Держи меня крепче (СИ)
Наконец-то оказавшись одна в комнате, я облегчённо выдохнула и принялась искать вместительную сумку, чтобы сбежать на некоторое время из дома. Перспектива поехать к бабушке, не самая радужная, хотя я и люблю её до безумия, дорожу ею, но её общество частенько оказывается слишком настырным в плане властного отношения к детям и внукам. Есть у неё один бзик, как и у любой особы подобного возраста, — маниакальная озабоченность здоровьем. Ладно бы своим, но стоит приехать к ней в гости, как она начинает усиленно тебя лечить от всевозможных болячек, в большинстве своём, несуществующих, укладывает в постель, делает отвары, компрессы. Одно радует, к ней народ валом валит. Она у нас знахарка, хорошая. Всегда вылечивает, её любят и местные, и приезжие. Никому не отказывает, работая за бесплатно, для души. Бывает обеспокоена любым случаем, даже незначительно больным человеком. Если не её увлечённость работой всей жизни, сейчас я бы была сильно счастлива в предвкушении нашей встречи. Но мне хватало и того, что моё волнение достигло пика взбудораженности по поводу побега. Не найдя в шкафу ничего отдалённо напоминающего сумку, мой взгляд упал на кровать Сони, где покоился коричневый рюкзак с голубыми вставками. Вывалив его содержимое на кровать, я понапихала в него кое-какую одежду, деньги, телефон и выскочила в коридор, нацелившись прямиком в прихожую. Из комнаты мальчишек доносились приглушенные дверью звуки: звонкий, срывающийся альт, периодически прерываемый устрашающим шипением, Леська поймала свою жертву.
Я на цыпочках проскочила мимо и попала в царящий полумрак прихожей. Естественно, не без приключений. Я отбила себе правую ногу, стукнувшись о злосчастную полку с обувью, и пока прыгала на другой ноге, пытаясь не шуметь больше, чем уже успела, отдавила чью-то мягкую конечность, а после чужого болезненного вскрика оказалась облитой вязкой тёплой жидкостью со сладким запахом. И кому пришло в голову шастать по коридору, патрулируя без мигалок и сирен? Я бы поняла, если человек надумал сбежать, это весомая причина, нельзя быть замеченным, но ходить в темноте с полной чашкой противного отвара. Гадко и нечестно по отношению ко мне. Я завалилась на бок, и никто не знает, что бы ещё снесла на своём пути, но сильные руки схватили меня за плечи. Яркий свет, оборвав возмущение «блин, опять кисель заваривать», вспыхнул неожиданно, ослепил уже привыкшие к темноте глаза, которые выцепили силуэт, оказавшийся шипящим Стасиком, который держал в руках чашку таких необъятных размеров, что мне сначала показалось, это тарелка для супа, если бы не ручка сбоку.
— А, дядя Род, здассте, — возмущённое шипение Стаса сменилось на приветствие.
— Привет, ребят. А вы что в темноте, а, Ленок?
Оказалось, что папа, воюя с выключателем, снимал обувь, в это время с чашкой по коридору шествовал мой кузен, и тут появилась я, разбавив компанию. Как знать, чашка могла оказаться на голове папы, но удар на себя приняла я.
Ко мне уже вернулось зрение, а вместе с ним и радость — я давно не видела папу, ужасно соскучилась по нему и кинулась на шею. Бедняга, он пришёл чистенький, красивый, а тут я в киселе, мокрая и неопрятная, использую его в качестве полотенца. Как обычно, это пришло в мою голову через тысячу световых лет, когда было уже поздно о чём-нибудь жалеть. Но отец бы меня никогда не оттолкнул, пусть даже бы у меня выросла вторая голова. Отвратительное было бы зрелище.
— Как дела? Собралась куда? — покосился папа на возвышающийся за моей спиной рюкзак.
— Я? Да нет…
— Это же Сонин, — отметил любитель киселя Стас.
— Сонин. Да, так и есть. Она попросила меня принести ей, — пустилась я в путаную ложь.
Мне не хотелось признаваться в своём неоправданном и неудавшемся побеге, глупом воровстве, выглядело это позорно. Меня бы обсмеяли, а Леська бы к батарее наручниками прицепила, с неё станется, в порядке профилактики, чтобы больше мне подобные идеи в голову не лезли, даже говорить не буду, откуда у неё наручники, но не сомневаюсь, что она не забыла их взять с собою. А как бы мне отомстила сестрёнка за пользование её бесценного имущества и вовсе представить страшно.
