The lust (СИ)

— Нет! Ты не мог так поступить! — Чонгук берет бутылку с недопитым виски и с силой швыряет ее об стену. — Ты не имеешь права! Он мой! — Чон чуть ли не воет от раздирающей нутро боли и предчувствия, что все это правда. Что случилось непоправимое. Отца хочется убить, вгрызться ему в глотку и забрать его последний вздох.
— Поздно, я уже это сделал, и ты поймешь, что так лучше, когда успокоишься, — Хьюн инстинктивно отходит назад к шкафчикам, понимая насколько сейчас неадекватен сын. Мужчина, кажется, впервые видит его таким и отмечает про себя, что бы у Чонгука ни было с Юнги — это было более чем серьезно. В то же время Хьюн глубоко в душе радуется, что успел, что смог прекратить эти неправильные, омерзительные отношения.
— Я не подписывал ничего, я не давал никаких распоряжений! — Чонгук снова оборачивается к отцу и последний уверен, что стол между ними помехой не будет.
— Я подписал, и уже поздно что-то менять. Сынок, послушай, так будет лучше, — Хьюн осторожно обходит стол и подходит к мечущемуся по комнате, словно раненный зверь, сыну. Мужчина протягивает руку к нему, но Чонгук сбрасывает ее и прислоняется спиной к стене.
— Ты будешь вести наше общее дело, добьешься высот, женишься на хорошей девушке из приличной семьи, и она родит тебе того, кто твое дело продолжит. На тебя уже хотят равняться, а дальше больше, с твоей тактикой и чутьем у тебя блестящее будущее. Пойми, что, если пресса или наши конкуренты разнюхают про вашу связь с братом, всему придет конец. Нет, мы не потеряем все то, что у нас есть, но от грязи не отмоемся. Юнги не стоит этого, ничто и никто не стоит. Главное наше имя и честь. То недоразумение, которое у вас произошло с Юнги, сотрется. В тебе сейчас говорит чувство собственичества, но ты ведь Юнги ненавидишь с самого первого дня, как я его привел, так что подави свой дух соперничества с Техеном и занимайся тем, чем должен, — пытается успокоить сына отец.
Чонгук смотрит пустым взглядом в стену напротив и почти не слушает. Все, о чем он думает, что Юнги ушел, и кажется, в этот раз насовсем.
— Это не соперничество, и я его не ненавижу, а ты, отец, сделал ошибку. В наказание, с этой минуты я лишаю тебя доступа в дела клана и объявлю об этом с утра на совещании. Ты с этой минуты теряешь право голоса, и твоя подпись отныне не имеет юридической силы. Ты пошел против меня, принял самостоятельное решение, не поговорив со мной, и именно поэтому отныне твое слово — ничто в клане. Во всем остальном, ты все еще мой отец, — кривит губы в усмешке Чонгук и идет на выход.
***
Почти час ушел на церемонию принятия в клан. Так как Юнги не принадлежит официально другому клану, не находится под чьим-либо покровительством, и его опекун (Хьюн) лично дал согласие на его переход под покровительство Техена, церемония заняла очень мало времени и не потребовала присутствия большего количества людей.
И вот спустя час Юнги официально стал принадлежать клану Техена и после небольшой церемонии в присутствии юриста клана Ким и главы безопасности Техена принял его покровительство.
— А татуировка обязательна? — спрашивает Юнги, сидя на диване в гостиной Кима.
— Да, — отвечает Техен. — Символ Чонгука и его клана Дракон. А у нас тигр. Я не буду набивать тебе такую же, как у меня на всю спину, но хотя бы небольшого тигренка тебе набьем. Это, считай, твоя визитная карточка. Он даст тебе силы и будет оберегать. Не улыбайся, это и вправду работает, — смеется Техен и отвлекается на шум во дворе.
— Четыре утра, и почему это я уверен, что знаю того, кто сейчас поднял на уши всю мою охрану, — хмыкает Ким и встает на ноги.
В следующую минуту в дом заходит Чонгук, за ним следует Намджун. Охрана Техена, проводив гостей, сразу же покидает особняк.
— Надо же, какая идиллия, — язвит Чонгук. На Техена он не смотрит — буравит взглядом вжавшегося в диван Юнги.
— Иди ко мне, котенок, — резко меняет злость на нежность Чонгук и подзывает Юнги.
Мин шумно сглатывает и в панике смотрит то на Техена, то на Чонгука.
