Серебряный лебедь (ЛП)

— Ха, — фыркаю я, вытирая последние слезы. — Как так?
Она улыбается.
— Ну, его отца очень уважают в Нью-Йорке. Им принадлежит большая часть Верхнего Ист-Сайда. Рынок недвижимости и все такое. А его мать — Скарлетт Блан.
— Скарлетт Блан — его мама?
Татум кивает.
— Да. Так что, как ты можешь видеть...
Я понимаю. Скарлетт Блан — очень известная актриса.
— Интересно. — Мои слезы давно высохли.
— И это все? Больше ничего не вызвало это? — спрашивает она.
Я качаю головой.
— Нет, больше ничего, — вру я, потому что, честно говоря, не хочу, чтобы она знала, что мне не все равно. Не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что меня волнует, как Бишоп держал Элли на коленях. Это говорит о слабости, а я никогда не умела показывать свою уязвимость.
Подруга берет меня за руку, поднимая с унитаза.
— Хорошо, вот что мы собираемся сделать. — Она смахивает слезы с моих щек. — Мы больше никогда не будем плакать из-за Бишопа Винсента Хейса. Договорились?
— Договорились, — я смеюсь, киваю.
Мы выходим из туалета, и Татум поворачивается ко мне лицом.
— Итак, Тилли хочет встретиться с нами после школы. Мне поехать с тобой?
Я подхватываю свои книги.
— Да. Только сначала мне нужно вернуться домой и встретиться с папой, но ты можешь поехать.
— Первый раз дома с тех пор, как ты здесь? — спрашивает она, приподняв бровь. Для других людей отсутствие наших родителей, вероятно, чуждо, но для меня и Татум это все, что мы знали. Это часть пакета, нравится нам это или нет.
— Да не в этом дело.
— А в чем? — спрашивает она, пока мы идем по длинному коридору.
— Только тот факт, что он велел мне держать Нейта на расстоянии вытянутой руки по Бог знает какой причине.
Татум улыбается.
— Клуб, вот почему. Он, без сомнения, слышал все эти истории.
Я усмехаюсь.
— Сомневаюсь. Мой отец даже не отсюда. Он вообще из Нового Орлеана. — Я с тоской смотрю в сторону библиотеки. — Увидимся после школы. — Затем направляюсь в библиотеку, оставляя Татум позади.
Распахнув двери, я вхожу и направляюсь прямо к тому месту, где стоит книга, которую я брала.
— Мэдисон? — спрашивает библиотекарь, имя которой я так и не узнала, вставая со стула. На вид ей около тридцати пяти, и она не похожа на типичную библиотекаршу-клише. Она веселая, молодо выглядящая и энергичная. Никаких колготок и очков. У нее от природы рыжие волосы, бледная кожа и легкая россыпь веснушек под ярко-зелеными глазами. Ее коже можно позавидовать; она похожа на шелк. Я стараюсь не слишком завидовать, когда борюсь со своим третьим прыщом на этой неделе.
— Привет, — улыбаюсь я ей, сжимая в руке книги. — Извините, я просто возвращаюсь к чтению этой книги.
Она качает головой.
— Не нужно извиняться. Но могу я спросить, чем тебя так увлекла именно эта книга? — Женщина приподнимает бровь и прислоняется к столу, скрестив ноги перед собой.
— Честно? — я усмехаюсь. — Я не могу сказать. Без понятия.
Она внимательно смотрит на меня, как будто пытается прочесть мои слова, а затем выдыхает, ее плечи расслабляются.
— Продолжай. Только не опаздывай на занятия.
— Да, мэм, — отвечаю я, возвращаясь в маленький уголок библиотеки, где была пару дней назад. Бросив книги на стол, начинаю просматривать все старые корешки, пока не нахожу тот, который мне нужен. Глубоко выдохнув, вынимаю его из гнезда и возвращаюсь к своему стулу. Солнце падает на старую кожаную обложку, когда я провожу по ней ладонью, по эмблеме круга с двойной бесконечностью внутри. Что с этой книгой? Почему меня так тянет к ней, как магнитом? Дрожь пробегает по моему позвоночнику, когда я открываю ее, продолжая с того места, на котором остановилась. 
  
2. Решение.
 
