Белый шаман (СИ)
— Радио что ли⁈ — радостно воскликнул я, — Так что же ты раньше не сказал⁈
— Вы не спрашивали, господин граф. Задача по обеспечению связью не ставилась.
— Самому соображать надо! — раздраженно заметил я. Хотя кто виноват? Пока я находился в пограничном состоянии, даже в голову не приходило поинтересоваться на счет связи. — Давай рацию, да я пошел. Там старый шаман уже заждался, пади.
— Прошу подождать.
Я расслабленно развалился на удобном кресле. Как же все-таки хорошо, когда на тебя не давит черное безумие, переполненное беспросветной жутью. По спине пробежала неприятная судорога, показалось, что сейчас ко мне опять вернется мое сумасшествие. Но нет. Все в порядке. Лишь тянущее ощущение холода под сердцем — остатки былого страха. Не прошло и полчаса, как рядом с креслом застыл дроид, держащий в руках круглый медальон на серебристой цепочке.
— Это рация? — на всякий случай уточнил я.
— Да, Ваше Сиятельство.
— Как пользоваться?
— К сожалению, имелась возможность изготовить только примитивное голосовое устройство, — заскрипел Искин, – Вызывайте, я отвечу.
А что, есть еще и не голосовые? Это как? Телепатия? Хотя если в Империи были менталисты, и технологии дошли до трансплантации чужого сознания, наверняка была изобретена и ментальная связь. Ну почему мне достались только руины былой роскоши⁈
— Разберусь. Как мне тебя вызывать, не Искин же?
— Как вам будет угодно. Предыдущие настройки были сброшены. Новые Вы не установили.
— Будешь Фирсом, — распорядился я. Почему Фирсом? Да, не знаю. Он, как дворецкий из «Вишневого сада», такой же старый и одинокий, символ канувшей в Лету эпохи привязанный к руинам былого великолепия.
— Изменения в настройки внесены, Ваше Сиятельство.
— Заладил со своим Сиятельством, — недовольно бурчу себе под нос. Попытался вспомнить, ничего ли я не забыл? Вернуться сюда, когда теперь получится. Ну, вроде все. Да и много ли мне надо? Арбалет с болтами, ножи себе и на обмен, запасы еды кой какие подсобрал, сколько по силам унести. — Ладно, Фирс, — грустно улыбаюсь, на самом деле мне вдруг стало страшно идти к людям, настолько я привык к своему вынужденному одиночеству, — Остаешься на хозяйстве. Доверяю тебе самое ценное, что у меня есть — тебя.
— Мне приятна Ваша высокая оценка, — невозмутимо проскрипел Фирс.
— Все, пошел я, — подхватываю пару ранцев с продуктами и двигаюсь на выход. Старый шаман заждался, наверное. Но не тащить же его сюда. Ни к чему оно. Не доверяю я ему пока. И так беспокойство сплошное, что посторонний теперь знает, где вход в мою обитель. Хотя, думаю, этот мутный дедок в любом случае разнюхал бы все, что ему надо. Он тут местный, и появление неизвестного человека в тайге от коренного обитателя всяко не укрылось бы.
По отвесной скале привычно взлетел, будто по удобной лестнице. Смотал и кинул в ранец трос. Это раньше я его просто закидывал камнями от посторонних, теперь заберу с собой. Во избежание лишних соблазнов для аборигенов. Старик ждал меня, сидя на краю скалы и глядя на текущую внизу реку. Солнце уже потихонечку покатилось к закату. Интересно, далеко нам идти. Вот как теперь расспросить старика? Там, в галлюцинациях мы прекрасно общались и понимали друг друга. А оказавшись в нормальной реальности опять перешли на жесты. Услышав, что я подошел к нему, Эрохот легко, словно молодой поднялся на ноги. Молча махнув рукой, указывая направление, он размеренно, не торопясь зашагал к лесу.
В тайге нет дорог, только звериные тропы. Зато есть реки. Вот к реке мы и вышли где-то через полтора часа неспешного пути. Не к той широкой, на берегу которой стоит моя скала, а к ее притоке. До этой неширокой речушки я в своих прогулках еще не добирался. Слишком непростой путь через лабиринты валежника и колючих зарослей шиповника вел к ней. Не зная дороги и не пройти. А дальше на длинной узкой лодочке-долбленке до поселка Эрохоту.
