И рассыплется в пыль, Цикл: Охотник (СИ)

— Всё хорошо, мелкий, сейчас уложим тебя, поспишь, придёшь в себя. Посижу с тобой, почитаю тебе что-нибудь, хотя у меня с собой только история, ты её не очень любишь. Но сейчас ведь выбора нет, да?
Пассиса с тщательно скрываемым горем наблюдал за тем, как Миррор проходит в богато обставленную гостиную, бережно укладывает Роккэна, устроив его голову на двух подушках, как обустраивает его и всё не перестаёт болтать, нести полную чепуху, но одинаково ровным, ласковым тоном. Говорил что-то о весело скачущих на просторах эльфов единорогах, о феечках, затем просто стал произносить никак не связанные между собой слова. Забавно, но художник успокаивался, пару раз даже улыбнулся сквозь бредовый сон. Поймав вопросительный взгляд, Рурука натужно улыбнулся, перебирая растрепавшиеся волосы брата, чуть почёсывая ему макушку и виски:
— Дети не понимают, когда им что-то говорят, они реагируют на интонации. У Рока так было с самого младенчества. Когда ему снятся кошмары, достаточно просто начать говорить с ним, чтобы утихомирить. Ну и почухать можно. Он млеет просто.
Голос хрониста задрожал, сам он замолк и горько зажмурился, приложив ладонь к лицу. Его несколько раз крупно тряхнуло, из груди вырвался животный стон, тоскливый и болезненный. Найтгест осторожно приблизился к нему и положил руку на плечо, и юноша тут же схватил его за ладонь, находя в ней куда больше поддержки, чем вампир только мог себе представить.
— Не убивайся так, — приободрил его Пассиса, сев на подлокотник кресла, в котором Рурука разместился, придвинув его как можно ближе к брату. — Эй, слышишь меня? Я давно знаю Саймона. Он хороший лекарь, знает своё дело и не мало жизней спас. К тому же, это, конечно, серьёзные травмы, но не смертельные.
— Пассиса, мы люди, — прошептал Рурука, не сводя взгляда с брата. Голос его был тусклым, прозрачным, никак не выдавал ту муку, что он испытывал, глядя на него, на пропитанную кровью рубашку, на истончившееся за это время лицо. Он и сам сейчас напоминал призрака. — Да, мы проживём долгую жизнь, да, в нас есть магический потенциал, но мы не чернокнижники, не жрецы, мы не закончили обучение, и даже не прошли бы посвящение. Это на Артемисе всё зарастает, как на собаке, на вампирах, на великих династиях. А мы приёмыши, люди, и нас куда легче поломать, чем ты думаешь. И, кроме того, это больно. Это тебе не расшибить колено или нос. Его руки — это его жизнь. То, что помогало ему творить. Если что-то пойдёт не так, я себе этого не прощу.
Пассиса пристыженно молчал, рассматривая собственные руки. Он подумал было, что его брат непременно сделал бы из обидчика фарш, если только у кого-то хватит мозгов поднять руку на брата Господина чернокнижников. И тут же съёжился ещё сильнее. Несомненно, Руруке хотелось сделать тоже самое, но что мог противопоставить человек могущественному магу и чистокровному вампиру? Пожалуй, только острое слово и то, ненадолго. Посидев ещё пару минут и выровняв дыхание, Миррор поднялся из кресла и ненадолго вышел, вернувшись уже с несколькими свитками, новой чернильницей и пером, чтобы затем расположиться с ними за столом. Вампир наблюдал за ним с интересом, не сразу поняв, что стал осторожно перебирать волосы Роккэна, почёсывая кончиками ногтей его голову.
— Что ты пишешь? — поинтересовался, наконец, Найтгест, не выдержав пытку любопытством.
— Заявление на добровольное увольнение, — севшим голосом ответил Рурука и сгорбился, принимаясь выводить символы.
Перо его дрожало, руки не слушались, а на глаза против воли наворачивались слёзы. Он знал, что их ждёт, если эти свитки будут завершены и подписаны. Но столь же ясно понимал, что ни Роккэн, ни он сам не смогут остаться в замке после всего этого. И пусть он желал оставаться на такой почётной должности, бывшей едва ли не воплощённой мечтой, это было выше его скудных сил. Несколько раз он замирал с занесённым пером, и капли чернил неопрятными кляксами падали на свиток. Прежде крайне щепетильный хронист непременно бы начал заново, чтобы документ выглядел как полагается, но теперь ему было совершенно не до того. Почерк его ходил ходуном, совершенно не походил на убористые каллиграфические символы заядлого писателя. Несколько слёз размыло чернила, и белые пятна на чёрных свитках смотрелись дико и неправдоподобно. Ком в горле не хотел сходить на нет, а пелена в глазах затмевала свиток. Но с горем пополам заявления были написаны, и Рурука протянул их Пассисе.
