Нестандартный формат (СИ)

— И бесконечно скромный, — перебила сухо, не разделяя веселья и всё же взяв свой бокал.
— Нет, этой фигней в нашем тандеме страдаешь ты. У вас там всех девочек так воспитывают?
Вопрос удивил. Ева отпила ещё глоток и отложила воду. Внимательно взглянула ему в глаза, читая в них ожидание. Ну не молчать же, раз пришла?
— Почему только у нас? А у вас? Раньше всех девочек так воспитывали. Кстати говоря, я где-то читала, что какой-то нацистский врач во времена Отечественной войны — если не ошибаюсь, именно гинеколог — заявил своему руководству, что нацию, воспитавшую таких непорочных девушек, победить невозможно.
— В смысле, проверял их на…целостность и сохранность?
— Я уже не помню подробностей, но по логике так и выходит.
— Жаль, этого уже давно нет, — пожал равнодушно плечами, — многим моим одноклассницам не было и четырнадцати-пятнадцати, а они уже были профессиональными давалками.
Ева возмущенно насупилась.
— Ой, да ладно тебе, Зефирка, взрослые люди. Свобода слова, свобода выбора, свобода телесного удовлетворения.
Так и подмывало напомнить, что взрослая здесь по всем показателям она одна, но все же пришлось прикусить язык. Неоднократная просьба не касаться темы возраста всё же возымела эффект.
— Почему ты меня так называешь? — сменила тему под его наглым взглядом, будто изучающим каждый её миллиметр.
— Ты похожа на воздушную эфемерную субстанцию.
Скривилась недоверчиво. Потупила взор и стала рассматривать узоры на полу. Обсыпало вдруг такой непонятной апатией, усталостью и неверием в происходящее. Что она тут делает, ну, правда?..
А потом застыла, когда Руслан чуть подался вперед и заговорил проникновенным серьезным голосом на пару тонов ниже обычного:
— Я когда тебя увидел впервые утром на стадионе, потом спать нормально не мог. Сначала мне снился твой образ. Знаешь, будто вытканный из светлых кружев, такой солнечный и теплый. Думал, свихнулся. Потом пришел и проверил. Оказалось, настоящая. Ев, ты в любовь с первого взгляда веришь? Хотя, лучше не отвечай. Не знаю, что в твоей голове. Не знаю, кто тебя обидел. Но обещаю, если ты дашь нам шанс, всё будет хорошо. Я потяну. Я исправлю твою боль на счастье.
Господи, как же звучало странно — исправлю твою боль… Нет, кажется, не выйдет полноценного ужина. Она уже не хочет оставаться с ним дальше. Его эти обещания проходятся по сердцу когтями, царапающими плоть до крови. Слишком пафосно…
— Нет никаких нас, Руслан, — поворачивает голову и ловит его пытливый взгляд, — и исправлять ничего не надо, поверь. Ты молодой красивый парень, вот и найди себе достойную пару. Зачем заморачиваться со мной? Тебе и так известно, что я всего лишь хочу родить для себя ребенка. Да, эгоистично. Но и отвечать за этот поступок тоже мне. Как видишь, ни о каких отношениях и любви речи не идет. Я могу поверить в твою искренность, конечно. Но уверяю, что это ничего не значит, поскольку ты не осознаешь, о чем говоришь. Стать родителем — это не игра «The Sims». Живого ребенка не свернешь, когда надоело. Я понимаю, азарт и адреналин в крови. Но я не понимаю, как можно дойти до такой абсурдной мысли?
По крайне мере, Ева надеялась его задеть и уйти.
А этот чертенок снова улыбнулся!
— Абсурднее того, чтобы родить от охлажденного сперматозоида из баночки, сыграв в повезет-не-повезет? Может, ты выберешь одно фото, а тебе подсунут материал другого? А еще я читал, что это вызывает осложнения и всякие там разные болячки…
— Не больше тех, что выявляются и при обычном зачатии.
— Зато второе явно приятнее. И товар перед лицом.
Девушка не выдержала и рассмеялась. Действительно. В первом случае это и есть товар…
— Я сейчас вернусь, — поднялась и направилась в туалет.
Несколько минут Ева провела перед зеркалом, придирчиво рассматривая себя. Обычное вязаное платье, замшевые ботфорты, минимум косметики, классическая скромная подвеска на шее в комплекте с серьгами, привычная ровная укладка её каре с небольшой «запятой» внутрь на концах. Стильно, конечно. Но не более. Нет красоты, нет яркости. Невзрачная. Пресная. Моль.
