Последствия старых ошибок (СИ)
— Медленнее, лейтенант. Второго захода нам не сделать.
Энрихе тянуло в паутину. Ресницы смыкались сами собой, и перед ним в чёрной бездне играли чистые серебряные линии. Ханер камат. И вдруг в черном колодце восприятия он увидел блестящую человеческую фигурку.
— Снижаемся!
«Двойка» клюнула носом, когда он выдохнул первый звук. Рос — тоже увидел, но не внутри своего существа, а на мониторе — большая магнитная помеха! Неужели — шлюпка? Сорокаместная алайская шлюпка — это приличный кусок металла.
— Надо бы на корабль сообщить — пробормотал Коста, опасливо косясь на первого пилота.
— Сообщишь. Ты, — сказал Энрихе, сплёвывая на пол. Сколько уже можно глотать. — Давай–давай, — простимулировал он штрафника, который всё ещё ждал команды Роса. Ждал и боялся. Огромный, рукастый, выше лейтенанта как минимум на голову, он боялся его сейчас совершенно по–детски, забывая, что второй пилот и должен работать со связью, и что приказы здесь отдаёт всё–таки Энрихе.
Рос кивнул ему, наконец, не отрывая взгляд от экрана и двух боковых мониторов, зрение его было расфокусировано, как у человека, находящегося в глубоком трансе. Кивнул он неловко, боком, как дёрнулся. Он не был сейчас пилотом, он был шлюпкой и видел её экранами.
Энрихе знал, что существуют военные разработки, подключающие мозг пилота к системам шлюпки напрямую. И знал, из–за чего стопорятся исследования — не выдерживают люди такого вот прямого «обзора». Но сейчас он видел, что выдерживают. Если это необходимо больше, чем осознание самого себя. Просто убедить в такой необходимости нельзя. Это сумасшествие можно принять исключительно по доброй воле.
— Вижу, — сказал Рос.
И Энрихе понял, что он именно видит. В восприятии первого пилота складывались сейчас в одно сигналы всех систем шлюпки, и он «видел» эту сумму человеческими глазами, видел несуществующее и недоступное отдельно ни человеку, ни компьютеру.
— Действуй по обстановке, — согласился Энрихе и подавил кашель. Как только они выдерживают постоянные перегрузки, эти сумасшедшие пилоты? Шлюпку крутило и выворачивало, но Рос, устремившись глазами к невидимой цели, уверенно направлял полёт туда, где первый раз заметил магнитную аномалию.
Когда до земли оставалась пара тысяч единиц, кидать стало меньше. Энрихе восстановил дыхание, перестал давиться кровью, сунув, наконец, в рот капсулу с коагулятором сосудов. Штрафники тоже повеселели. Живы, они были живы. И даже вроде бы что–то нашли.
Шлюпка выглядела так, словно какой–то небесный монстр пожевал её и выплюнул за несъедобностью. Аварийный люк, однако, открылся довольно легко. И в широкий его проём они сразу увидели капитана. Тот лежал на полу без защитного костюма. Глаза были закрыты. И он — улыбался!
Рос прыгнул в проём, первый. За ним полез, было, Коста, но Энрихе оттеснил его без особых церемоний.
Лейтенант уже прижимал к виску капитана спецбраслет, который рассчитан и на немудрёную медицинскую диагностику.
— Живой, — шепотом сказал он.
Капитан улыбнулся и пробормотал что–то словно во сне.
— Да он же…
— Спит! — пробасил Коста неожиданно громко.
— Поспишь с вами, — произнёс лежащий, и открыл глаза. — Ты что тут делаешь, Коста?
Он знал штрафника по имени.
— Тебя, мерзавца, ищет, — сердито ответил Энрихе. Они прошли Хэд знает, через что, а этот хаго — спит! Как свинья, как..!
У него просто не было слов.
В наступившей тишине стало слышно, как визжит и скребётся в висящей рядом «двойке» Кьё, которую забыли отстегнуть от страховочных ремней.
История двадцать третья. «Брикеты с мясом»
1. Плайта— Даже простой боец — это уже тупая безгласная тварь! А штрафники — вообще вроде брикетов с замороженным мясом!
— А ну, потише, Коста, раскомандовался тут, — капитан поморщился. Выглядел он уставшим, мучился головной болью. Это только в первую минуту Энрихе показалось, что хаго бодр и весел, сейчас он видел — фиолетовое излучение прошлось не только по их головам.
Второй раз нырять под медленно наплывающий генератор они не рискнули. Капитан приказал переждать у грунта. Энрихе промолчал: говорил хаго уверенно, проверял уже, что ли?
Теперь они полулежали рядом в тени шлюпки и ждали.
Лихорадочная, сыщитская бодрость отступила, иннеркрайт устал, ныли кости, и болела голова. И в будущем тоже ничего радостного не маячило.
Штрафники спорили о чём–то, усевшись в тени пожёванной алайской шлюпки, спорили теперь шёпотом, почти неслышно. Вставило их после того, как на связь вышел лендслер и сказал нечто такое двусмысленное, что капитан только вздрогнул и кивнул. Дословно Энрихе почему–то не запомнил. Смысл был «нашлись? теперь не высовывайтесь». Видно высоко над ними бурными темпами развивались какие–то иные события, может быть требующие, чтобы и Энрихе, и капитан срочно сгинули там, где и искать их никто не будет. И вот они с хаго сидят теперь возле «двойки», и тот — дремлет с открытыми глазами.
Энрихе всё–таки старался не терять контроля. Он не досчитался Роса, приподнялся, оглядываясь…
Рос пытался определиться на местности. Он снял с алайской шлюпки часть навигационного блока, покопался в нём и теперь бродил вокруг, пристреливая координаты. Он думал, как выбираться, в случае отказа навигации. Энрихе не думал. Его, как и капитана, слишком клонило в сон. Клонило так, что сознание уже почти отделилось от тела, и он, временами, видел себя со стороны, лежащего у изрытого оспинами бока шлюпки.
Иннеркрайт не знал, что двадцать минут назад комкрыла получил официальный запрос Совета домов, инициированный регентом, в котором требовали выдать уже не заложника, а военного преступника Энрека Лоо, не знал, что через четыре с половиной часа в районе Плайты будет правительственная комиссия Империи… Но ему хватило чутья понять, что живые они с капитаном Пайелом сейчас никому не нужны.
Фиолетовый фронт наступал. Рос вернулся, подергал капитана за рукав, призывая укрыться в шлюпке. Тот отмахнулся, буркнув, что от железа только больше заболит голова, но поднялся, и они с лейтенантом стали смотреть на приближающееся фиолетовое сияние.
Энрихе, сознание которого то и дело убегало, опять затошнило от подступившего головокружения. Перед глазами вновь заплясали серебристые линии… Его буквально затягивало в транс.
Капитан Пайел обеспокоено склонился над ним. Энрихе вздрогнул от непривычной близости чужого тела, но из горла вырвалось:
— Паутину? Ты видишь паутину?
— А что это? — капитан Пайел уставился на него зелёными, как изувеченное небо, сонными глазами. Сел рядом.
— Глаза закрой, увидишь…
— Да не могу я, плывёт всё. Я и с открытыми — Хэд знает, что вижу. Словно сносит нас куда–то…
— Я и говорю — паутина. Зацепиться надо за что–то, чтобы удержаться здесь. В ЗДЕСЬ! Понимаешь?
Капитан кивнул.
— Я когда ещё в северном крыле служил, на меня накатывало иногда так, что я не осознавал, где же я во Вселенной. Казалось, ещё чуть–чуть и разум выскочит из черепной коробки, и убежит… Или, разум останется, но вот так же убежит вся радость… А потом Дьюп… Колин забрал меня к себе в каюту, и я обрёл в нём какую–то твёрдую землю.. Что–то устойчивое в этом чужом и пожирающем душу… Знаешь, Энрек, нет во Вселенной никакого бога. Это вера наша создаёт его, а он потом создаёт нас. Вера делает твердь из небытия, жизнь — из пустоты. И эта вера — наш Бог. Мы порождаем создателя сами, чтобы он стал потом нашей опорой.
Капитан вдруг потянулся и обнял Энрихе. И тот понял, что сидят они с точки зрения этикета недопустимо близко, но ему это уже совершенно никак, а может даже и наоборот, и он даже готов, как Кьё, уткнуться мальчишке носом под мышку.