The lust (СИ)

— Черт, ты тоже выше меня, — бурчит Юнги обиженно, взбирается на постель и хлопает по покрывалу, приглашая друга.
— Мин Юнги! — Хосок подходит к постели и опускается рядом. — Я готов стать геем ради тебя, — ржет Хоуп и получает по лицу подушкой.
— Я серьезно, — машет руками Хосок и пытается скинуть с себя разъяренного друга. — Ты себя в зеркале видел? Ты чего такой красивый стал! — не успокаивается он. — Эти волосы, блять, какие волосы, — Хоуп зарывается ладонью в шевелюру друга. — А глаза! Что за цвет? Короче, если Япония сделает из меня такого же красавчика, как и ты, то я беру билет на следующий рейс!
— Ты еще это не видел, — говорит Мин и высовывает язык. Хосок театрально хватается за сердце и падает на кровать.
— Выходи за меня, мятная принцесса, ибо я сражен наповал, — Хоуп смеется над попытками Юнги взобраться на него и придушить, и легко, словно Мин пушинка, скидывает его с себя.
— Я просто перекрасился, — бурчит Мин. — Расскажи, как ты тут.
— Нет уж, — строго говорит Хоуп. — Рассказывать будешь ты и поподробнее, и про того японца, которого ты оставил там, и про свой новый образ, все мне расскажи! Только сперва я сбегаю за колой и чипсами, — выкрикивает Хосок и в следующую секунду скрывается за дверью.
Как и всегда с Хосоком, Мин забывает смотреть на часы, в результате он приходит в себя, когда время уже далеко за полночь. Юнги не вызывает шофера, надеясь, что сможет проскользнуть в дом незаметно, обещает Хосоку приехать завтра и берет такси.
Paint it, black
Дом встречает Мина тишиной. Юнги не ужинал, а только притворялся, а у Хосока ел одни чипсы, поэтому до того, как подняться к себе, он идет на кухню и наспех собирает себе бутерброд. Прихватив бутылку минералки и тарелку с бутербродом, Юнги поднимается к себе. По старой привычке, проходя мимо двери Чонгука, Юнги прибавляет шаг и почти не дышит, хотя и знает, что Чонгук тут больше не живет. Юнги входит в комнату и ногой прикрывает за собой дверь, так как руки заняты. В следующую секунду тарелка с громким звоном падает на пол и разлетается на десятки осколков, бутылка скатывается куда-то под кровать. У Юнги дежавю: на его кровати сидит Чонгук. Последняя их встреча тоже была именно в этой комнате, здесь же Чон вынес вердикт и выставил Мина из дома. Чонгук также сидел с краю кровати, также смотрел в упор. От паники Юнги не может двинуться, боится запутаться в собственных конечностях и растянуться на полу, прямо на осколках и так и не съеденном бутерброде.
Видно, Чонгук только из душа и пришел сюда недавно, он сидит в одних спортивных штанах, и Юнги замечает, как липнут к его лбу еще влажные и черные, как ночь, волосы. Но это не все, что замечает Мин. Особенно, когда брат встает на ноги, и Мин по инерции дергается назад и упирается в дверь. Чонгук стал еще выше, Юнги чувствует себя букашкой рядом с ним. Мин может сделать хоть пластику и нацепить на себя лицо самого красивого человека вселенной, но рядом с Чонгуком он все равно чувствует себя ничтожеством. Чонгук, видимо, из спортзала эти два года не вылезал, у него крепкое мускулистое тело, и Юнги кажется, что на него двигается не человек, а опасный хищник. Мин не может оторвать взгляд от мощной груди и четких кубиков пресса на животе брата, от сильных рук, на которых выступают вены. Он красив, нереально красив и опасно притягателен. Юнги кусает внутреннюю сторону щеки, чтобы отогнать неуместные мысли о брате.
Чонгук приехал домой в десять. Суран упомянула по телефону, что Юнги у друга и вернется к десяти. И Чонгук ждал. Сперва в гостиной, потом у себя, потом еле подавил в себе желание поехать за мелким и притащить его в дом. Устав ждать, Чонгук решил пойти в душ, и вот он только зашел в комнату брата, как Мин вернулся. Юнги стоит перед ним. Или это не Юнги. Чонгук растерялся. Первые несколько секунд он потратил только на то, чтобы взять себя в руки и перестать таращиться на младшего. Слишком многое потом возомнит. Но Господи, как же он красив. Это не тот Юнги, который ползал по ковру и просил его не выгонять. Хотя тот тоже был красив, Чонгук нарочно вечно издевался над его внешностью — не хотел, чтобы младший много о себе думал. Но этот… Он словно нереальный. Словно, если подойти и прикоснуться, он испарится, превратится в мутную картинку и совсем исчезнет. Потому что человек так выглядеть не может. Чонгук должен проверить.
