Держи меня крепче (СИ)

— Тебе представится отличный шанс проверить. Если поступишь, конечно, — это для неё была больная тема.
Соня далеко не самая умная девочка. Даже наоборот. Если бы не помощь Стасика, так бы и сидела в одном и том же классе вечность.
Заприметив в глазах Сони хищный блеск, свидетельствующий о том, что у неё появилось желание накостылять кому-то, я быстро вскочила с кровати и выбежала в коридор. Спасаясь от будущей перепалки, хотела свернуть на кухню, но прямо на пороге двери в комнату сидел Сеня с неизменной камерой в руках, снимавший наш разговор с сестрёнкой, об которого я, конечно же, споткнулась и пролетела вперёд примерно два метра. Малолетний режиссёр и этот момент сумел заснять. Представляю, что там за кадры, я ведь по пути снесла четырёхэтажную полку для обуви, в результате чего оказалась погребённой под ней, под обувью, хотя и под полкой тоже.
— О! Леночка! Ты изумительно смотришься в объективе. Анжелина Джоли отдыхает… Куда ей до тебя со своими расхищениями гробниц? — ехидничал братишка.
Ага, согласна. Куда ей до такого искусного мастера по паркуру, как я. Тут же в коридор выбежала Соня, увидев меня, растянувшуюся на полу, она жутко обрадовалась:
— Месть свершилась! Будешь знать, как гадости про меня говорить, погрозила она мне пальчиком.
Кое-как я выбралась из-под завала, сестра при этом скрестила руки на груди и молча наблюдала с торжественным взглядом, а Сеня, не выпуская из рук камеру, комментировал и давал мне «ценные» указания, как лучше смотреться в кадре, в каком месте невинно улыбнуться, а в каком состроить расстроенную мордашку. «Я тебя удавлю, постановщик хренов, а затем раскрошу череп!» — именно такие мысли должны были глодать мой рассудок, а я должна была нещадно душить в себе невесть откуда появившиеся злые намерения, укоряя себя за подобные мысли. Но злости не было, ведь ничего страшного не случилось. Так, упала маленько, чуть шею не свернула (но не свернула же!), синяков набила с десяток… И всё равно злиться на родных не хотелось, виновата была я сама.
— Пойдёмте на кухню, — чересчур слащаво предложила я мелким.
Пусть думают, что я на самом деле злая, а то совсем оборзели. Творят, что хотят.
— Тебя чуть не грохнули, а ты рада, — от Сони доброго слова не дождёшься. Но я требовать не буду.
— Но ведь я жива, — я попыталась изобразить мрачную физиономию, похоже, не получилось.
— Вот и не корчи рож.
Я же хочу, как лучше. Хочу быть воспринимаемой людьми, а не тряпкой, об которую и ноги вытереть не грех. Это обидно и некрасиво. А ругаться я не хочу. У меня это не получается. И вообще я пацифистка, будем считать.
Так пререкаясь, мы вошли на кухню, где текла работа. Стас чистил картошку, Егор разбирался с луком, дядя контролировал процесс, приготовив для них ещё работы в виде перца, помидор, моркови. Видимо, сегодня в меню овощное рагу.
— Девчонки! Решили помочь? — возликовал, увидев меня и маячившую за спиной Соню, дядя Макс. — Это чудесно. Вот. С этим даже пятилетний ребёнок справится, — сказал дядя, протягивая доску с ножом. Он хотел, чтобы я накрошила картошку. — Сонечка, а ты тоже давай присоединяйся, вот и тебе доска с ножичком.
Стасиком с Егором переглянулись в предвкушении, Сеня тоже уловил настроение и камеру выключать не спешил. Он уже давно просёк, что если Матвеевы собрались вместе в группу более чем один человек, то получится очень интересное видео. Мы с Соней, с тяжёлыми вздохами, сели за стол.
Ведь взрослый человек, за его плечами три брака (это, конечно, не в пользу его благоразумия), мы росли на его глазах… И всё равно дядя так облажался, потому что, взяв в руки по первой картофелине, и даже не знаю кто первый, но мы обе умудрились порезаться. Причём кровь хлестала очень мощно, а мы вопили в унисон не умолкая.
— Папа! До чего ты довёл! — кричала Соня.
— У-у-у! Больно! — пыталась перекричать её я.
Дядя носился от одной жертвы кулинарии к другой с ужасом в глазах, в то время как мальчишки притащили аптечку и стали нас латать. А затем, навешав подзатыльников, отправили в свою комнату и наказали до обеда не появляться в святой обители Её Величества Плиты и мужа сей венценосной особы — Его Величества Холодильника.
 