 
Разве возможно при таких данных стать чьим-то наваждением?
Да и хочется ли? Верится? Нет.
Тогда почему он за ней увязался? Внутренности скручивало то ли от страха, то ли от ожидаемой боли обмана. Не верится и всё тут. А если позволить себе эту слабость…определенно точно будет расплачиваться.
К столику возвращалась медленно и нехотя. Неотрывно наблюдая за Русланом, вглядывающимся в темноту за окном. Красивый мальчик. У него божественный профиль. Четкая линия угла под девяносто градусов. И вписывается в обстановку дорогого ресторана на ура. Будто посадили его в этой простой, но эффектной водолазке, очерчивающей плечи, чтобы писать современный портрет. Или сделать фото на миллион.
А вот Ева не вписывалась. Никогда. В роскоши интерьера ей виделась насмешка над собственной никчемностью. Вокруг были утонченные дамы в подобающих одеяниях, и почему-то казалось, что в нее бросали неодобрительные взгляды из-за несоблюдения дресс-кода. Такое могут не высказать вслух, но в глазах всегда будет светиться осуждение, мол, ну неужели нельзя было одеться приличнее, зачем осквернять стены фешенебельного заведения такой обыденностью? Ведь поход в него теряет суть на корню. Странно, что сам «кавалер» не высказался по поводу ее пренебрежения к внешнему виду, ведь заранее предупредил, куда пойдут.
— Надеюсь, он вкусный, — улыбнулся парень, указывая на тарелку перед ней.
Девушка присела, чувствуя, как напряжение постепенно нарастает. Очень хотелось уйти.
Буйабес выглядел безупречно, но аппетита совершенно не было. Лишь с целью как-то оправдать свое неловкое в контексте вечера молчание она взяла прибор и окунула в суп. Но Руслана ничуть не смущало ее поведение, парень продолжил с завидным энтузиазмом:
— Конечно, не классический вариант, но попробуем, — указал на белесый соус руй, — ты же знаешь, что он должен быть красноватым? Название с французского так и переводится — ржавчина.
Ева рассеянно жевала крутон, вслушиваясь в рассказ.
— Мне было лет пятнадцать, когда я попробовал настоящий руй в Марселе. Чуть не подавился от концентрации кайенского перца. А потом распробовал и оценил, знаешь. Французы умеют заморочиться с послевкусием. Оно играет главную роль.
— И все это ты понял в пятнадцать?
— Ну, мне доходчиво объяснили. Смаковать и не спешить. Один мамин коллега из труппы. Пока женщины бегали по магазинам в свободное от спектакля время, он приучал меня к прекрасному.
— Твоя мама — актриса?
— Артистка. Оперная певица.
— И ты ездил с ней на гастроли? — искренне изумилась девушка.
Его глаза весело заискрились:
— Было дело. Когда совпадало с каникулами в школе, я увязывался хвостиком. Отец всегда был против, считая это неправильным пунктом в воспитании мужчины, но жене отказать не мог. А уж её я обрабатывал качественно, клялся быть ангелом в поездке.
В голосе сквозила заметная теплота и светлая ироничность. Стоило только представить, какое интересное детство было у этого парня!
— А как зовут твою маму? Может, я тоже ходила на ее выступления?
— Дана Лихно. Вообще, Богдана, но для сценического имени сочли лучшим сократить до Даны. Не думаю, что ты можешь знать ее, это было давно.
— Она больше не поет?
— Нет.
Идти в этом направлении дальше Ева попросту не посмела. Девушка по каким-то странным ноткам в тоне поняла, что не стоит интересоваться причинами. Не потому, что он не скажет. А потому что ей не хотелось лезть в душу незнакомому человеку. Зачем? Она, наоборот, надеялась, что они больше не увидятся.
Меж тем, Руслан ведал ей забавные истории того периода, когда его брали с собой, а Ева действительно слушала с интересом и искренне улыбалась, не обращая внимания на его многозначительные взгляды, задерживающиеся на ее губах.
Непостижимым образом пролетело полтора часа. Было поглощено блюдо и даже приговорен десерт. И под конец она поняла, что даже не заметила, как это произошло, ибо непрерывно внимала, время от времени то смеясь, то хохоча до выступающих слез. Это получалось против воли. Он просто взял и окунул в свою ауру — смесь беспечности, обаяния, задора, привлекательности и явного таланта к ораторскому искусству. А уж юмор…