Кухонный бог и его жена
Хулань выбрала очки с круглыми стеклами, без оправы, лишь с небольшим островком металла, удерживающим их на переносице, и золотистыми дужками. Я сказала, что в них она похожа на ученого, и ей это очень понравилось.
По пути домой она все время то снимала очки, то надевала снова.
— Ты это видишь? — спрашивала она меня.
— Корзина с красными перцами.
— А это? — Она указывала вниз по дороге.
— Мужчина продает каменный уголь.
— А за ним?
Она будто устраивала мне проверку зрения!
Так Хулань и рассматривала все на рынке, с очками и без. По дороге нам попался военный грузовик, возле него которого стояли солдаты. Данру смотрел на них во все глаза, и я задумалась о том, что он сейчас видит. Солдаты были совсем молодыми, еще мальчиками, только что призванными на службу, судя по тому, как на них висела форма. Многие из них выглядели гордыми и восторженными. Кто-то любовался своими новыми ботинками. Скоро этот грузовик отвезет их в места, о существовании которых они раньше не подозревали. Но сейчас в их лицах я видела детскую доверчивость, как у Данру.
Мужчина постарше прокричал приказ, и солдатики выпрямились и полезли в грузовик, чтобы встать там, в кузове, опираясь на деревянные поручни. Только тогда я увидела матерей, бабушек и сестер, плачущих и машущих им с другой стороны дороги. На них были тюрбаны и яркие юбки, самая нарядная одежда. Они спустились с гор, чтобы попрощаться. Кто-то из молодых солдат улыбался и радостно махал в ответ, но кто-то был напуган. У одного дрожали губы, которые он по-детски прикусил, пытаясь сдержать слезы.
Я смотрела на этого юношу, по сути, еще ребенка, и думала о том, куда он едет и что будет с ним дальше. Наверное, он и сам думал о том же.
— А это видишь? — снова спросила Хулань, указывая на корзину грибов, моих любимых. И вскоре я забыла о молодых солдатах.
В то утро Хулань стала большим экспертом по грибам. Теперь, когда она хорошо видела, она быстро обнаруживала все недостатки товара: примятые, перестоявшие или поломанные. К счастью, выбор был богатый, и все свежее. В Куньмине грибы круглый год росли в тенистых складках почвы возле холмов, окружающих город. Я выбрала несколько штук на длинных ножках и с крупными шляпками. Не помню, как они называются, но до сих пор помню их вкус. Если их посолить и обжарить в горячем масле, то они становятся такими нежными, такими легкими, что их можно есть целиком, и шляпку, и ножку, ничего не надо выбрасывать. В тот день на рынке мне их очень хотелось. Я собиралась приготовить их с острым перцем, который долго вымачивается в масле, пока не потемнеет. Я как раз думала об этом блюде и уже тянулась к банке с перцами, как раздался вой сирен и заговорили репродукторы:
— Пип! Пип! Пип! Внимание! Внимание!
Эти звуки повторялись снова и снова. Люди отреагировали на них так же, как в Нанкине, когда японцы сбросили листовки. Я схватила Данру и выронила все остальное: и грибы, и перцы. Люди вокруг нас тоже бросали пожитки на землю и с криками разбегались в разные стороны, к городским воротам. Именно это советовали делать голоса из репродукторов:
— Бегите к ближайшим городским воротам, и прочь от города!
— Ближайшие! А где ближайшие? — кричали люди.
Хулань поправила очки.
— Сюда! — крикнула она, указывая на юг.
— Нет, сюда ближе, — прокричала я в ответ, показывая на север.
— Некогда спорить!
— Поэтому я и говорю, что надо бежать на север. Если поторопимся, то успеем.
И я бросилась к северным воротам, больше не тратя времени. Через пару минут я увидела, что Хулань бежит рядом со мной. Когда появились японские самолеты, мы все еще бежали. В небе появились и бомбардировщики, и истребители, мы видели, как они подлетают, и знали, что они оттуда, с неба, тоже видят нас. Видят даже, как нам страшно. Они могли решать, какой город бомбить, каких людей расстреливать.
Я видела, как они приближаются. И если бы не берегла дыхание для бега, то непременно сказала бы Хулань:
— Видишь, они прилетели с востока, как я и говорила!
