Истинный облик Лероя Дарси (СИ)

— Хреново мне, знаете ли! — русский помял мышцу могучей груди. — Сердце немного закололо, хоть вспомнил, что оно слева, оказывается… Док, дай сердечных капель, что ли?
Роше накапал лекарство в стакан с водой.
— Кому из вас я могу позвонить, чтобы узнать про Лапоньку? — Рудольф выпил и сморщился. — Вот же дрянь!
— Смею заметить, что ваше беспокойство неуместно. Любовь, кстати, тоже. Сейчас мальчику понадобится уход, забота и покой! — строго проговорил Анри. — Вы же пытались давить на Престона.
— Не ваше дело, а силы природы! Я его выбрал и терять не намерен!
— С юношей всё будет в порядке! Оставьте нашу семью в покое! — Роше был немного выше широченного в плечах русского бизнесмена. — Вы помогли мальчику, не сводите все свои заслуги на «нет»!
— Док, не лезьте! — угроза завибрировала в низком голосе Колмагорова, но он остыл и сунул Анри визитку. — Тогда сами звякните мне, когда он в себя придёт, пожа…луйста.
— Хорошо! — сухо выдавил Роше. — Но только, принимая во внимание ваше участие в этом… кошмаре. Не добивайте мальчика, Рудольф, прошу, как врач! Он только начинает самостоятельную жизнь.
— Много ненужных слов! — Рудольф вытер губы рукавом. — Никто не знает, что будет завтра? Не знают слабаки, сильные просчитывают всё наперёд, чтобы взять от жизни по-крупному!
====== Глава 42. ======
Свят сдержал слово: после перевязки и капельницы в больнице он привёз мне Пая. Парня пошатывало, но я с порога крепко обнял сына и долго вдыхал его запах, растревоженный странной апатией. Престон молчал, очевидно, ещё находясь в сильнейшем стрессе, вжимался в меня и не хотел отпускать.
Юноша немного посидел с нами в гостиной, не съев ни кусочка от ужина, а потом шепнул мне просьбу, при этом глядя на Макеева:
— Пап… я могу сегодня… поспать… с тобой?
— А это и не обсуждается! — ответил я, понимая, что сейчас оставлять парня одного наедине с собой будет плохой идеей.
Мы легли вместе, мальчика сразу же вырубило, едва его голова коснулась подушки. Я не спал, периодически вставая к неспокойной Максин, и всякий раз смотрел на Пая, сжавшегося в позу эмбриона.
Ночью у сына поднялся жар, его заколотило в ознобе так, что дробно отстукивали зубы. Макеев перенёс Пая в его бывшую комнату, чтобы не подвергать опасности здоровье грудной дочери, и сам остался там, остаток ночи обнимая и пытаясь успокоить.
Юноша вскрикивал, не просыпаясь, сворачивался клубком или выдыхал отдельными фразами полумольбу:
— Не надо… не трогайте… оставьте их в покое…
Роше в конце концов сделал Паю инъекцию седативного, а Свят продолжил достойно нести ночное дежурство. Я периодически заглядывал в спальню, ловя печальный синий взгляд мужа, лишь хмурился и качал головой. Ночью покормить Макс я не смог и спустился на кухню за смесью. Роше курил в открытое окно, а на его лице лежала печать усталости и тревоги.
— Донервничался? Пропал корм? — сухо спросил меня док.
— Не умничай! — резко буркнул я, разводя порошок. — Шрамы у ребёнка, я так понимаю, без вмешательства пластического хирурга не исчезнут?
— Да. Вырезано довольно глубоко. Этот скот постарался на славу! Пай сказал, что боли не помнит. Слава Богу, Бонне его сначала приспал!
— Значит, не Свят и не Илья… — на моих скулах заиграли желваки от такой констатации невесёлого факта. — Моего сына спас Колмагоров.
— Да, — док бил рекорды по развёрнутым ответам. — Когда мы с Бесом подъехали, всё уже было кончено.
Я усмехнулся, зная, что сейчас Макеев там, с нашим сыном, и он испытывает жгучую вину, которую мне надо было бы попытаться понять, но… НО! Что-то неясное бродило во мне, и я не мог дать этому «но» никакого определения, а тем более объяснить. Док пристально смотрел на меня, однако разговор не продолжал, понимая, что со мной начинает твориться черти что. Мои закидоны на Доране, вероятно, были еще свежи в памяти.
Я основательно взболтал смесь и поднялся к расстроенной пищащей дочери. Насосавшись, Максин уснула, а я, ни секунды не раздумывая, эгоистично набрал Фаби.
