За семью замками. Снаружи (СИ)

У него всё хорошо. Одна мелочь — секса нет. Но это временно.
Надоест уламывать — нагнет и трахнет. Агата в этом отчего-то даже не сомневалась.
Сейчас он просто играет в «благородного». Он вообще постоянно играет.
А истинный Костя — это беспринципный сверхчеловек. Во всяком случае, таким себя мнящий. И она, к сожалению, не может противопоставить ему ничего.
Слишком слабая. Зависимая. Слишком была беспечной.
Всё о себе слила. Вся ему открылась. Ей не к кому обратиться. Ей некуда бежать. Если Костя захочет — он везде её найдет.
Замки, дура, менять собиралась… Надо было драпать не в родной город, а за самую далекую границу. Надо было делать тест сразу и сразу же делать аборт. Надо было адекватно его оценивать. Адекватно, а не так, как хотелось.
Потому что хотелось романтики с негодяем, а получилась… Страшная-страшная сказка.
Которой вряд ли светит хороший конец. И всё, что в её силах — это попытаться его приблизить… Или отдалить.
Сейчас Агата шла по первому пути.
Молчала. Морозила. Не позволяла себе вступать в открытую конфронтацию, потому что с психами нельзя. Но от одной мысли, что может стоило бы подластиться, может стоило бы договориться, ей становилось так же тошно, как из-за долбучего токсикоза.
На что надеялась — сама толком не знала.
Наверное, что ему надоест тратить на неё — недотрогу — свое время и силы. Что найдет себе какую-то другую девочку… Заиграется с ней. Но за две недели — нет.
Он каждый вечер приезжал к себе домой. Почти сразу поднимался в спальню.
Агата делала вид, что спит. Он шел в душ, ложился рядом… Непременно прижимался, целовал, усмехался, когда она не выдерживала — начинала отталкивать руки и губы… Пытался разговорить. Пытался возбудить.
Но она не хотела. Предлагала трахнуть по-быстрому, если так присралось, и разойтись, на что он реагировал многозначительным: «договоришься же, Замочек»…
А она может и хотела бы договориться. Чтобы он упал ещё ниже. Чтобы она ненавидела его ещё сильнее.
Хотя иногда казалось, что сильнее просто невозможно.
Выключив воду, Агата потянулась к полотенцу. Промокнула кожу, положила на место. Застыла на мгновение перед дверью из ванной, сначала выключила свет, потом только открыла, повторяя свою привычную мантру: «только бы спал»…
Шла до кровати на цыпочках, опустилась на самый край, чтобы хотя бы не соприкасаться телами…
Понимала, что скорее всего заснуть будет сложно. Больше кошмар не приснится, но ей теперь до рассвета куковать. Сторожить мужнин, нахрен, сон…
Почувствовав шевеление за спиной, Агата не сдержала вздох…
Костя придвинулся…
Вжался носом в её шею сзади…
Агату будто знобить начало.
Она сглотнула, чувствуя, что мужская рука снова обнимает, скользит по животу, гладит, ныряет под резинку шелковых штанов…
Он касается кожи на шее уже губами…
И как же она это любила…
Как же та дура из прошлого это любила…
А эта…
— Я тебя ненавижу… — Агата шепнула, зная, что Костя услышит. Понятия не имея, как отреагирует, но не боясь. У неё и без того слишком много причин бояться.
Дальше Агата чувствовала теплоту его дыхания, щекотавшего шею, что пальцы застыли на кромке белья… Он усмехнулся…
Прижался губами к плечу, вернул руку на живот…
— Я в курсе. Это пройдет.
— Пройдет. Когда сдохну…
Умом Агата понимала, что отвечать не надо. Но желчь рвалась. В конце концов, не только же рвать ею из-за того, что наградил своим ребенком. Пусть и ему немного достанется хотя бы в виде слов…
— Чуть раньше, Замочек.
А он вдруг стал до невозможности терпеливым.
Раньше сорвался бы уже сто миллионов раз. Психанул. Напомнил про границы. Из её квартиры свалил бы, хлопнув дверью. Тогда, когда ей ещё было важно его удержать. Той самой наивной дуре.
А сейчас… Желчь терпит. Язвительность терпит. Без секса терпит. Или не терпит…
Агата закрыла глаза, сглатывая…
Ненавидела и себя, и его, за то, что ей почему-то до сих пор было важно… И до сих пор было больно, что он предал. И скорее всего продолжает предавать.
 
