Возвращение домой (СИ)

Так в немом молчании и, благоразумно не дотрагиваясь до оружия, два отряда разминулись на тракте. После чего каждый поехал в свою сторону.
— Кто они такие? — с любопытством спросила Лиса, провожая глазами спины конных лучников.
— Мы зовем их Почившие. — охотно пояснил Мамба. Черный великан заметно привязался к варварке и с удовольствием болтал с девочкой по поводу или без такового. — Далеко в степи у излучины Черной реки посреди мертвого города, чье название кануло в веках, возвышается башня Праха. Она построена в незапамятные времена из камня, что темнее мрака. День и ночь над башней клубится дым, жирная копоть от которого оседает на развалинах мертвого города. Внутри башни обитают служители культа Смерти — Почившие. Культа известного по всей степи, от песков Ваниции до Пепельных гор. Люди степи верят, что души скончавшихся возродятся в новых телах, если старые тела отдать башне Праха. Но у башни нет входа и нет выхода. Единственный способ мертвому телу попасть в башню это Черная река, чьи воды под землей втекают и вытекают из башни. Люди степи кладут своих мертвецов на маленькие плоты и, доверившись течению Черной реки, отправляют тела в башню Праха.
— Стоп! — в разговор бесцеремонно влез Аргилай, который старательно подслушивал. — А эти лысые с размалеванными мордами, как из башни вылезли, если нет ни входа, ни выхода. Выплыли?
— Лица Почивших не размалеваны. — с легкой обидой в голосе возразил Мамба. — Свои лица служители культа Смерти покрывают татуировками в виде человеческого черепа.
— Ничего себе! — фыркнул Лаи. — Татуировки? Ну дают! И чем только люди думают… Татуировка это же на всю жизнь. А когда у них в старости лицо обвиснет — они задумывались во что превратиться татуировка на обвисшей коже? В грустный черепок с унылыми глазами?
— Не стоит смеяться над чужой религией. — заметил чернокожий великан. — Особенно когда служители этой религии вооружены до зубов и находятся от тебя в полете стрелы.
Аргилай прикусил язык и испуганно обернулся, не услышали ли его Почившие. Но Мамба лукавил — конные лучники уже превратились в облако пыли, едва различимое на горизонте.
— Внимание! — вновь крикнул наемник, следующий первым в караване. — Вижу тела!
Вдоль обочины, по сторонам от дороги, валялось около дюжины бездыханных, неподвижных тел, одетых в грязную одежду и потрёпанные шкуры. Рядом с ними, аккуратной горкой было сложено покорёженное оружие.
Один из охранников каравана спешился и внимательно осмотрел мертвеца. Затем перевернул другого и подошел к еще одному.
— На всех отметины от стрел. — сделал вывод наемник. — Похоже разбойники переоценили свои силы и жестко поплатились за ошибку.
— Всюду следы копыт. — доложил охранник каравана, вернувшийся с осмотра местности. — Тут явно было скоротечное сражение.
— Думаешь эти? — спросил Мамба, кивая в ту сторону, куда уехали конные лучники.
— Уверен. — кивнул наемник, сдерживая, и с трудом успокаивая, своего скакуна. Конь нервничал, чуя кровь пропитавшую землю под мертвыми телами, которые еще не успели остыть.
— Что ты там говорил про размалёванные морды и грустные черепа, тупина? — ехидно уточнила Лиса у Аргилая. Девочка сидела на краю покатой крыши фургона и беззаботно болтала тощими босыми ножками.
— Я все больше и больше уважаю культ Смерти. — быстро переобулся Лаи. — Татуировки у них просто отличные. Я всегда говорил, что самовыражение с помощью татуировок — это источник положительных эмоций, хорошего настроения, вдохновения и желания самосовершенствоваться. А убийство — лучший способ разрядки и освобождения от негативной энергии.
— Балабол! — звонко рассмеялась Лиса.
  
Глава 10. Буря над степью
 
Через пол часа окончательно стемнело. С севера налетел сильный холодный ветер, принеся с собой тучи и спрятав звезды. Вновь пришлось доставать и укутываться в теплые шерстяные плащи. Серп луны мигнул на прощание и растворился во мгле, оставив путников в абсолютной темноте. Чтобы хоть как-то видеть дорогу охранники каравана запалили масляные фонари.
 
