Блаженная (СИ)

— В первый раз не согласилась. Если честно, он меня даже немного напугал. А потом… у меня изменились обстоятельства. Каргопольский был не при чем. Он просто вовремя появился и… Да что я оправдываюсь! Это было мое решение. И я о нем не жалею.
Вадим смотрел на меня с грустной улыбкой, как мудрый дедушка на капризную трехлетку.
— Он так или иначе добивается своего. Кстати, не только с тобой. Со всеми, насколько я успел заметить.
— И с тобой?
Вадим кивнул, многозначительно глядя на меня.
— Ты хочешь сказать, что находишься здесь не по своей воле?
Вадим бросил взгляд на часы, поднялся со скамейки.
— Мне нужно в больницу. Мы вернемся к этому разговору. А пока запомни, что я сказал. И будь осторожнее.
И пошел по дорожке в сторону больничного корпуса. Я смотрела ему вслед и боролась с желанием броситься за ним и получить ответ на свой вопрос. Но рассудок одержал верх — ясно же, что ничего он сейчас не скажет. Так пусть не думает, что я заглотила его наживку вместе с крючком.
Я медленно поднялась на крыльцо. Мне показалось, что кто-то добавил ступенек к лестнице. И к сегодняшнему дню добавил еще один. Еще сегодня утром я сидела в кафе с Мишкой. Или это было неделю назад?
— “ Никогда не поддавайся на провокации!” — говорила Тине бабушка. Но Тина, как обычно, плохо слушала…
— Молчи. Без тебя тошно. И сил нет. Это все Вадим со своими намеками. И Борис Палыч. И Король Мечей. Два раза мне сегодня попался.
— Второй раз тебе его вручил Каргопольский. Не наводит на мысли?
— Наводит, не беспокойся.
— Ты совсем забыла о Короле Пентаклей.
— Не забыла. Он мне не опасен. Он из Ликиного расклада.
— Ты в этом так уверена?
— Ты тоже будешь говорить загадками?
— Буду. Иначе ты не научишься думать своей головой. И хватит уже пялиться на галерею. Там ответа не написано.
— А где написано?
— А ты подумай. Может догадаешься…
— Хватит мне голову морочить! Я репетировать иду.”
***
Люди идут в актеры ради возможности побыть тем, кем не являются и никогда не станут. Чтобы играть людьми как пешками, надо родиться режиссером, и моя героиня, маркиза де Мертей, как раз такая. Гениальный кукловод, непревзойденный мастер любовных интриг.
А я не режиссер, я актриса. Исполнитель чужой воли. Я прямая, как трость кукловода и послушная, как марионетка. И в любви мне не не везет, и до интриг мне дела нет.
Может, если я побуду в шкуре этой манипуляторши, то возьму у нее на заметку парочку приемов. Они бы мне сейчас очень пригодились.
Репетируем первую часть сцены. Моя героиня уговаривает Вальмона, своего бывшего любовника, соблазнить дочь своей подруги, чтобы досадить другому любовнику, который посмел ее бросить, чтобы жениться на этой самой дочери. Вот это замысел! Я бы до такого в жизни не додумалась.
Сцена идет хорошо. Аркадий молодец, с ним легко и интересно. Отличный партнер.
Говорить гадости и колкости мне не привыкать. Это я как раз умею.
И чувства женщины, которую бросил любовник я буду помнить всю жизнь. Мне остается только представить на месте юной и трепетной Сесиль монументальную Регину. Сложно, но можно. Зато реплики звучат убедительно. Если бы я могла сейчас отомстить Регине так, чтобы она загремела в монастырь в результате моих интриг… Год назад я бы не задумалась над ответом. А сейчас? Не знаю. Наверное, я изменилась за этот год.
— Стоп! — крикнул Каргопольский. — Господа, это хорошо, но очень плоско. Мне не хватает второго дна.
Мы с Аркадием переглянулись и одновременно уставились на Каргопольского, хлопая глазами.
— Аркадий, кто любовь твоей жизни?
— Э-э-э…
Аркадий бросил вороватый взгляд в сторону кулис.
— Я не про Яну спрашиваю. Кого любит Вальмон?
— Ну… мадам де Турвель.