А окрылённого новой записью Сеню, также стремившегося на выход вслед за нами, Егор схватил за ворот рубашки и развернул.
— Так что с картошкой?
— А что с ней? — сделал удивлённое личико Рыжик, так мы между собой называли Арсения.
— Хочет, чтобы ты её накрошил, — уточнил Егор.
— А ты уверен, что она способна чувствовать, тем более картошка-мазохист — звучит пугающе… О! Папа, как тебя нравится это название для нового романа? — Сеня умеет менять тему.
— Сынок, для романа нужна идея! А название, это мелочи, — пустился в объяснения дядя Максим.
Не перебивая Макса, невозмутимый Егор, всё так же держа братишку за шкирку, усадил его за стол и придвинул принадлежности для садистского расчленения картофеля. Да, менять тему он умеет, но не он один просекает это и отслеживает все нюансы.
Для Сени Егор — скрытый идеал. Сам он в этом не признаётся, но старается копировать его во многих вещах, причём даже непроизвольно. Даже Стасиком он так не радеет. Хотя Егор и для меня всегда был и остаётся идеалом.
  
4
 
Наша квартира представляет собой огромную жилплощадь в целом, но каждая комната в отдельности довольно мала. В комнате, на двери которой висит табличка, загадочно гласящая: «Welcome! И тогда тебя тут ждёт долгая и мучительная смерть…», жили я и сестрёнка, обладающая чёрным юмором. Но входить в нашу комнату всё равно опасно, рискуешь наткнуться на озверевшего подростка, пребывающего в переходном возрасте, который продолжается у неё уже с пятого класса, в виде моей младшей сестрёнки, а не меня, конечно же.
Но вообще, комната довольно милая, стильная. По бокам вдоль обеих стен стоят кровати, дверь расположена посередине комнаты, напротив неё — окно, летом всегда распахнутое настежь, свежий воздух люблю и я, и Соня. Обои в нашей комнате светло-розового цвета.
Это была папина задумка, он дизайнер интерьера. У него есть прорва поклонниц, что и неудивительно, ведь папа — эталон красоты. И имя у него очень красивое — Родион, в честь бабулиного брата. Своё полное имя он не очень любит, поэтому все зовут его Род, но уменьшительно-ласкательное Родя ненавидит ещё больше полного. Он высокий, темноволосый. Телосложение спортивное, занимается в тренажёрном зале, любит совершать пробежки по утрам. Его тёмного цвета глаза обрамлены густыми длинными чёрными ресницами, любая девушка обзавидуется. А когда мы гуляем по улице, что бывает раз в тысячу лет, он собирает все восхищённые взгляды, я же ловлю остальные, презрительные и завистливые. Эти курицы и не догадываются, что он — мой папа. Вот она и причина нечастых прогулок.
А ещё, папа очень много времени проводит в командировках. Он разъезжает по городам и фонтанирует дизайнерскими заморочками, а между делом, здорово проводит время в клубах с дамами. Нам, детям, об этом знать не полагалось. Но его дамы об этом не знали, поэтому после отъезда любимого звонили ему домой или даже приходили в гости. А увидев целую семью, узнав, что Род является отцом огромного семейства, к которому, в порыве избавления от дамы сердца и отчасти стыда перед нами приписывал и Соню со Стасом, а также «бедняжку бывшего бомжару-дегенерата» дядю Максима, которого он, якобы усыновил.
Бедные женщины падали в обмороки, более крепкие духом, обещались позвонить в психушку, а некоторые молча покидали нашу квартиру. Но ни одна не вернулась. Папа страдал. Но героически слёз не показывал и был всегда весел духом, а через несколько дней уезжал в новую командировку, и история повторялась. Прежними оставалась лишь мы. Не то, чтобы кто-то из нас нуждался в постоянном отцовском контроле, просто хотелось быть для него большим, чем просто ожидающие дома детишки. Нет, он ни разу не грубил детям и не был с нами суров. Он во всех отношениях идеальный, грешит только длинными обстоятельными монологами, «занудством» сказал бы Макс. И всё же мы выросли «под контролем» дяди Максима, как он считает. Хотя, если сравнивать с папой, дядя Макс всегда был рядом, он отводил нас в первый класс, отвозил в больницу Егора после его первой драки, забирал нас нетрезвых домой после выпускного, делая это неуклюже и даже по-детски. Папа же оставался сторонним наблюдателем. И всё же признавать, что как отец он не состоялся, папочка отрицал.