Держи меня крепче (СИ)

Приняв единственно верное решение по поводу своего спасения, я поползла по стеночке к кухне.
Максимально аккуратно, стараясь не шуметь, я врезалась головой в комод, уронила себе на голову телефон, предсмертно тренькнувший в пустоту, зацепилась ногой за высокий резиновый сапог (это добро прислали дяде верные фанаты-рыбаки, а прихватизатор-Макс разместил их в коридоре среди обуви, якобы собираясь носить), а в итоге я растянулась на полу, кряхтя как старушка бюстгальтерной модификации. Неожиданно включенный свет ввёл меня в состояние больного куриной слепотой, только наоборот. Моим глазам, адаптировавшимся к темноте, не сразу удалось сменить приоритет в пользу света, так что я сощурилась и тёрла их кулаками, внутренне приготовившись слушать обеспокоенные восклики, типа «Как ты?» и прочее, получить по макушке древним двухкилограммовым раритетом (ещё один подарочек бЭзумных дядиных фанатов), наверное, первым в истории телефоном, сконструированным Александром Беллом, было не самым приятным в моей жизни моментом.
Со стороны Шера доносились всхлипывания и похрюкивания. Я заподозрила его в слезах, эта мысль ввела меня в ступор. Я даже подзабыла на какой-то момент, что моя черепушка только что чуть не треснула, явив миру мой мозг. Или же его отсутствие. Всё чаще склоняюсь ко мнению, что у меня опилки вместо него. А сама я как плюшевый мишка из любимого диснеевского мульта. Он тоже всегда искал приключения на свою пятую точку, находил, получал тумаков, и всё равно был предельно счастлив. Я вот тоже, несмотря ни на что, старалась возвращаться к позитиву. Хотя это и давалось с трудом, особенно в последнее время.
А человек, ставший мне мужем, тем временем отвернулся от меня и опирался рукой о стену, его плечи подрагивали в такт всхлипываниям. Я ощутила гулкое чувство вины и вскочила на ноги, но не рассчитав того, что мои ноги запутались в сапогах и прочей обуви, вновь шмякнулась, и теперь лежала на полу спиной, потирая ушибленный затылок (срочно учусь группироваться!)
Артём оторвался от стены, чтобы посмотреть, что там со мной ещё произошло. На его лице блуждала улыбка. Вот же сволочь. Оказалось, этот злой гоблин не плакал, а обхохатывался.
Я убиваюсь по нему, переживаю, что расстроила, а он просто ржёт. Чуть ли захлёбывается, гад. Если он реально своей слюной захлебнётся, я ему не помогу. Пусть себе подыхает на здоровье.
— Знаешь… ты су-у-упер, детка… — сквозь смех выговорил он, присев рядом со мной на корточки. Постепенно его бульканье сходило на «нет».
— Спасибо за комплимент, — процедила я злая как чёрт и захлопнула ногой входную дверь.
Ещё не хватало, чтобы соседи, живущие с нами на одной лестничной клетке, рассказывали завтра папе о том, что его дочь та ещё клоунесса с нарушенной координацией движения притащила домой мужика в глухую ночь и теперь осталась с ним наедине в пустой квартире. Надеюсь, все издаваемые нами звуки ещё не успели привлечь их внимание, и они не заняли привилегированное место у дверного глазка. Кстати, они себе установили глазок с обзором на сто восемьдесят градусов, так что от этих чудиков можно ждать чего угодно. И чем их мексиканские сериалы не устраивают, транслируемые по ТВ? Мнится мне, они просекли фишку, что наша семейка похлеще всяких мыльных опер заморского производства.
— Ты живая вообще? — Шер приставил ладонь с внутренней стороны к моему носу, чтобы проверить дыхание, потому что я уже минуты две как обсуждала с внутренним голосом достоинства своей семьи перед достоинствами бразильского «мыла». Как не странно, моя семейка вела в счёте.
От наглости мужа, позволившего себе подобную вольность (это после того, как он надо мной ржал), я разозлилась и распахнув глаза, резко села. Опять же, я сначала предприняла попытку резко сесть, а только потом открыла глаза, иначе я бы так не тупила. Я врезалась носом в его руку, которая по своей напряжённости и несдвигаемости больше напоминала стальную зацементированную в стене балку, вскрикнула, приложилась затылком об пол (спасибо, папа, за паркетную доску из дуба), разобиделась и свернулась клубочком, прижимая обе руки к пострадавшему носу.
