Эдгар По в России

Кот, помощник капитана, штурман и мичман — это был весь командный состав "Владычицы озера", не считая капитана. Но капитан показывался на шканцах два раза в день — утром и вечером, а в остальное время пребывал в каюте, доказывая, что на хорошем корабле капитана должно быть не видно и не слышно.
Эдгар страшно скучал. Читать было сложно, писать почти не о чем. Ну, о чем же писать? О том, что через неделю пути случился небольшой шторм? Ночью сломался бушприт, в каюте первого класса оказалось открытым окно. Из соседней каюты сквозь тонкую стенку пробивался вопль: "Да снимите же с Тома штаны — ему опять плохо!"; этому воплю вторил мужской баритон, умолявший, чтобы его не бросали в море, а довезли до Британии. Кто-то требовал немедленно доктора, но где его взять, если обязанности лекаря исполнял первый помощник, имевший на все болезни одно лекарство — кровопускание и грелку с горячей водой?
Но всему на свете приходит конец, настал и конец шторма, стало еще скучнее. Был лишь один светлый день, когда капитан приказал стюардам подать настоящий английский завтрак не только в каюты первого и второго класса, но и всем морякам, включая тех пассажиров, кто наподобие Эдгара питался из общего котла. С чего это капитан Бишоп так расстарался и что на него нашло, никто не понял, но отказываться, понятное дело, никто не стал. Моряки и все прочие с удовольствием потребили ростбиф, бараньи котлеты, чай — черный до неприличия, поданный с жидким молоком, и жареные тосты. Эдгар не разделял пристрастия англичан ко всему крепкому, едкому и острому, но чай пил с удовольствием, не мешая его с молоком (удивительно, как оно до сих пор не превратилось в простоквашу?).
Завести дружбу с пассажирами пока не представлялось возможным — большинство из них еще сражались с морской болезнью (кое-кто так и будет сражен до конца пути!), а те, кто уже был способен выходить на палубу, совсем не годились для собеседников. Ну, о чем разговаривать с дюжими братьями-скотоводами, отправлявшимися в Британию за лейстерскими свиньями? О том, приобретать ли пару-другую самцов и самок или ограничиться хряком-производителем?
— Представьте себе, мистер По! — воодушевленно вещал старший из братьев — порывистый Берти. — Лейстерская матка может давать два приплода в год, по десять поросят в каждом! Если купить хрюшку и хряка, то и цена будет о-го-го! Но двадцать голов только в один год, а каждый весит почти тысячу фунтов!
— Тысячу фунтов мяса? — зачем-то поинтересовался По.
— Чистого веса много меньше. Не забудьте про кости, про содержимое желудка, которое никому не продашь, — укоризненно обронил младший из братьев — спокойный Аарон, снисходительно посмотрев на Эдгара. — И мяса там мало. Лейстерская хрюшка дает сало.
Эдгару стало стыдно, что он не знает очевидных вещей. Как можно жить, не зная, сколько сала дает хрюшка?!
— Н-ну, сало тоже неплохо, — протянул он. — Хотя лучше всего бекон. С яичницей.
— Конечно же! — обрадовался Берти. — Самое лучшее — это бекон!
— Наши заказчики требуют только бекон, — вздохнул Аарон. — А свинки дают чистое мясо и немножко сала.
— Тогда зачем вам свинья, дающая сало? — удивился Эдгар. — Или вы собираетесь делать сальные свечи?
— Сальные свечи уже не пользуются спросом, — помотал головой Аарон. — Все хотят свечи из воска, да еще из отбеленного! Сальные берут только бедняки. А велика ли от этого выручка?
— Продавать сало и требуху на мыло — это еще хуже, — вмешался старший брат. — А сколько развелось конкурентов! Нет, только бекон!
— Вы решили вывести породу свиней, которая будет приносить бекон? — догадался Эдгар. — Скрестить английскую свинью с нашими американскими свинками?
— Именно! — просиял Берти, но потом с подозрением спросил: — Вы не свиновод, мистер По?
Младший брат лишь махнул рукой:
— Какой же из него свиновод!
— Совершенно верно, свиновод из меня никакой, — поспешил согласиться По, потеряв интерес к братьям. Наверное, Берти и Аарон молодцы и когда-нибудь они добьются своего. Но, право слово, свиньи интересовали Эдгара только в виде бекона. Эх, от поджаренного бекона с яичницей Эдгар сейчас не отказался бы — повар кормил их рыбой и солониной.
 
— Скажите-ка, господа, — вспомнил вдруг Эдгар. — А правда ли, что свиньи не тонут в воде?
