Искры на воде (сборник)
—
Девятнадцать скоро будет, — сказала сестра.
—
Нет, в самый раз. А чего? Пора и жениться. Сговорились, что ли?
—
Сговорились.
Пока отец с матерью недоумевали, Никита оделся и пошёл на вечёрку. Посреди деревни была небольшая площадь. Вниз к реке шёл широкий прогон для скота. На этом прогоне с краю стояла кузница, а выше открывалась широкая поляна. Там и проходили вечёрки. Играла гармошка, пели песни, танцевали. Вокруг кострища стояли чурки, на которых сидели парни и девчонки. Собирались тогда, когда начинало темнеть. Первыми приходили те, кто помоложе, разжигали костёр. Потом подтягивались и остальные, кто желал.
Никита присел на чурку и стал ждать Иринку. Её ещё не было. Не было и подружки, Светки Морозовой. Они всегда приходят вместе. Пацаны, которые помладше, потихоньку покуривали самосад. В деревне немногие курили, но табак выращивали для домашних нужд. То моль потравить, то в огороде табачным настоем опрыскивали рассаду от всяких гадов. Пацаны воровали табак, крошили листья да покуривали. Хотелось казаться повзрослей. Никита задумался и не заметил, как подошла Иринка.
—
Пришёл? — спросила она неожиданно.
Он поднял глаза и улыбнулся.
—
Уже хорошо. Подвинься, я присяду. — Она сама немного подвинула его и, присев рядом, открыто посмотрела ему в глаза.
—
Уже думала тебя из дома на верёвке вытаскивать. Как старик какой, прирос к лавке. То на работе сидишь, не выдернуть. Проводишь меня сегодня?
—
Провожу, — сказал он, улыбаясь.
Ему нравилось, что она так много болтает и не смущается, как он. Сидит рядом, смеётся, хлопает большими ресницами, что-то показывает руками. Ему больше ничего не хотелось: просто видеть её, слышать.
—
Уснул, что ли? — дёрнула она за рукав. — Я спрашиваю, завтра будешь работать?
—
Где? — очнулся он.
—
В кузнице.
—
Да, пока ещё стоит погода.
—
Приду посмотреть на твои цветы, не рассмотрела в первый раз.
—
Приходи. Посмотри.
—
Хороший ты собеседник. Говоришь и говоришь, просто слово некуда вставить, — уставилась она на него.
Он улыбался и молчал.
—
Правильно, не люблю тех, кто больше меня болтает.
—
Это кого не любишь?
—
К примеру, Сашка Морозов. Того не останови, он и во сне говорить будет.
В этот момент подошёл Сашка:
—
Ирин, пойдём танцевать. Чего уселась, как старуха?
—
Уйди, — сказал Никита, улыбаясь.
Сашка взглянул на него и понял, что лучше уйти.
Иринке очень нравился этот добрый, красивый, немногословный увалень. Она даже представила, как он берёт её на руки и несёт по полю, где полно цветов. Она зажмурила глаза — так ей стало сладко.
—
Про цветы! Расскажи про цветы, как ты придумал их делать?
—
Увидел на другом берегу Туманшета, мы с ребятами плавали туда. Таких цветов я больше нигде не видел, потом пришло в голову сделать.
—
Отец что сказал?
—
Я не показываю ему. Ругаться будет, скажет, что баловство, да и только.
—
Я со Светкой приду, можно?
—
Можно.
—
Нет, я одна приду.
— П
риходи как хочешь.
Они вскоре ушли от костра в сторону берёзовой рощи. За огородами стояла небольшая, чистая берёзовая рощица. Ещё когда стали застраивать деревню, решили рощу не трогать, пусть стоит на радость всем. Даже сок берёзовый там не берут. Возле рощи валялись два сутунка, два коротеньких ошкуренных, давно высохших брёвнышка, приспособленных под скамейку. Возле костра сразу раздались шепотки. Все сразу заметили, что Никита под ручку ушёл с Иринкой. Удивлялись, как это ей удалось подцепить такого парня, о котором многие девчонки мечтали. Поговаривали, что без колдовства не обошлось. Но ещё больше разговоров было, когда на следующий день к Юшкевичам пришли сваты. Дело сладили быстро и полюбовно, свадьбу сыграли через месяц, когда с уборкой урожая управились. К тому времени выпал снег. Ряженые упряжки полдня носились по деревне, потом умчались в Туманшет, в церковь. Гуляли свадьбу шумно, а через месяц была ещё свадьба — Мехонова Макара и младшей дочери Суренкова, Ксении. Деревня веселилась ещё неделю.