Стас указал в направлении ванной комнаты, где пребывала сейчас сестра:
— Интересно, зачем он ей в душе? Наверное, постирать хочет, — съехидничал братишка.
— Точно, постирать, — вот и мой прокол — я не знала, что Соня сейчас в ванной комнате.
О её «любви» к стирке знают все. Чтобы она хотя бы носок замочила? Вот уж враки, любой подтвердит. У неё аллергия на стиральный порошок и хозяйственное мыло, а про отбеливатель я молчу. Лучше бы правду сказала, или хотя бы то, что она мне его одолжила. Но это тоже фантастично. Как впрочем и то, что я бы его ей отнесла. В плане взаимопомощи — мы ноль. Я не против изменить ситуацию, даже пыталась наладить мир между нашими враждующими войсками, вот только все попытки терпят крах ещё на подлёте своих белых крыльев мира, дружбы и жвачки. Попытки канули в лету, и я сейчас пребывала в крайне идиотском положении, пытаясь придумать отговорки. Я продолжила нести чушь:
— Или не стирать, и не знаю я зачем. Может у неё там бельё нижнее лежит-хранится, — я пожала плечами, Стас хрюкнул:
— Трусики или лифчики?
— Всё! — оборвала резко я, заглянула в глаза папе, прося помощи, не в состоянии самой придумать достойный ответ. Он прочёл в них нужное и спас положение:
— А да ну его, этот рюкзак. Я ужинать хочу! Я всю неделю питался бич-пакетами.
— Ты? Даже я их не ем, пап.
— На самом деле, дядь, что-то вы привираете, по-моему, — включился Стас.
Он так и не выжил из себя манеру обращаться к моему папе на «вы», когда мы, по отношению к его отцу таких традиций не соблюдали. И Сонька также.
— Ничего я не вру! Пластиковый пакет, как в рекламе показывают. А внутри лапша быстрого приготовления, за пять минут заваривается, — начал делиться диковинными познаниями папа, старательно округляя глаза, обрамлённые длинными чёрными ресницами.
— Мы знаем, как это выглядит…
— И каково оно на вкус…
— Тошниловка!
Мы сморщили носы, но папуля стойко перенёс наши уколы.
— Вполне съедобно, правда, живот крутило, но это мелочи. А сейчас я хочу приличную пищу. Как в лучших домах Европы.
Спрашивать, в чём причина недельной бэпэ-диеты, показалось не самым лучшим решением. Явно не по доброй воле, и не в порядке шутки, иначе он бы сразу рассказал, но раз скрыл, были причины, а мне, после того, как он меня спас от собственных объяснений, совсем не с руки было его подставлять, ставя в неудобное положение. Вопрос исчерпал себя, но папе всегда есть что рассказать. Чувствуя, что сейчас пойдут монологи о том, почему линолеум изжил себя и что лучше — паркет из дуба или ясеня, или другое о своей любимой работе, включая интересные (читай «занудные») факты, я поспешила скрыться снова в своей комнате, а папа потащил Стаса на кухню, начав делиться о своём последнем проекте.
На входе в комнату меня поймала вышедшая из ванной Соня, вырвала рюкзак из рук и не церемонясь, вытряхнула всё на пол.
— Не интересно, что ты с ним делала и зачем взяла, — отрезала мои ещё даже не начавшие формироваться попытки защиты, — оставь при себе отмазки.
— Даже не будешь ругаться и сотрясать воздух? — я так удивилась, что высказалась, не задумываясь.
— Нет, мне по фигу, — она быстрыми движениями положила в него свои вещи, которые до этого я извлекла, а затем принялась сушить голову полотенцем.
Кто ты и что сделала с моей сестрёнкой?
— Точно?
— Угу. Мне не до тебя. У меня другие планы. Я тороплюсь.
— Куда?
— Туда, — передразнила она мой тон.
Скинув халат, она влезла в широченные джинсы, висящие на попе так, что видно нижнее белье, а сверху надела белую майку, длинную настолько, что она, хвала небесам, прикрывала это безобразие. Подошла к зеркалу и подвела глаза чёрным карандашом, на оба запястья намотала эластичные бинты голубого цвета, запрыгнула в удобные высокие белые кроссовки, достав их с полки бокового шкафа, которого раньше здесь определённо не было. Но в интерьер комнаты он вписывается настолько органично, что я его бы и не заметила, если бы не наблюдала за Соней. А содержимое полок шкафа впечатлило мой неискушённый взгляд. Восемь полок кроссовок и кед. Судя по эмблемам, фирменных.