— Пронто, Лер! Как Пай?! —  даже встревоженный голос Нери был приятен мне до одури, будто скользил ладонью по поверхности кожи и вызывал сладостную дрожь, как приём долгожданной дозы обезбола.
 
— Норм. Он дома. Досталось… моему ребёнку, Малыш! — я сильнее прижал сотовый к уху, делая Фаби на миллиметр ближе.
— Успокойся теперь сам, Лер! Слышишь меня? Возьми себя в руки! Твой кристалл сходит с ума! С Паем… что-то нехорошее сделали?
Я, не таясь, выложил всё прекрасному бете, как если бы привычно исповедовался священнику. Он не прерывал меня, только вздыхал, будоража мой напряжённый слух. Я могу с уверенностью сказать, что есть лишь пара людей на этом свете, с кем, даже просто беседуя, я успокаиваюсь. Это Фаби, и это…
Внезапно и предсказуемо входит Свят, садится у моих ног, обнимая мои колени. Он не поднимает головы и почти не дышит, словно обвиняемый ждёт приговора судьи. Я замираю, хотя испытываю сильное желание коснуться жёстких светлых волос хотя бы кончиками пальцев, чтобы облегчить его состояние. Но рука замирает… Что так упрямо блокирует моё великодушие?
— Лерк, прости меня. Я не успел! Пайку спасал Лютоволк, — хрипло и бесцветно шепчет муж, ему очень нужно выговориться, я это нутром ощущаю.
— Но… так ведь вами и планировалось? Разве не в этом заключалась суть грёбаной операции? — я не узнаю своего ледяного голоса. — Сын уже дома. Он жив. Хоть и спас его Рудольф. Всё, что хотел, я вылил на вас с Ламертиным накануне. И… тебя, вроде как, и не за что прощать.
Макеев вскидывается, в синих глазах море тоски, бесенята попрятались и горюют где-то на глубине. Его губы дрожат, они искусаны в хлам, затянутые корочками.
— Лер… Лер?! — он очень боится моих следующих слов, но я их произношу практически сразу.
— Свят, можно, я какое-то время побуду один?
— Конечно… я к сыну! — больше я не вижу глаз мужа.
А Макеев не замечает работающего сотового в моей руке, и Фабио всё слышит. Каждое слово. Наверное, сейчас я должен мысленно назвать себя бессердечной сволочью?
Спустя минуту, проводив взглядом Свята, я возвращаюсь к беседе, но меня опережает серьёзный голос итальянца:
— Лер, зачем ты так? Для него нет наказания хуже, чем разлука с тобой и молчание! Он тебя слишком любит.
— Он ничего мне не сказал и не посчитал нужным посоветоваться, Малыш! Я узнал постфактум: мой сын в лапах маньяка из-за того, что на него положил глаз русский наркобарон, что было результатом тонкого расчёта наших оперативников. Каково? Меня почти заверили, что всё под контролем, и с Паем ничего не случится! — теперь настала моя очередь остервенело закусить губу.
— Свят берёг тебя, берёг по-своему!
 — Для меня нет никого дороже детей, Фаби! И Свят, недоговаривая, знал об этом! Я многое могу понять и простить, только не размен теми, за кого я без колебания отдам свою жизнь! — как же меня вымораживала сейчас необходимость объяснять очевидное.
— Лер, я понимаю, но, скажи они тебе о своих планах, разве ты не вмешался бы тут же и не наломал бы следом дров? О маньяке никто и не подозревал, а тот Рудольф прекрасно попал на крючок. Паю не повезло и повезло единовременно.
— Почему… ты защищаешь Святослава?! — обескураженный, я едва не повысил голос, при этом непременно разбудив бы Максин.
— Я просто знаю, насколько сильно ты его любишь, поэтому так обижен! — Нери помолчал с секунду. — Больнее в тысячи раз получать уколы от самых близких и дорогих. Свят, наверное, измучился, обвиняя себя во всех смертных грехах. Поди, скажи, что прощаешь его…
— Я ни хрена не понимаю тебя, Малыш! — едва не простонал я, потирая лоб.
— И не надо! Ты не видел своего мужа в ту минуту, когда тебя достали еле живого из-под земли. Он выглядел так, словно сам хотел бы тысячекратно умереть, лишь бы не видеть тебя бледно-серым… без дыхания, — спокойно и серьёзно закончил Фабио, словно сейчас его устами меня пыталась вразумить неизвестная мне, до фига могущественная мудрая сила.