— Тонут, — разочаровал его Аарон. — Плавать-то они, как и любая скотина, умеют, но тонуть — тонут. А то, что жирные, так это ерунда. Вон сосед наш — мистер Вэйс, уж на что был жирным, что твоя свиноматка-трехлетка, а потонул, только пузыри пошли.
— А когда всплыл, разнесло, точно хряка кастрированного! — хохотнул Берти.
Эдгар притворился, что ему нужно срочно уйти по важному делу, и тихонечко, бочком оставил братьев решать проблемы скрещивания английских хряков с американскими свиноматками.
Следующей кандидатурой для знакомства оказалась супруга плантатора из Нового Орлеана — сухопарая тетка не первой молодости, везущая в Бристоль сына — шкодливого ребенка лет десяти, предназначенного для обучения в пансионе. Узнав, что молодой человек учился в Британии, она полдня докучала его расспросами об условиях проживания. Больше всего ее волновало — как часто детей наказывают розгами? Происходит ли наказание регулярно, когда дети накопят провинности, или за каждую шалость секут отдельно? И можно ли вместо любимого сына отдать для порки какого-нибудь негритенка? У нее при себе имелось целых два. Пришлось объяснять, что порют за каждую конкретную шалость, а не накапливают, мальчика для битья предоставить нельзя, потому что в английских школах порют даже детей сэров и лордов. Более того — в плату за обучение входит и плата за розги, коими будут сечь разлюбезное чадо. Плантаторша вздохнула и предложила Эдгару позаниматься с ее ребенком латынью и французским, благо, делать юноше все равно нечего. Но на вопрос — сколько она готова платить за уроки, дама скривилась так, будто занятия с наследником сахарных плантаций — сама по себе награда. Отвернувшись, плантаторша ушла и более уже не заговаривала.
Не найдя достойных собеседников, По обратил внимание на экипаж. Как ни странно, среди матросов оказалось больше интересных людей, нежели среди господ.
На любом корабле, будь то линкор, недавно сошедший со стапелей, или чайный клипер, доживающий последние дни в каботажном плавании, непременно найдется старый морской волк, просоленный двумя-тремя океанами и невесть сколькими морями. Без него на судне, как без корабельного кота — обойтись можно, но будет чего-то не хватать.
По заведенному правилу, морской волк немногословен и слегка флегматичен. К его советам (он их дает редко и неохотно) прислушиваются все — от юнги до капитана. Впрочем, морские волки бывают и болтливыми. В этом случае их уважают гораздо меньше, но все равно слушают и ценят.
На "Lady of the Lake" в роли старого морского волка (болтливого!) выступал мистер Смит. Сколько людей носит фамилию Смит, никто до сих пор не удосужился подсчитать. Да и зачем? Считать Смитов в Англии и Новом Свете — это всё равно что Мюллеров в германских землях, Гонсалесов в Испании или Смирновых в России, не говоря уж про Ли в Поднебесной империи. Теоретически можно, но кому это надо?
Впрочем, мистера Смита вполне устраивала фамилия. А вот имя… Имя, казалось бы, тоже не самое редкое. Томас. Но на самом-то деле старого моряка звали не Томас, а Томази-на [4]. Услышав его, кое-кто пожимал плечами, а кто-то откровенно потешался. В конце концов, когда Томазине надоело объяснять, что его папочка — правоверный пуританин из Глазго, нарекший первенца в соответствии с вероучением, переименовал себя в Томасы. Тем более что изначальное имя никак не соответствовало выбранной стезе.
Мистеру Томасу-Томазине было далеко за пятьдесят, ближе к шестидесяти. Возраст очень даже почтенный. К тому же моряк неважно видел в темноте, подволакивал ногу, поврежденную не то при погрузке сахара на Кубе, не то в битве при Трафальгарде, а может, в портовой драке и уже не годился ни на роль впередсмотрящего, ни для лазания по реям во время бури. Капитан Бишоп не раз подумывал, что пора бы рассчитать старика, но останавливали два обстоятельства. Во-первых, никто из матросов не мог так ловко штопать рваные паруса, а во-вторых, при ясной погоде Смит прекрасно добирался до самого клотика. Было и третье. Помимо того, что старый Томас был самым старым и опытным моряком, он знал чертову прорву историй и небылиц, способных скрасить жизнь экипажа хоть в дни штиля, хоть в часы несложных, но монотонных работ, вроде того же штопанья парусов или сращивая канатов. Одним словом, старый Том стоил каждого шиллинга своего жалованья.