Каргопольский вскочил с кресла, прошелся взад-вперед вдоль сцены, остановился напротив нас с Аркадием и произнес:
— Турвель — пешка. Случайная фигура. На ее месте могла оказаться любая другая. А любит он ее! — он ткнул пальцем в моем направлении, — Я хочу, чтобы ты играл это так.
 
— Как скажете. — пожал плечами Аркадий и пристально посмотрел на меня, будто искал что-то, за что меня можно полюбить. Я состроила ему рожу.
— Тина, кого любит твоя героиня больше всех на свете?
— Себя. — ответила я уверенно.
— А я хочу, чтобы его, — Каргопольский ткнул пальцем в Аркадия, — Все истории о своих любовниках она рассказывает, чтобы сделать ему больно. И все свои мерзости она творит чтобы ранить его и в конечном счете убить. Ведь это она, по сути убивает его на дуэли, а не тот глупый мальчик. Это ее месть за то, что он посмел полюбить другую. Она жестокая гадина. Но она любит его. Понимаешь?
На этих словах он подошел к сцене, запрокинул голову, глядя на меня снизу вверх.
— Понимаю. — честно ответила я. — Можно играть ее так.
— Нужно играть ее так! Тогда она перестанет быть абсолютным злом.
И станет женщиной, раненной в самое сердце. Тогда зритель будет ей сопереживать.
В жестком, белом свете софитов, направленых на авансцену, его обычная бледность казалась неестественной, неживой. Глаза, обычно похожие на уголь под слоем льда, увлажнились, словно затаенное в глубине пламя растопило хрупкую ледяную корочку.
Я неуверенно взглянула на Аркадия. Смог бы он ранить меня в самое сердце?
— Но перед смертью Вальмон говорит, что любил только Турвель… — возразил Аркадий.
— Он врет. Это его ответный удар маркизе. Он знал, что ей передадут его предсмертные слова. Он хочет, чтобы она страдала остаток жизни… — его взгляд потемнел, лицо осунулось. Мне показалось, он в одну секунду постарел на сто лет.
— Страдала без возможности что-то исправить… — тихо и печально закончил он, глядя мимо нас.
Мне стало не по себе.
— Играем любовь вперемешку с ненавистью. — сказала я, чтобы прервать его молчание.
Каргопольский ожил, энергично тряхнул головой.
— Правильно! Так всегда и бывает. Одно неотделимо от другого. Вы, ребята, любите друг друга до умопомрачения. Пробуйте!
Он сел в первый ряд, подался вперед, уперев локти в колени. Глаза его мрачно светились из-под нахмуренных бровей.
Я подумала, что неспроста он выбрал пьесу, которой не было и быть не могло в репертуаре “Вороньего гнезда”. Ее попросту не существовало в девятнадцатом веке. И эта жуткая женщина, маркиза де Мертей, для него и убийца и жертва. И чем-то она ему близка…
***
Каргопольский выжал из нас с Аркадием все соки. Мы уползали со сцены, как отравленные тараканы — зигзагами и пошатываясь. Я переобувалась, вяло размышляя, стоит ли мне сначала опустошить холодильник, а потом плюхнуться в ванну, или наоборот. А может пропустить оба пункта и сразу рухнуть в кровать?
Ладно, пока доберусь до моей норки, решение созреет.
Главное — этот бесконечный день близится к завершению.
— Тина, мы можем поговорить?
Я как раз запихивала балетки в сумку, и от неожиданности сунула одну мимо. Каргопольский поймал ее на лету, вручил мне. Я приняла ее осторожно, словно он передал мне горячий утюг, запихнула в сумку.
Я твердила себе, что не стоит принимать близко к сердцу слова Вадима — мало ли, что ему померещится. Но невольно держала дистанцию между собой и Каргопольским и избегала встречаться с ним взглядом.
— Поговорить? О маркизе? — я с преувеличенным вниманием занялась молнией на сумке.
— Нет. О вас. И обо мне.
Этого еще не хватало!
— М-можем, наверное, но…
— Я понимаю, вы устали, но, видите ли, пока вы были без сознания… кое-что случилось.
Я изобразила на лице знак вопроса.
— Вы открыли глаза, произнесли одну фразу и снова отключились.
— Какую фразу?
— “Не вздумайте впутывать Тину.” — медленно и значительно произнес Каргопольский.
Я пожала плечами.
— Это должно что-то значить?
— А как вы сами думаете?