 
— Ты… ты хочешь, чтобы я их подписал? — тихо прошептал Найтгест, осторожно беря свитки в руки.
— Да. Ты второй человек после Гилберта в иерархии. А для меня — первый, — уверенно кивнул летописец, смахивая слёзы и вытирая их из уголков глаз.
Юноша опустил взгляд на свитки. Они были составлены абсолютно идентично, различаясь лишь именами в начале и в конце, да занимаемой должностью при Господине чернокнижников.
«Я, Роккэн/Рурука Миррор, придворный художник/летописец, ухожу со своего поста по доброй воле. По семейным обстоятельствам более не могу продолжать свою службу Господину чернокнижников Гилберту Найтгесту. В силу того, что клятва мною произнесена не была, прошу не задействовать в моём отстранении жрецов. На оплату отработанных мною дней на этой неделе не претендую и обязуюсь сдать всё казёное имущество ответственным за хранение лицам. Вверенную мне и добытую информацию клянусь не передавать в третьи руки.
Прошу привести увольнение в действие тем же днём. Передачу карт, вещей и амулетов организую по мере возможности, но сроком не более семи суток с момента подписания заявления.
От тридцать восьмого дня лета три тысячи девятьсот пятого года седьмой эпохи.
Роккэн/Рурука Миррор».
Посмотрев ещё несколько мгновений на прыгающий текст, Пассиса с тяжёлым сердцем взял перо, осторожно стёр излишки чернил и на каждом свитке внизу дописал:
«Сим дозволяю заявителю покинуть службу при Господине чернокнижников Гилберте Найтгесте,
Ответственный: заместитель Господина чернокнижников Пассиса Найтгест».
— Управишься за неделю? — тихо поинтересовался вампир, посмотрев на Руруку. Тот вновь сидел рядом с братом, бережно поглаживая того по лицу.
— Управился бы и за день, но сам понимаешь, — тем же тоном отозвался юноша, опустив голову.
Хлопнула входная дверь, и Рурука невольно вздрогнул, когда в гостиную вбежал худощавый русый мужчина. Белоснежные одежды его были живописно заляпаны кровью, горящий взгляд мигом нашёл печального, т.н. больного.
— Саймон, это…
— Роккэн и Рурука Мирроры, да-да, знаю, — нервно отозвался жрец, отпрянув от вампира и двинувшись к дивану. Затем махнул старшему брату. — Давай, бери на руки, надо отнести его в операционную. Иди за мной. Не ударься о притолку.
Миррор перевёл взгляд на Пассису, и тот чуть нервно улыбнулся, пожав плечами и разведя руками.
— Он очень хороший лекарь, поверь мне, Ру. Да, немного странный, но все жрецы слегка чудаковатые, — коснулся мыслей юноши его шелестящий ментальный зов. — Иди с ним. Я дождусь.
Подняв Роккэна на руки, хронист пошёл за жрецом, бросавшим на него быстрые, невнимательные взгляды, словно сквозь него. Он прошёл по узкому коридору, толкнул коленом широкую дверь и стал спускаться по лестнице, прикасаясь руками к потолку. А вот Миррору пришлось здорово попотеть, балансируя с братом в объятиях на высоких ступенях. И всё же шибанулся лбом о тёмную, незаметную притолоку, преодолевая последний крутой спуск.
— Арх, я же сказал тебе, не ударься! — возмутился жрец, распахивая следующую дверь и быстрым движением зажигая несколько ярких светляков. — Ну почему к жрецам никто не прислушивается в последнее время?
— Потому что сейчас идёт повторение спирали второй эпохи, третьей её четверти, когда происходило отчуждение прорицателей, — на автомате отозвался Миррор, устраивая брата на высоком и мягком операционном столе. Осторожно развернув свой плащ, он небрежно отбросил его в сторону, но, когда попробовал снять имитацию повязки из рубашки с рук художника, жрец зашикал на него: