Чай с пряностями, или Призраки прошлого (СИ)

Часов в восемь утра, когда дворецкий гостеприимно распахнул парадную дверь, размякшая под дождем куча с радостью устремилась в дом и разлилась по прихожей. А несколько особенно шустрых ручейков побежали и в другие комнаты, заставив особняк заблагоухать, как десять свиных ферм. Визги, ругань, крики, заполошные приказы и экстренные призывы полиции, пожарных, золотарей и всех других служб по отдельности и вместе взятых были слышны на всю площадь. Спешащие по неотложным утренним делам груембьеррцы застывали на месте, забыв о том, куда шли, и охотно увеличивали число зрителей. Слуги метались, как угорелые, от голоса Мэгги едва не вылетали оконные стекла, мэру стало дурно, а зеваки, количество которых росло в геометрической прогрессии, вовсю наслаждались бесплатным представлением и гадали, что может быть написано на небольшом плакатике, воткнутом в самую вершину медленно, но неуклонно расползающейся горы. Однако утолить свое любопытство не решился ни один зритель. Детектив Слоувей недолго искал жертву. Грустный Марли, надев болотные сапоги, прочавкал несколько шагов и, потянувшись, двумя веточками извлек улику. Основательно потекшие чернильные строки на листке бумаги гласили: «Подарок от почитателей поэтического дара Мэгдалы Дрэггонс».
Скажем откровенно, все в городе, хихикая про себя или вслух, догадывались о подоплеке дела и о виновнике... виновнице происшествия, но... Не пойман не вор! А производить анализ гуан... то есть бурого вещества из кучи и устанавливать его источник происхождения, как того требовала визжащая, как паровозный гудок,
Мэгги, Слоувей тактично, но твердо отказался. Равно как и искать там отпечатки пальцев. Он сослался на кучу... на огромное количество дел и полную погруженность... то есть загруженность полиции. Помилуйте, нисса Дрэггонс, в городе Ужас Соларии, а вы хотите, чтобы все полицейские в гов... в навозе копались? Да мы и так в этом самом по уши сейчас! И комиссия из Вайтбурга со дня на день приедет, даже две комиссии! Мэр нервно сглотнул и переглянулся с детективом. После чего грудью встал на сторону Слоувея. Дело было решено замять, убрать в архив, с глаз долой, из сердца вон, да хоть через семьдесят семь чертовых бабушек да в кривой овраг, как от души выразился Слоувей, покидая особняк через черный выход, который на ближайшее время: дни, недели, если не месяцы, - явно должен был стать единственным и поневоле парадным.
- Поделом мэру и его дочурке! - снова хихикнула служанка. - Достойная награда, полностью соответствующая таланту Мэгги. Я-то знаю! Я с ней в одном классе училась. Или она думает, что все в городе такие дураки и не поняли, как ей выигрыш в конкурсе достался? Что ж, пусть теперь наслаждается заслуженным признанием и дарами благодарных поклонников.
Аптекарша с укоризной покачала головой, но спорить не стала. Она пересчитала оплату ниссимы Лакмер, потребовала вместо железной пуговицы дать еще один ниокль, смахнула монетки в банку, и очередь с облегчением выдохнула, глядя, как старушка осторожно убирает пузырьки с лекарствами в корзинку.
- Сколько добра даром перевели, - пробурчала раздосадованная Лакмер. - Это ж, почитай, целый огород можно было удобрить. А тут на ветер пустили.
- Почему на ветер? - ухмыльнулся столяр. - Палисадник мэрского особняка вон как удобрили! Там теперь, если на будущий год овощи садить, так кабачки величиной с теленка вырастут.
Очередь снова засмеялась.
- Последние дни, видать, настали, - заметила Лакмер, натягивая перчатки. - В Груембьерре то дети стариками становятся, то звери дикие по улицам бродят. Мне соседка говорила, а ей свояченица ее, что из цирка дикие животные убежали, и лев целую улицу жителей сожрал. То ли Овражную, то ли Парковую...
- Не порите чушь! - осадила ее ниссима Шарлин. - Вам что, нисс Габрош? - обратилась она к столяру.
Ниссима Лакмер взяла в руки неизменную трость с набалдашником в виде головы бульдога и, что-то недовольно бормоча под нос, покинула аптеку.
- Мне от спины чего-нибудь, - попросил столяр, дохнув на аптекаршу своей сложной смесью. - Как холода, так сразу болеть начинает.
 
- Есть мазь.
- А настойки какой-нибудь нету? Желательно на спирту, - умоляюще прохрипел Г аброш.
Аптекарша покачала головой.
- Вы бы, нисс Габрош, лучше к доктору сходили, - заметила она.
- Да я бы с радостью, - ударил себя в грудь столяр, - но ниссу Ивилсу сейчас не до обычных больных. Он с дочкой Меззерли возится.
- Бедная девочка! - покачала головой аптекарша. - Такая милая и спокойная.
Не то что младшая сестрица. Вот та - настоящее исчадие ада!
- Оторва! - согласился нисс Габрош с добродушной улыбой.
- Лучше всуе не упоминать, - пробормотала нисса в кошачьем палантине. - А то еще достанется, как школьному словеснику...
Ниссима Шарлин, шарящая на дальних полках в поисках подходящего для нисса Габроша лекарства, только сурово поджала губы, но остальные покупатели понимающе переглянулись. Молоденькая служанка снова захихикала.
Нисс Веретен был учителем по призванию и считал свою работу: дело приобщения маленьких жителей Груембьерра к красотам классического соларского языка, - священной миссией. Жил он одиноко в ветхом домике на окраине города. К сожалению, зарплата словесника не позволяла ниссу Веретену вести широкий образ жизни и снимать жилье в центре, но зато из окна мансарды его дома открывался такой восхитительный вид на гору Гронен, поля и леса, окружающие Груембьерр, что лучше и не придумаешь. К работе своей нисс Веретен относился с полной самоотдачей, а если иногда и опаздывал или даже пропускал уроки, то директор школы снисходительно закрывал глаза на прегрешения словесника, списывая их на экстравагантность творческой личности.
Поэтому, когда нисс Веретен не пришел без предупреждения в школу в четверг, директор вздохнул и поставил вместо литературы и соларского языка дополнительные занятия по математике и рисованию, вызвав у одних школьников вздохи грусти, а у других удовлетворения. Однако в пятницу словесник снова не явился. К ниссу Веретену был послан курьер с запиской, но курьер вернулся ни с чем. Он сказал, что калитка дома заперта, и установить контакт с хозяином дома не представилось возможным.
Дом нисса Веретена стоял в самом конце Полевой улицы, в глубине запущенного сада. Участок граничил лишь с домом одинокой, тугой на ухо старушки, которая по причине осенней непогоды практически не выходила из дома. Нисс Веретен ни с кем не состоял в близких соседских отношениях, ограничиваясь формальными фразами при случайной встрече. Поэтому неудивительно, что никто и ухом не повел, когда словесник на несколько дней выпал из социальной жизни города.
В субботу один из прохожих на минутку притормозил, удивленный, если не сказать фраппированный, странным поведением хозяина дома. Нисс Веретен, высунувшись из окна мансарды, размахивал, как флагом, привязанными к швабре белыми кальсонами в безуспешной попытке привлечь к себе внимание. Понять, в чем дело, прохожему не удалось, поскольку из горла нисса Веретена раздавался лишь хрип. Увы, голос хозяина дома после трехдневных непрерывных криков почти сел, и ни богатый лексикон, ни близкое знакомство с лучшими перлами соларской классики не помогли бедному словеснику выразить всю затруднительность его положения вербально.
Позвали соседей. Сын одного из них вызвался перелезть через забор, чтобы выяснить, что случилось. Парнишка весело забрался по приставленной лестнице на вершину высокого каменного забора и польщенно помахал оттуда рукой толпе зевак, которые начали собираться у дома нисса Веретена. Он пообещал через минуту отворить калитку, после чего самоуверенно спрыгнул вниз. Любопытные зрители превратились в слушателей, боявшихся пропустить и звук. И оные не заставили себя ожидать. После звука прыжка толпа услышала какой-то низкий рык, затем пронзительный визг, и парнишка, как подброшенный, вдруг снова явился перед глазами публики. Он и сам не мог сказать, каким образом смог взлетел на высокую стену, не прибегая к помощи лестницы или других подручных инструментов.