— На кой ляд на ночь глядя выдвинулись!? — проворчал один из наемников.
— Придурь важного пассажира. — недовольно ответил ему другой и с подозрением покосился на затянутое тучами небо. — Кажись гроза идет.
Аргилай прекрасно слышал весь разговор и отлично понимал, что «важный пассажир», чья придурь заставила караван выдвинуться в путь вечером — это он. Юноша виновато вжал голову в плечи, желая только одного — оказаться сейчас где угодно, а лучше всего внутри теплого фургона. В столь мерзкую погоду фургон уже не казался душной деревянной коробкой без окон. Но увы тепленькое, безопасное место уже было занято Трицитианой и ее новым другом, который, судя по приглушенным голосам, всю дорогу действительно читал женщине стихи.
Дверь жилого фургона распахнулась, выпуская наружу тепло, аромат высокодуховной поэзии с легким послевкусием алкогольных паров и светящегося счастьем Мухамарина. Впалые, небритые щеки южанина раскраснелись, а темные глаза поблескивали самодовольным вдохновением.
— С тех пор в глазах ее печаль, в груди — осколок льда. Морских просторов манит даль, а на щеке слеза. — громко и с выражением закончил декларировать очередное стихотворение Муха и послав воздушный поцелуй, пообещал. — Когда я закончу эту поэму, то посвящу ее тебе, о цветущая лилия моей души!
Из фургона ему ответил кокетливый смех Трицитианы.
Брови Аргилая медленно поползли вверх. Юношей опять завладели противоречивые чувства. С одной стороны, он радовался, что его наставница наконец излечилась от хандры, что мучила ее последние недели. Но с другой… кажется Лаи ревновал, что вывел из уныния Трицу не он, а какой-то грязный незнакомый южанин.
— Ой-вей, мой юный друг! — воскликнул Муха, обращаясь к Аргилаю. — Твоя честность достойна отдельной баллады. Я буду рассказывать своим детям о тебе, как о самом порядочном путнике среди тех, что я встречал в своей жизни. Но увы, все хорошее когда-нибудь заканчивается и сейчас мое сердце полно печали, поскольку настало время нам распрощаться и каждому отправиться своей дорогой.
— Ты же домой хотел? — удивился Лаи.
— Ты прозорлив и умен, как десять старцев, мой мудрый друг! — засмеялся южанин с орлиным носом. — Но я уже почти дома. Видишь там, в стороне от дороги слабый свет? — мужчина указал пальцем куда-то в сторону. Аргилай пригляделся и действительно увидел какой-то далекий огонек, словно в окне, прикрытым шторами, горела свеча.
— Это мой родной дом, где ждет меня любимая старая матушка. И сердце ее разобьется на тысячу осколков, если сегодня я не приду к ней. — пояснил Муха.
— Пока. — пожал плечами юноша, чувствуя себя неловким и туповатым на фоне красноречивого собеседника.
Мухамарин картинно поклонился на южный манер и, ступив на обочину дороги, растворился во тьме, словно его и не было.
Аргилай тронул Упрямца пятками и подвел коня к все еще распахнутой двери жилого фургона. Заглянул. Там при свете масляного фонаря, на перинах возлежала Трицитиана с крайне довольным и удовлетворенным видом. Лаи принюхался.
— Ты открыла то дорогое Ваницианское вино, что подарил нам Марсель Роже на прощание?
— Да. — беззаботно ответила наемница, отхлебывая что-то из глиняной кружки. — Мне нужно было чем-то угостить нашего дорогого гостя.
— Очень дорогого. — недовольно буркнул Аргилай, вспоминая про свой опустевший кошелек.
— Кроме того я дала ему немного денег. У Мухи недавно скончалась жена, оставив его с тремя детьми. Бедняга совершенно на мели, даже мышь в чулане повесилась. — добавила женщина.
 
— Это он то на мели!? — возмутился юноша. — Да этот пройдоха обчистил меня в до нитки в Стук-Постук, чуть арбалет не забрал. Явно жулил, прохиндей!
Трицитиана рассмеялась искренним смехом счастливого человека.
— А он хорош! — восхитилась женщина и вновь отхлебнула из кружки.
— Слушай, если ваш вечер поэзии закончен, — рискнул закинуть удочку Лаи. — Можно я теперь залезу в фургон? Погода совершенно испортилась, медвежий плащ не спасает. И дождь вот-вот начнется.