 
— Как можно быть такой неуклюжей? — пыхтел рядом Артём. — Покажи нос. Кровь идёт? — он резко развернул меня на себя, оторвал мои руки от лица и скептично оглядел его.
— Ты что творишь? — попробовала возмутиться я.
— Спасаю тебя, — пожал он плечами. — Вставай. Пошли в ванную. Нужно промыть нос.
— Спасибо, не пойду.
Я в обиде. Не тронь меня, мужчина, то есть злобный тролль.
— Пошли, говорю, — нетерпеливо произнёс он и потянул меня за руки. Я вырвала их и прижала к себе.
— Нет.
— Как хочешь, — легко согласился он и подхватил мою тушку на руки, будто я была пушинкой. Осёл Ослевич в собственной красе, всегда делает как хочет.
Я тут же растеклась в его руках тёплой вазелиновой лужицей и даже забыла, что пребывала в обиде. Оказалось приятно, когда тебя таскают на руках, как принцессу из сказки. Гораздо приятнее, когда дорога составляет не восемь шагов, а в случае Шера так вообще пять, а скажем, метров сто. Но меня и это порадовало. Как в детстве радовали «Чупа-чупсы» и круглые цветные жевательные резинки.
Доставив по пункту назначения и включив мимоходом свет, Артём открыл холодную воду и стал промывать моё лицо. Не знаю, почему я не сопротивлялась. Может потому что он делал это очень аккуратно, обращаясь с моей битой кожей как с вековой хрустальной вазой, которая может разбиться от одного прикосновения, а может потому что мне было приятно, что это он, сам Артём Охренчик, снизошёл до моей скромной персоны и сейчас прыгает вокруг меня чуть ли не Моськой. Но я стоически терпела и исподлобья поглядывала на его хмурое сосредоточенное лицо. Наконец, он закончил, протёр мой лик полотенцем и спросил, нет ли в холодильнике льда.
С детской непосредственностью я поинтересовалась:
— Зачем?
На что получила развёрнутый матерный ответ, что даже мои уши покраснели.
— Так есть или нет? — не обращая на мою реакцию внимания, переспросил он. Я кивнула и повела наглеца на кухню к холодильнику.
Получив требуемое, он завернул лёд в захваченное из ванной полотенце и приложил к моему затылку. Снова неожиданный поступок.
Он меня пугает своей заботой. Это в нём проснулся врач, вероятно.
Почему нельзя быть всегда одинаковым? Или всегда злым, или всегда хорошим. Тогда мне не пришлось бы менять гамму своих к нему постоянно меняющихся чувств. Можно было бы выбрать что-то одно и холить это чувство, и лелеять.
Пока я наслаждалась холодным компрессом и пыталась разобраться в своих эмоциях, этот проглот успел вскипятить чайник, опустошить полхолодильника, сожрать стоящие на столе фрукты и теперь косился на любимые дядины «Шоколадные звёздочки», которые тот предпочитал употреблять залитыми молоком в качестве завтрака. Заметив его голодный взгляд, я поспешила припрятать «звёздочки» подальше от него и была награждена званием:
— Жадина!
— Да и так всё смёл, что только можно было.
— Говорю же, жадина.
— Ладно, я пропущу это оскорбление мимо ушей.
— Какое оскорбление? — «искренне» удивился голодный троглодит.
— Никакое. Если хочешь есть, закажи пиццу, — процедила я, уверенная, что Артём откажется от этого и свалит домой. Сказать же ему в лицо, что ему пора, уходи и не оглядывайся, мне не позволяло, простите за жаргон, грёбанное чувство такта.
— Отличная идея, малыш! — озарился он и ту же достал из кармана мобильник.
Он сделал заказ, включающий самую большую пиццу с огромным количеством топпингов и апельсиновый сок. Потом посмотрел на меня, задумался и перезвонил, заказав ещё одну такую же пиццу. Робин Бобин Барабек, разве что не толстый. Он похоже думает, что я много ем, и ему не хватит одной «кулебяки», как называет пиццу моя бабуля?
— Слушай, — сделав заказ, он вновь переключился на меня, — сваргань нам чего-нибудь пожрать, пока ждём, — капризно попросил он.
— Я?
— Ну, да. Из нас двоих ты девушка. Кулинария должна быть у тебя в крови.