Пот струился по моей голове, когда я тужилась, казалось, в сотый раз. Я сжала руку мужа, руку, которую взяла, когда мы произносили наши клятвы, руку, которой я доверяла свою жизнь, жизнь моего ребенка. Рука, которая, в конечном счете, приведет меня к смерти. Руку, которая обхватит мою шею, как идеальная скоба, а глаза, глаза, в которые я смотрела сейчас, восхищаясь, любовью и моим будущим, станут последним, что закроет дверь дьявола в моей смерти.
 
Изо всех сил я тужилась сильнее, пока не почувствовала, как будто из меня выдергивают тазовую кость, пока не увидела звезды, взрывающиеся от боли за закрытыми веками, пока мои ноги не задрожали, а пот не затопил мою плоть, пока тихий крик моего мальчика не отразился в холодной атмосфере. Так же быстро, как он появился на свет, его забрали. Завернув в одеяло и перерезав пуповину, мой муж забрал у меня ребенка.
Моя голова откинулась на кровать, когда пламя из открытой ямы для костра коснулось моей разгоряченной кожи. Теплая, липкая влага скользнула между моих ног, когда мои глаза начали опускаться, слабеть. Я медленно открыла их, наблюдая, как пламя мерцает под чайником, который висел над ним, согревая воду. Темная тень нависла над моей кроватью, когда мой муж, держа на руках моего сына, посмотрел на меня.
— Это решение, жена. Ты знаешь, что это значит для него, в чем заключается наше дело.
Я изо всех сил пыталась подобрать слова, мой рот закрывался и открывался, когда язык облизывал верхнюю часть рта, ища влагу. Я кивнула, зная, что это должно было произойти. У меня не было права голоса в этом вопросе, и если бы я не согласилась, то мало что могла с этим поделать. Поэтому кивнула и смотрела, как мой муж и трое его друзей взяли моего новорожденного сына и положили его на чистый камень.
Его пронзительный крик пронзил меня, и слезы потекли из моих глаз. Мой муж взял маленькое клеймо, положил его на горячее пламя, а затем вернулся к моему сыну. Он прижал его к маленькому плечу. Крик стал яростным, и мои слезы хлынули через край, когда мое сердце разбилось. Мой муж снова завернул его в маленькое одеяльце, а затем принес его ко мне и положил мне на руки.
Я ворковала с ребенком, приподнявшись на локтях, когда одна из наших горничных ворвалась в дом, держа в руках теплое ведро с водой и тряпки. Я укачивала своего ребенка, глядя на своего мужа с новообретенной ненавистью, а затем снова посмотрела на своего сына, а его невинной свежей коже теперь был выгравирован Круг Бесконечности.
Решение было принято, и вот-вот должен был начаться новый мировой порядок.
У меня мурашки бегут по коже.
— Мэдисон? Пора на урок, дорогая.
— О, хорошо. — Я захлопываю книгу и сжимаю ее под мышкой.
— Я мисс Винтерс, просто чтобы ты знала, когда придешь в следующий раз. — Она прислоняется к одной из книжных полок.
— Скорее всего, это будет полезно знать, — говорю я, направляясь туда, где взяла книгу.
Она внимательно наблюдает за мной. Ее рот открывается и закрывается, как будто она хочет что-то сказать. Я беру свои книги с маленького столика и улыбаюсь ей.
— Спасибо, что позволили мне проскользнуть сюда.
— Без проблем, — женщина слабо улыбается. Я поворачиваюсь, чтобы выйти за дверь, когда слово останавливает меня. — Десять.
Я поворачиваюсь к ней лицом.
— Простите?
Она откашливается.
— По пятницам мы закрываемся в десять вечера. Я имею в виду, только библиотеку и спортзал. Ты должна войти через боковую дверь со своим студенческим удостоверением, но до тех пор мы открыты. — Она идет туда, куда засовывают книгу без названия, ее палец скользит по корешку. — Ты знаешь, почему у этой книги нет названия? — тихо спрашивает она, оглядываясь на меня.
Я медленно качаю головой.
 
— Нет. Я только дошла до второй главы.
Она улыбается.
— Это не главы, и это не книга.
А? Не желая показаться идиоткой, я вообще ничего не говорю, надеясь, что она уточнит. Она рассказывает.
— Это все мифы и легенды, старый фольклор. — Она улыбается мне. — Но это было написано не для того, чтобы стать книгой. Женщина, которая написала это... — Она открывает первую страницу, пробегая пальцами по мелкому почерку. Каждый взмах гусиного пера выполнялся с идеальной точностью. — Она не писала книгу.