 
Он подходит ближе, усмехается, что Мин также пятится, опять пытается пробить дверь. Чонгук молчит, не говорит ничего, протягивает руку и замечает, как Юнги следит взглядом за его рукой, не зная чего ожидать. Сперва Чонгук проверит его кожу. Касается легонько костяшками скул, опускает руку ниже, проводит по оголенной шее, спускается ниже и чувствует, как под рукой бешено бьется сердце Мина. Юнги будто сам весь и есть сердце, пульсирующее, бьющееся, словно загнанный зверек в клетке, с каждым прикосновением. Мин молчит, просто следит за пальцами старшего.
— Дыши, — шепотом, скорее одними губами говорит Чон, и Юнги сглатывает.
Чонгук проверяет волосы, зарывается в них ладонью, пропускает между пальцев прядь, еле удерживается, чтобы не принюхаться. Чонгук уверен, этот ребенок пахнет карамелью с мятой. Чонгук нюхает свои пальцы, усмехается, что угадал. Проверяет губы, проводит по ним большим пальцем, чувствует, как дергается член в штанах, стоит Юнги неосознанно приоткрыть рот под давлением пальца. Резко убирает руку, словно обжегся. Делает шаг назад в ужасе. Страшно. От своего дикого желания, от тех мыслей, которые вызвал в нем его же мелкий брат. Делает еще шаг назад, пытается разложить мысли по полочкам, привести себя в чувство, но это кажется невозможным. Пока Юнги здесь, так близко, так выглядит и так пахнет — это нереально. Злится, чуть ли не рычит. В голове один мат. Юнги так и стоит, не двигается. Смотрит своими фантастического цвета глазами, и не поймешь, что в них. А Чонгук ищет, всматривается в самую глубину, хочет найти там хоть крупинку того желания, что бушует у него самого внутри и рвет на части. Но у Юнги там будто льдинки, отливающие всеми цветами радуги два осколка льда. Это вымораживает, доводит до исступления, и Чон срывается. Снова оказывается вплотную, кладет руки по обе стороны, берет в плен.
— Я смотрю, тебе там понравилось, — говорит хрипло, не удержавшись от соблазна провести носом по волосам и шумно втянуть в себя этот сладкий запах.
— Очень, — голос Юнги не дрожит. Чонгук смотрит в глаза, щурит свои и совсем не аплодирует.
— Нагулялся? — шепотом прямо в ухо.
— Нет, — твердо, отодвинувшись назад, снова глаза в глаза.
— Мало членов в Токио обскакал, или просто не удовлетворяли? — шипит Чонгук сквозь зубы, еле сдерживаясь, чтобы бы не тряхнуть головой об дверь, а потом вообще не трахнуть.
Стоит только представить, как он раздвигает перед кем-то ноги, смотрит так и стонет своим надрывным хрипловатым голосом. Представить, что кто-то его трогает, касается везде, водит по этой белоснежной тончайшей коже, целует и засасывает эту блядскую венку на шее.
Чонгук бы сомкнул на ней челюсть, впитал бы в себя эти хрипы, крики и давил бы и давил, лишь бы запретить не то что прикасаться, запретить смотреть на кого-то. Юнги делает его чудовищем. Превращает в монстра. Вот откуда все пошло. Вся та агрессия, когда хотелось бить его, ломать, тушить этот огонек в глазах. Сейчас все точно так же, но и по-другому. Вдавить бы в дверь своим телом, содрать всю эту одежду и оставить везде метки принадлежности. «Мое», — рычит Чонгук внутри. Мое.
А Юнги провоцирует, и черт разберет осознанно или нет. Проводит языком по губам, гордо вскидывает голову, обнажает шею, и Чонгук зависает на пульсирующей жилке. Мысленно он провел по ней языком, а потом впился губами, и он, кажется, даже видит, как расцветает там свежий засос. В реальности Чонгук просто смотрит. Хотя Юнги бы сказал, что не просто смотрит. Если глазами можно есть, то Чон Чонгук сейчас пожирает Мин Юнги, кусочек за кусочком, отправляет в рот его плоть и, смакуя, глотает.