А потом мы обе увидели, как самолеты разворачиваются, все сразу. Они полетели в другом направлении, а мы остановились. Спустя несколько секунд мы услышали взрыв бомбы, потом еще одной, и еще. Земля под ногами вздрогнула. А потом все кончилось. Мы не умерли. Над юго-восточной частью города поднимался дым. Данру хлопал в ладоши.
Как только сирены замолчали, мы отправились обратно. Люди, ликуя, поздравляли друг друга:
— Какая удача! Удача!
Вскоре мы уже снова были на рынке, многолюдном как никогда раньше. Люди, выжившие во время налета, решили не откладывать покупок. Кусок мяса или пара обуви перестали быть для них лишней тратой или роскошью. Ведь жизнь могла оборваться в любую минуту, под вой следующей сирены.
Мы с Хулань вернулись к торговцу, чтобы купить грибы, которые нам так понравились. Торговец сказал, что во время бомбежки ничего не потерял, что весь его товар цел и невредим. Мы поздравили его, и он предложил нам хорошую иену. Все ощущали прилив щедрости.
— Ее сын такой умница, — сказала Хулань, показывая на Данру. — Ему нет еще и года, но когда завыли сирены, он не плакал. А когда стали падать бомбы, он решил, что это гром от молнии. Он повернулся, подождал молнии, а когда все закричали, стал хлопать в ладоши.
Я была очень горда тем, как Хулань рассказывает о моем сыне, и подбросила его в воздух, чтобы он рассмеялся.
— О, да ты у нас настоящий пилот!
— Какой хороший мальчик! — сказала Хулань.
— И такой умница!
— И такой умница!
Всю дорогу домой мы с Хулань во всем соглашались друг с другом. Как хорош Данру, как повезло, что мы живы, как дешево мы сделали покупки на рынке!
В тот вечер мы отпраздновали удачный исход первой бомбежки роскошным ужином и большим количеством ароматного чая. Тетушка Ду и служанки хохотали, в который раз рассказывая, где они сидели или стояли, когда завыли сирены. На десятом круге истории стали глупыми и смешными, и мы все продолжали хохотать, пока слезы не потекли из глаз.
Я несла вниз ночную вазу, — говорила горничная. — И вдруг — бабах! А потом — бубух! И на пол упала бомба! Пахучая катастрофа!
— Ты думаешь, это ты испугалась? — вторила тетушка Ду. — Я гналась за курицей с топориком в руках, и вдруг оказалось, что это курица гонится за мной!
— Так мы и стояли, Уэй-Уэй и я, спорили о том, в какую сторону бежать, — дождалась своей очереди Хулань. — Вот точно вам говорю, когда бомба уже над твоей головой, не время спорить, куда бежать ногам!
Спустя два дня бомбардировщики прилетели снова. И мы снова побежали к городским воротам, и снова вернулись домой невредимыми, чувствуя себя настоящими счастливчиками. В тот вечер мы тоже праздновали, но уже не так шумно. Мы опять делились друг с другом забавными историями, только до слез больше не смеялись.
Через два дня они снова прилетели, и на этот раз нам стало не до шуток и смеха. Мы тихо разговаривали. Тетушка Ду слышала, что чью-то жену сильно ранило. Хулань удивлялась, почему наши самолеты не наносят ответного удара, и надеялась, что наши мужья скоро вернутся из Чунцина. Я упомянула, что японские самолеты всегда прилетают с востока, и тетушка Ду согласилась:
— Да, всегда с востока.
Вот так всё и было. Самолеты продолжали летать, примерно по три раза в неделю, всегда утром. Уж не знаю, почему им так нравилось утром, может, и не было никакой особой причины. Просто такая работа: бомбить Куньмин по утрам, а Чунцин — после полудня. И эти бомбежки стали частью нашей жизни.
Мы продолжали пугаться, когда слышали сирены, но уже не бросали вещи, которые держали в руках, а аккуратно ставили их на место. Тетушка Ду следила, чтобы мы не оставляли на печи кастрюль и сковородок.
— Какой смысл спасать жизнь, чтобы потом возвращаться к пепелищу? — говорила она.