Попаданец на гражданской. Гепталогия (СИ)

— Не позднее 4 января генерал Гревс отдаст приказ о начале эвакуации своих войск из Сибири. Такое решение уже принято президентом Вильсоном. Надеюсь, господин капитан примет к сведению эти данные и придет к пониманию того, что русскому командованию незачем приносить определенное неудобство нашему общему союзнику.
— Я полностью согласен с вами, Арчегов-сан, — японец сказал таким церемонным тоном, что Косте послышалось, как говорится, «нечего лезть с посконным рылом в суконный ряд».
Но в то же время, хоть Огата и уважительно наклонил голову, Константин видел, что японский капитан лихорадочно соображает, откуда этот русский ротмистр имеет такую важную для его страны информацию.
Огата знал, что Арчегов в полдень имел какой-то важный разговор с адмиралом Колчаком и получил соответствующий приказ с назначением. А потому сделал логичный вывод, что русская разведка в САСШ имеет более углубленные источники, чем японские. Или здесь нечто иное, может быть, какая-то важная игра, о которой не осведомили рядового капитана разведки. Но одно для него было ясным — данные сведения необходимо срочно передать командованию…
— Огата-сан, в силу этого я вынужден обратиться с покорнейшей просьбой к вам, пусть несколько странной, — Ермаков чуть поклонился японцу, — мне нужно двадцать комплектов японского обмундирования. Взаймы, всего на три дня. Вы, как мне помнится, днем говорили, что имеете несколько лишних комплектов. Я отправил телеграмму атаману Семенову, который вчера назначен командующим войсками на Дальнем Востоке, всеми войсками от Иркутска до Владивостока, — и Ермаков сознательно сделал паузу.
Глаза японского капитана мгновенно превратились в узкие щелочки — этой информации он не знал. Огата чувствовал, что русский пока сказал важные слова, но самое главное еще впереди. Он понимал, что ему необходимо пойти навстречу Арчегову. Но как принять такое решение, когда нет времени ни у него, ни у русского, который явно торопится, хотя пытается не показывать этого.
— У нас в Чите есть комплекты вашего обмундирования, их привезут, но на это нужно время, к сожалению. Потому я вас прошу дать мне на время два десятка комплектов, хоть ношеных. Верну вам все в целости и сохранности через три дня. Но, может быть, и намного раньше.
— Я думаю, мы можем разрешить это маленькое недоразумение. У меня есть семьдесят комплектов, и вечером вы получите двадцать, господин ротмистр. Надеюсь, что этот вопрос разрешат наши интенданты, — Огата сказал это без малейших признаков волнения, хотя впервые лицо дало слабину, и на нем появилось удивление: «Зачем тебе японская форма? Для чего вы собираетесь ее использовать? И против кого?»
— Благодарю вас, уважаемый Огата-сан. И еще одна просьба к вам — для нужд ледокола настоятельно требуется несколько фунтов магния, какие-то флотские дела, для меня совершенно непонятные. У нас его просто нет. Сейчас нет. Но я видел, что в ваших вагонах едут фотографы. Не продадут ли они его мне, я согласен заплатить серебром по весу. Более того, через два дня мне доставят из Иркутска обмундирование вашей армии, Огата-сан, из поставок вашего правительства осенью. И с ними прибудут несколько фунтов магния, может быть, пять или семь, и я тут же все верну, просто верну, — Ермаков сознательно сделал паузу, вынуждая японца задать вопрос.
— Вам доставят необходимое из Иркутска? — с удивлением спросил японский офицер.
— Завтра или послезавтра из города в Лиственничное придут автомобили, я еще до полудня отправил телеграмму с просьбой генералу Сычеву. Они привезут все необходимое. А свою пехоту я уже переправляю на тот берег, и их на машинах отвезут в город. Там безумный мятеж, как вы знаете…
Если Огата был раньше удивлен, то теперь поражен. Для чего может потребоваться униформа — еще можно предположить, но вот для каких надобностей требуется столько магния, капитан не мог ответить, хотя перебрал десятки вариантов.