Наверное, именно это самое ужасное.
Ведь боль из-за предательства означала, что она его всё ещё любит… Что она в принципе успела его полюбить.
Мудака. Психа. Самого настоящего морального урода. Которого в детстве не научили ни любви, ни уважению, ничему не научили. Который не чувствует ценности человеческой жизни. Её жизни ценности не чувствует.
Костя продолжал будто бы непроизвольно поглаживать живот Агаты, а ей неистово захотелось снять его руку.
Она взялась за мужское запястье, прилагая усилия, сделала, что хотела, попыталась отодвинуться, хотя уже было практически некуда…
— Шлюх своих трахай. Меня не трогай… Я тебе отказываю. Противно…
Выплюнула в тишину…
Знала, что он такого не любит. Специально вспомнила их договоренность, которую он, заключая, уже предавал.
Знала, что взгляд его сейчас становится более жестким. И скулы тоже скорее всего твердеют…
Но посрать же. На всё посрать.
Даже на то, что он снова тянется к ее боку, накрывает ладонью живот, силой возвращает на место, фиксирует, вжимается возбуждением в ягодицы, а губами в затылок, сначала глубоко дышит, постепенно расслабляется…
Чувствует наверняка, что её бьет дрожь отвращения… Но ему-то похуй…
— У меня жена есть. Перебесишься — поговорим. Спи.
Приказывает. А Агате ничего не остается, как закрыть глаза, сдерживая несущийся к горлу всхлип…
Как же она так попала…
Как же она снова так попала…
  
Глава 2
 
По утрам Костя просыпался и уезжал очень рано. По сути, у него не было ни выходных, ни проходных. Не будь Агата так сильно зла, возможно, даже пожалела бы. Потому что темп у Гордеева… Сумасшедший.
А он ведь как-то умудрялся вписать в него Агату. И Полину. И… Кто и в каком количестве был у него ещё — Агата не знала и знать не хотела. Наверняка ни в чем себе не отказывал. Непонятно только, где брал силы.
На следующее утро он привычно проснулся в шесть. Привычно пошел в душ. Потом привычно собирался.
Агата следила за ним, лёжа на кровати. Он знал о слежке, но с разговорами, и не с ними тоже, не лез. Вероятно, времени на разборки у него нет. Возможно, нет и настроения. А на ласку он может больше не рассчитывать.
Агата считала — в принципе. Костя — пока.
И это дико бесило. Дико-дико-дико бесила его хладнокровная уверенность, что в Агате говорит блажь и со временем её попустит.
— Почему ты сидишь в комнате?
Костя спросил внезапно, когда одет был костюм, поправлен галстук, застегнуты часы.
Последний «штрих» — кольцо. Обручальное. Которое впервые достал ещё в машине по дороге в дом из её квартирки.
Когда он открыл чехол, Агату передернуло. Она посмотрела на Костю с ненавистью, он же снова улыбнулся.
Понятно было, чего хочет. И пусть Агате хотелось послать его нахрен в очередной раз, инстинкт самосохранения сработал. Она надела кольцо на пальце этого ублюдка. Дала надеть себе.
Сняла, как только оказалась наедине с собой. Смотрела потом, чувствуя огромное отвращение к ободку, состоящему из череды бликующих камней. Несколько раз даже готова была выбросить — смыть в унитаз так же, как тест на беременность, но храбрости не хватило.
А он свое носил…
И сейчас тоже демонстративно надевал, взяв с прикроватной тумбочки, глядя при этом на неё. Агате почему-то неистово хотелось в тот момент, чтобы она выглядела максимально плохо. Чтобы он хотя бы пожалел…
Но судя по взгляду — нет. И по усмешке. И по вопросу, отвечать на который придется, потому что Костя вздергивает бровь, ожидая…
— Я лежу.
Агата ответила, Костя снова хмыкнул. Только дальше глянул так, что Агата поняла — ему начинает надоедать её оборона желчью.
Но может это и к лучшему. Выбросил бы за ворота. Она не против.