Много уже свадеб прозвенело бубенцами по единственной деревенской улице. А сколько ещё прозвенит?
26
Шагап Ибрагимов нёсся на крепком молодом жеребце по деревне. Конь испугался чего-то и понёс, не слушая узды. Парень изо всех сил тянул повод на себя, но жеребец не реагировал. Кое-как удалось направить коня из деревни вниз к реке. Там уже, отпустив узду, Шагап покрепче сжал коню бока и изо всех сил вцепился в гриву. Жеребец почувствовал свободу, задрав вверх хвост, летел с горы.
—
Кто это так с ума сходит? — спросил Антип.
Он спустился к реке ополоснуться. Вдруг видит: с горы кто-то летит на коне. Сначала Антип ругнулся, оценивая такие скачки, но потом понял, что лошадь просто испугана и теперь неуправляема.
«А молодец, что вывел из деревни, здесь конь успокоится и остановится. Только бы не споткнулся».
Конь не споткнулся, просто перед самой рекой резко выставил ноги вперёд, присел, останавливаясь, наездник кубарем слетел в реку. Куча брызг разлетелась в стороны. Когда всё успокоилось, Антип увидел, что наездник лежит в реке и не пытается подняться.
—
Убился! — крикнул он и бегом побежал к парню.
Конь стоял рядом и храпел. Антип поднял Шагапа, чтобы тот не нахлебался воды, парень открыл глаза, приходя в себя.
—
Живой? — Антип стал ощупывать руки парня. — Целый вроде. Повезло тебе, парень, просто немного зашибся — и всё. Вставай, чего в воде сидеть, давай пойдём в кузню, там обсушишься.
Антип помог парню встать и повёл в кузницу. Жеребец поплёлся следом. Деревенские кони были домашние, послушные, потому и ходили за хозяином, как собаки. В кузнице горн горел вовсю, работал Никита. Работы было много, и Никита взял её на себя. Ему надо денежку зарабатывать, дома жена молодая, родить должна к осени.
—
Никита, дай-ка огня побольше, человеку обсушиться надо, — сказал отец. — Чуть было не убился малец, повезло — в речку свалился. Понёс, что ли? — спросил Антип.
—
Кто-то укусил его. Может, слепень или шершеуь ударил, — ответил Шагап.
Парень он был тихий: не видно, не слышно, но если кто пробовал задирать его, то получал достойный отпор, несмотря на возраст и силу. Шагап мог умереть, но обидчику не спустит, кто бы там ни был. Вся семья Ибрагимовых жила тихо, не на виду, наоборот, старались никому не мешать. Нет, они не были какими-то отшельниками, вместе со всеми бывали на гулянках, но держались тихо. Поначалу говорили они совсем непонятно, сам Шухрат знал по-русски, а его жена, Фатима, только немного понимала, но говорить стеснялась. Шагап, единственный их ребёнок, рос тихим и неприметным. Поначалу стеснялся, что не понимал сверстников. Постепенно обвыкся, стал говорить хорошо, но характером остался прежним: немногословным с друзьями и уважительным к старшим, старательным и работящим.
Ибрагимовых привёз Егор Камышлеев. Ездил по каким-то своим делам в Щетиновку. Туда привезли большую партию переселенцев из Казани. Татары жили своей общиной: свой быт, своя вера, традиции обосабливали их от других поселенцев. Партия из Казани была большая, многие из той партии осели в Тайшете, в районе Первой и Второй Зелёных улиц, да по Проходному переулку, соединявшему их. В народе это место получило название Татарский аул. В этом районе и разговаривали только по-татарски. Здесь же соблюдали все свои традиции.
Клан Ибрагимовых подался подальше от посторонних глаз. Поначалу им назначили место поселения Щетиновку. Они пробыли там полгода, место не понравилось: болотистое, нередко в половодье затапливалось. Поехали посыльные, получили разрешение выбрать место выше по Бирюсе. Они поднялись до деревни Благодатской, перешли реку и подались в тайгу. Там нашли подходящее место и построили деревню Калтоши. Рядом стояла ещё деревня Бланка, где проживали люди разных национальностей. Часть татар осталась в Бланке, остальные поселились в Калтошах. Потом некоторые семьи ушли ещё выше по Бирюсе и поселились отдельно. Молодые парни шли за золотом в самые верха Бирюсы, к Саянам, и оставались там.