 
— Тебе здесь не рады, — Ким останавливается напротив Чона и меряет его холодным взглядом.
— Я не к тебе пришел, так что отойди, не то подвину, — шипит Чонгук, и Юнги замечает, как брат сжимает ладони в кулаки.
— Он теперь принадлежит мне, и ты не имеешь права к нему подходить, а если попробуешь, то все кланы Восточной Азии будут знать, что ты нарушаешь правила и традиции. А что за этим последует, ты и так прекрасно знаешь, — хмыкает Ким.
— Сука, — цедит сквозь зубы Чон. — Он ребенок, мозгов нет, а ты воспользовался. Он ведь не знает, что ты за урод, не знает, с кем связался.
— Все было по согласию и, кстати, твоего отца тоже, — издевательски тянет Техен.
— Моему отцу на Юнги плевать, ему главное избавиться от него, но я все равно его заберу. И поверь мне, для этого войны не понадобится, — говорит с насмешкой Чонгук.
— Только попробуй, — Техен становится вплотную к Чонгуку и говорит так тихо, что Юнги уже ничего не слышит. — Я расскажу этому малышу, как его любимый братец сделал его сердце трофеем в игре и то, что трахнул ты его из-за клочка земли в Тегу. Можешь не сомневаться. И возвращать тебе потом будет уже нечего. Не думаю, что наш малыш с этим справится, не думаю, что такое поднимет. Так что давай, спусти на меня своих псов, нарушь все правила и забери его. Только в этой игре уже победивших не будет.
Если ад и есть, то он сейчас в глазах Чонгука. Техен буквально чувствует лижущие его кожу языки пламени и точно видит себя, сгорающего в этом огне живьем. Чон выдыхает сквозь сжатые зубы, отрывает взгляд от Техена и снова смотрит на младшего.
— Юнги, — Чонгук отталкивает Кима, делает шаг к дивану и сразу же замирает, заметив, как дернулся брат. — Малыш, пойдем домой, ты все еще можешь уйти со мной.
— Не может! — возмущается Техен и тоже делает шаг к Мину.
Чонгук на Кима не реагирует. Нервно облизывает свои вмиг пересохшие губы, пытается унять бушующее нутро, не сорваться, не подбежать к Мину. Юнги его боится, и Чонгук это видит. Младший все больше вжимается в спинку дивана, подбирает ноги и смотрит так затравленно, что Чонгуку дышать трудно. Легкие будто заливают жидким свинцом, и каждый вздох несет смерть, каждый выдох — жизнь, чтобы умереть снова. И он умирает раз за разом и снова воскрешается.
— Маленький… — вздох. — Пожалуйста, — треснуто. И столько мольбы в этом «пожалуйста», что Юнги даже вздрагивает. Смотрит непонимающе на брата и до крови кусает внутреннюю сторону щеки. Чонгук не умеет просить, никогда не просил.
— Не глупи, пошли со мной, — Чон делает еще один шаг и игнорирует возмущение Кима. Юнги бледный совсем, нервно сжимает пальцы и, часто-часто моргая, смотрит на брата.
— Юнги… — Чонгук, уже не останавливаясь, идет к дивану. Мин с него срывается, но Чон перехватывает его поперек, вжимает в себя, заводит тонкие бледные сопротивляющиеся руки за спину и смотрит в глаза. Не знает, что и как сказать. Как объяснить ребенку, что без его присутствия рядом Чонгук дышать не будет, что мысли о нем будут сжирать его изнутри, что по венам вместо крови течет яд, и Чонгук будет умирать. Медленно и мучительно, потому что противоядие от этого яда одно, и глаза у него бездонные, и пальцы тонкие-тонкие, а губы карамельные, кожа нежная совсем — сильнее поднажми и трескаться будет, и сам он весь хрупкий и маленький, можно на груди спрятать. Чонгук обо всем этом думает, но озвучить не может.
Чон смотрит на бледное лицо, и его прошибает всей этой концентрированной болью в глазах напротив. Юнги сам будто клубок, сотканный из боли. Она сочится сквозь кожу, пропитывает все, до чего дотягивается, но Чонгуку не страшно, потому что отныне он тоже боль. Юнги выпутывается из словно обжигающих его прикосновениями рук и бежит к Техену. Чонгук не срывается за ним, прослеживает взглядом, давится своим подскочившим к горлу сердцем, стоит Техену заботливо задвинуть ищущего в нем заботу младшего за себя и, кивнув Намджуну, идет к выходу.