Русский не врал ему, но он определенно искажал правду, и Огата не мог его за это осудить — каждый должен идти к поиску истины своей дорогой. Так не один раз говорил старый учитель…
 
Но зачем отправлять всю пехоту в Иркутск и оставаться только с допотопными бронепоездами и с речными плоскодонными лоханками, пусть даже они и поставят на них пушки, этого понять Огата не мог. Так ослаблять свой отряд перед решающим сражением с мятежниками, особенно когда последним покровительствуют многочисленные, хорошо вооруженные чешские войска, казалось японцу чистейшим безумием.
— Я считаю, что эту проблему положительно решат мои фотографы, — Огата решил еще раз пойти навстречу странной, очень странной просьбе русского ротмистра, тем более что через несколько дней эти материалы все равно вернутся к нему.
Однако непонятные действия этого русского офицера не выходили из головы японца — можно было бы счесть Арчегова безумцем или полным профаном и невеждой в военном деле, когда нельзя дробить и без того малые силы перед выполнением столь сложной задачи.
Огата прекрасно знал, что из Читы был отправлен отряд генерала Скипетрова, который усиливали всем, что только под руку попадалось на железнодорожных станциях. Знал, так как японцы уже давно читали шифрованные телеграммы атамана Семенова и имели влиятельных агентов в его штабе.
Восстание Политцентра и ответные действия белых означали только одно — русские отменяют подготовку операции по очищению Западного Забайкалья от партизан и начинают переброску своих и без того небольших воинских подразделений и скудного снаряжения на Иркутск. И ротмистр Арчегов здесь играл не маленькую роль. Совсем не маленькую. Но эта безумная отправка пехоты?!
Но было одно но… И это было главным, тем, что напрочь отвергало такие вот мысли. Два часа тому назад он видел занятия, которые проводил ротмистр со своими солдатами. Огата давно занимался дзю-дзюцу, которую европейцы по недомыслию называют джиу-джитсу, и сразу понял, что перед ним не просто знающий воин, но уже вполне сформировавшийся мастер. Именно мастер, у которого были очень знающие наставники. Но какой школы? У капитана тогда пополз сибирский морозец по коже — поединок с этим русским смертельно опасен для любого самурая, и для него тоже…
— Благодарю вас, Огата-сан, за эту искреннюю поддержку и понимание. Особенно в свете того трагического положения, в котором оказалась наша армия после задержания чешскими солдатами Верховного Правителя и золотого запаса Российской империи.
Японский капитан прикрыл веками заблестевшие глаза, теперь все стало ясным — и куда идут части Арчегова, и зачем им взрывчатка и снаряды, украденные (нет — доблестно увезенные, ибо на войне нет краж, а есть военная добыча) у американцев.
Огата уже знал, что Арчегов завербовал в свой отряд три десятка военнопленных немцев и австрийцев. В бою их использовать нельзя, а вот на охране туннелей они стоять смогут. И, учитывая ненависть германцев к чехам, ставшим предателями в их странах, можно не сомневаться, что в случае необходимости туннели будут взорваны.
Но то крайний вариант — Арчегов надеется войти в Иркутск без боя с чехами, иначе бы не стал собирать все до кучи, включая полторы сотни монголов, бурят и китайских наемников, а также флотский хлам, эвакуируемый из Омска. Потому что они бесполезны против чехов и опасны только для ненадежных солдат Политцентра…
— И еще одно предложение вам, уважаемый Огата-сан, — словно через какую-то дымку донесся голос Арчегова. Капитан стряхнул с себя наваждение мыслей и сосредоточился.
— Насчет ваших пустых эшелонов, которые подойдут сюда и пойдут позднее меня на Иркутск. Они вам не потребуются — восстание, которое началось, будет подавлено, а любое вмешательство чехов в русские дела будет жестоко пресечено! — голос Арчегова стал совершенно иным, так говорят самураи свои предсмертные слова.
Огата впился в лицо русского ротмистра — в его глазах плескалась безумная жажда борьбы и презрение к смерти.
Капитан содрогнулся — это был не Арчегов, а безумное божество войны, которое влезло в тело русского офицера. Японец непроизвольно сглотнул, ему до безумия захотелось пойти в бой рядом с этим русским и добиться громкой посмертной славы. Но прошла минута — и пришли мысли.