Василий Теркин после войны

  
КОЛХОЗНЫЙ СТОРОЖ
 
 
 
Ходит сторож, носит грозно
 
Дулом книзу ружьецо.
 
Ночью на земле колхозной
 
Сторож — главное лицо.
 
 
 
Осторожно, однотонно
 
У столба отбил часы,
 
Ночь давно. Армяк суконный
 
Тяжелеет от росы.
 
 
 
И по звездам знает сторож, —
 
По приметам, как всегда,
 
Тень двойная станет скоро
 
Проходить туда-сюда.
 
 
 
Молодым — любовь да счастье,
 
Хороша соседа дочь!
 
Провожает Тёркин Настю,
 
Провожаются всю ночь.
 
 
 
Проведет он до порога:
 
— Ну, прощай, стучись домой…
 
— Нет, и я тебя немного
 
Провожу, хороший мой…
 
 
 
И доводит до окошка:
 
— Ну, прощай, хороший мой…
 
— Дай и я тебя немножко
 
Провожу теперь домой…
 
 
 
Дело близится к рассвету,
 
Ночь свежеет — не беда,
 
— Дай и я тебя за это…
 
— Дай и я тебя тогда…
 
 
 
Под мостом курлычет речка,
 
Днем неслышная совсем.
 
На остывшее крылечко
 
Отдохнуть старик присел:
 
 
 
— Что мне шляться влево-вправо?
 
Что я буду сторожить?
 
От кого? И кто дал право
 
Не давать народу жить?
 
 
 
Чудаки! Голодным детям
 
Мать картошки накрадет…
 
Это ли зовут на свете
 
Воровством? — Свое берет.
 
 
 
Вор один — в Кремле удавом
 
Озирается кругом,
 
Воровство назвал он правом,
 
Справедливость — воровством.
 
 
 
Сторожить меня поставил,
 
Самому чтоб больше взять —
 
Займов, взносов да поставок, —
 
А народу голодать.
 
 
 
В небе звезды, словно свечки,
 
Тихо светят. Тишина.
 
На остывшем на крылечке
 
Деда тень едва видна.
 
 
 
Свесил голову, как птица,
 
Ружьецо у ног, как кол.
 
— Что-то, дед, и мне не спится, —
 
Тёркин к деду подошел.
 
 
 
— Ну, садись. А мне привычно.
 
Тем и должность хороша:
 
Ночью обо всем отлично
 
Можно думать не спеша.
 
 
 
О земле, забытом Боге,
 
О скитаниях людей,
 
О своей, твоей дороге,
 
О судьбе твоей, моей.
 
 
 
Позабыт порядок древний,
 
Жизнь, конечно… Да не та…
 
Правят нынче на деревне
 
Суета да маята…
 
 
 
Посох вырезать бы крепкий,
 
Сто рублей в пиджак зашить,
 
И пойти, как наши предки,
 
По Руси, покуда жив.
 
 
 
По окольным по дорогам
 
Обойти Россию всю,
 
За народ просить у Бога
 
На молитве где в лесу.
 
 
 
Горе всякое сносили —
 
Завещал терпеть Иисус…
 
Не один же я в России
 
Верен Богу остаюсь.
 
 
 
Где-нибудь тропой ночною
 
Старец с посохом бредет.
 
Мы вот здесь сидим с тобою,
 
Говорим, а он идет.
 
 
 
А дорог на свете много,
 
Пролегли и впрямь и вкось,
 
Ходят люди по дорогам,
 
Жаль одно, что ходят врозь.
 
 
 
В небе вспыхнула зарница.
 
— По весне слыхал о том,
 
Как пошел через границу
 
Человек один пешком.
 
 
 
И идет, поди, далече,
 
Без куска, один, как перст,
 
На войне был искалечен,
 
А обижен властью здесь.
 
 
 
По лесам идет, по тропам,
 
По долинам древних рек,
 
Пробирается в Европу,
 
Как из плена, человек.
 
 
 
Он идет тропой глухою,
 
Смерть повсюду стережет.
 
Мы вот здесь сидим с тобою,
 
Говорим, а он идет.
 
 
 
Мало всякое начало —
 
К большаку ведет тропа…
 
Говорят еще — с канала
 
Пробирается Степан.
 
 
 
Он идет, жилье минуя, —
 
Для чего ему канал?
 
Потерял семью родную,
 
Дом и двор свой потерял.
 
 
 
Придавив тоску зубами,
 
Знает, с кем свести расчет,
 
Днями спит, идет ночами…
 
Мы сидим, а он идет…
 
 
 
В небе звезды поредели,
 
Поседело всё вокруг,
 
Где-то первые пропели
 
Петухи спросонья вдруг.
 
 
 
— Скоро день. Уже недолго
 
Будет день и на Руси.
 
Ночь еще крадется волком,
 
Только свет не погасить!
 
 
 
И до отчего порога,
 
До родимого села,
 
До восхода та дорога
 
Через муку пролегла.
 
 
 
Что поделаешь — иному
 
И еще кружнее путь,
 
И идет иной до дому
 
То ли степью незнакомой,
 
То ль горами где-нибудь.
 
 
 
Дед встает. Светло и строго
 
Утомленное лицо.
 
Где-то рядом за дорогой
 
Тихо звякнуло кольцо.
 
 
 
И невольно вздрогнул Тёркин:
 
В самом деле — кто идет?
 
Тихо-тихо. Только зорьке
 
Где-то вновь петух поет.
 
 
 
Ветерок с полей повеял
 
И донес, донес, донес
 
Звук тальянки: плакал, млея,
 
Затихал и снова рос.
 
 
 
И брела гармонь куда-то,
 
Только слышалось едва:
 
«В саду мята
 
Не примята,
 
Да не скошена
 
Трава…»