Солнце уже практически скрылось за макушками вековых сосен, небо потемнело и окрасилось в фиолетово-розовые тона. Старик причалил к пологому свободному от леса и густой травы берегу. В нос ударил запах дыма и рыбы. Мне казалось, что не избалованные событиями аборигены бросятся меня рассматривать. Но не тут-то было. Любопытные взгляды кидали, да и только. Каждый был занят своими делами. Ну, прибыл гость к шаману, значит так надо. Тут зима подходит все ближе, готовиться надо, а не любопытство проявлять. Разве что дети небольшой стайкой, не приближаясь, покружились вокруг нас, о чем-то оживленно переговариваясь, и разбежались. Да еще собаки проявили ко мне ленивый интерес. Позже я узнал, что в дела шаманов местные просто стараются не лезть. Прибудь я в поселок один или с кем-то из охотников вокруг меня собрались бы все от мала до велика. А сейчас ссутулившаяся фигура Эрохота деловито шагающего от берега реки к лесной опушке отпугивала людей.
Добротный, накрытый свежими оленьими шкурами мехом наружу и украшенный какими-то ленточками, перьями и хвостами разных зверей чум щамана, довольно большой по сравнению с другими жилищами в поселке, стоял отдельно на отшибе, практически, у самого леса. Снаружи к стене прислонены плетеные из ивовой лозы снегоступы. Неподалеку от входа обложенное камешками кострище. Поднимающийся к небу дымок и легкое марево говорит о том, что совсем недавно им пользовались. Старик, сделав приглашающий жест, нырнул под волчью шкуру заменяющую входную дверь. Пришлось, низко пригибаясь, не под мой рост нора, лезть следом. Со свежего воздуха от тяжелого запах дыма, какой-то кислятины и духа вареного мяса перехватило дыхание.
— Фа удыт, аралжэга[i], — раздался откуда-то из темноты детский голосок.
— Фа удыт, нэган нэ[ii], — голос старика потеплел. С кем это он? Через плечо шамана пытаюсь разглядеть его собеседника. Мои глаза потихоньку привыкают к густому едва рассеиваемому небольшим очагом полумраку чума. От дальней стены на меня лупает любопытными глазенками девчушка на вид годков так двенадцати, четырнадцати, сложно разобрать в темноте.
— Чингэ, — махнул в ее сторону рукой старик, — Кожарга[iii], — хитро блеснув глазами, показывает на меня. Надеюсь, хоть прилично представил ребенку.
— Кожарга⁈ — мелкая пигалица закатывается хохотом. Зря надеялся. Но как же плохо не понимать, что говорят вокруг тебя. Надо срочно учить язык. — Нилжэк! Кожарга![iv] — ребенок буквально ухохатывался, глядя на меня. Интересно, что ей сказал старый хрыч, что она так заходится? Просто из вредности делаю страшную рожу, но эффект получается обратный, девочка едва не задыхается от смеха. Да, так заразительно, что буквально через минуту мы хохочем втроем.
Так началась моя размеренная и спокойная жизнь в поселке у реки. Внучка шамана смышленая, острая на язык хохотушка Чингэ учила меня языку и всяким бытовым мелочам. Старый Эрохот приобщал к своему шаманскому ремеслу. Удивительно, но доставшиеся мне от графа Строганова знания, утверждали, что шаманизм чистой воды дикость, замешанная на невежестве и шарлатанстве. Примерно такого же мнения до сих пор придерживался и я.
Возможно, в мирах Империи, как и на Земле так оно и было. Но, скорее всего такое отношение происходило от снобизма и неприкрытого презрения имперцев к диким народам колонизируемых миров, впрочем, присущих и землянам.
Я же увидел и начал понимать совсем другое. В легендах, рассказах, пояснениях Эрохота человек представляет собой часть бесконечной Вселенной, включая иные миры и измерения. Да, наверное, понимание это упрощенное, поверхностное, абсолютно не научное. Но этим людям другое и не нужно. Они живут внутри этого мира, они чувствуют его, ощущая себя его частью. Отсюда и приписываемые явлениям природы человеческие качества, а людям наоборот, свойства и связи природы. Многослойность Вселенной, деление ее на верхний, средний и нижний миры очень сильно перекликается с вполне себе научной теорией Метавселенной.
Еще бы понять, как в эту картину мира вписать посетивших меня в первую нашу встречу со старым шаманом духов. Сколько ни пытаю я Эрохота, требуя объяснений, он лишь пожимает плечами. В его понимании они просто есть. Духи людей, духи животных, духи природных явлений и стихий. Это такой же непреложный факт, как то, что вода мокрая, огонь обжигающий, а их ученик дурной и ленивый.