Эдгар По в России
Проснулся Эдгар только на следующий день, когда "Владычица озера" бодро рассекала волны Атлантики. Возможно, он проспал бы дальше, но подошло время завтрака. Тот самый юнга (откуда взяться другому?) притащил с камбуза немудреную снедь — жареную рыбу в глубокой миске, кусок кукурузного хлеба и кружку чая.
Из-за отсутствия подходящей мебели пришлось есть прямо в кровати. "Завтрак в постель!" — усмехнулся Эдгар. Еще хорошо, что корабль шел ровно и чай расплескался самую малость, почти не замочив крылатку. Юноша предпочел бы кофе, но кто его станет варить для неимущего пассажира? Впрочем, чай — тоже неплохо. И, на удивление, вполне приличный — в меру крепкий, хотя и непривычно было пить из жестяной кружки. Даже в бытность солдатом у него была глиняная кружка.
Простой и сытный завтрак улучшил настроение, навел порядок в расстроенной душе юного поэта. Появилось желание сделать что-нибудь важное. Великих дел не предвиделось, оставалось провести ревизию вещей. Книги лучше убрать повыше, все равно соседние койки пустуют. Эдгар вытащил из-под койки сундучок, открыл его. М-да, пожитков немного. Сверху лежал стального цвета мундир, со стоячим воротником и тремя широкими нашивками на левом рукаве. Бережно побаюкав китель, механически отметил, что медные пуговицы следовало бы почистить и, сам же усмехнувшись собственному желанию — зачем, на строевой смотр выходить не нужно, — отложил в сторону. Что там еще? Почти новый сюртук, фрачная пара (воевать во фраке?), три пары чистого белья, запасные панталоны, четыре рубашки, воротнички (их бы еще открахмалить!), с полдюжины носовых платков, щетка для волос. Маловато, разумеется, но лучше, чем ничего. А на самом дне толстая тетрадь и серебряный карандаш (то и другое — посмертный подарок матушки).
Вытащив главное богатство, Эдгар с наслаждением понюхал чистые листы, бережно полистал страницы. Потом решительно вывел на первой: "Дневник Эдгара Аллана По, составленный в его странствиях и приключениях". Следовало бы еще написать — в каких странствиях, но решил, что дополнение можно внести и потом.
Из дневника Эдгара Аллана ПоСегодня я убедился, что морская качка мне не страшна. Помнится, когда мы с покойной матушкой (прими, Господи, ее невинную душу!), мистрисс Валентайн и г-н А. (не хочу называть его отцом!) впервые пересекали Атлантику, матушке и мистрис Валентайн было плохо. Кажется, в первый день я отдал дань морской богине, но скоро оправился. Как говорят моряки, у меня появились "морские ноги". Впрочем, сейчас я был бы рад, если бы мне пришлось бегать на палубу, выбирая подветренную сторону. По-крайней мере, было бы чем заняться, вместо того, чтобы стенать по поводу собственной участи. А мне предстоит еще целый месяц плавания! Это в том случае, если повезет. Если нет, то придется провести в море добрых сорок дней.
Впрочем, как говаривал мой шотландский кузен Джэймс — whatever happens happens for something good! Если бы меня сейчас кто-то спросил — что делать в безвыходной ситуации, я бы ответил: "Достопочтенный сэр, воспользуйтесь подсказкой великого писателя! Кто, как не Даниэль Дефо, даст нам подсказку в мире неизвестного и опасного". Но прежде чем давать советы другим, следует самому воспользоваться методом Робинзона Крузо. По примеру потерпевшего кораблекрушение, я разделил свой лист на две части, чтобы вписать в правую часть все плохое, что я пережил или мне предстоит пережить, а в левую соответственно все хорошее.
Плохое Хорошее Я потерял свою приемную матушку, милую мистрис Фрэнсис. Я так одинок! У меня нет близких! Но я еще достаточно молод, чтобы обрести близкого мне человека. Но разве было бы лучше, если бы меня окружала толпа чуждых мне людей? Нет одиночества страшнее, чем одиночество в толпе… Я окончательно поссорился с мистером А., лишившись надежды на достойное содержание. Я нахожусь в начале своего творческого пути. Я думаю, что мой талант литератора будет оценен по достоинству и, тогда я не буду до конца дней своих считать, что я обязан своему благополучию старому торговцу табаком! В моем кошельке осталось не более сорока долларов. Мои мосты сожжены, а я должен и просто обязан найти выход! Ия его обязательно найду! А сорок долларов при экономных расходах можно растянуть на несколько месяцев. Я плыву в неизвестность. Но разве это не счастье — плыть в неизвестность? Многие молодые люди, чье будущее определено и выверено с точностью до дюйма и секунды, позавидуют мне. Закончив составление, Эдгар По задумался. Герои, включая любезных сердцу Робинзона Крузо и лорда Байрона (какая разница, что один из них вымышленный персонаж, а второй совершенно реальное лицо?), хотя и любили стенать, проклиная судьбу, но быстро успокаивались и принимались за насущные дела. Они были конкретны в своих поступках и действиях. Мистер Робинзон отправлялся на поиски богатства, занимался физическим трудом, чтобы выжить, а лорд Байрон мчался на освобождение Греции от турецкой неволи.
Хмыкнув и, почесав карандашом черные, едва наметившиеся усики, Эдгар добавил еще одну фразу в правый столбик:
Покончить с неизвестностью очень просто. Не следует ждать знаков судьбы, а самому задать себе цель! При выборе цели знаки придут сами — собой. Лорд Байрон, например, отправился на помощь грекам. Боже ты мой! Наверное, будь он в каюте не один, Эдгар непременно всплеснул бы руками или красиво ухватился ладонью за голову. Но позировать было не перед кем, поэтому он схватился не за голову, а за тетрадь и сделал новую запись.
"Со времени смерти лорда Байрона прошло уже пять лет, но его место на литературном Олимпе, освободившееся после смерти великого поэта, до сих пор свободно! Уж не это ли перст судьбы? А почему бы мне не последовать примеру лорда Байрона? Джордж Ноэл снарядил на свои средства корабль, закупил оружие, нанял солдат! У меня нет денег, нет имени, за которым пойдут люди, но я могу отправиться в Грецию как простой солдат. Нет, не как простой солдат, а как один из командиров. Ведь недаром я получил чин майор-сержанта армии Севера-Американских Соединенных Штатов! Я мог бы стать офицером. Почему бы майор-сержанту не возглавить полк или хотя бы батальон?
Я могу войти в историю как один из руководителей восстания, а если нет — то кто мне мешает погибнуть за правое дело?!
Думаю, мистер Аллан очень бы удивился моему поступку".
Глава вторая, убеждающая читателя, что путь от Бостона до Ливерпуля может быть очень скучен, если не заниматься делом
Дня три Эдгар любовался океаном, разглядывая волны и определяя их цвет. Увидел сине-зелёные, ядовито-синие и что-то между зелёным и синим, приукрашенное серым — не то морская пена, не то какашки. На четвертый день Эдгар пришел к выводу, что дело не в цвете самой воды, а в том, как ее освещает солнце, под каким углом находятся глаза наблюдателя и так далее. Любоваться морем (виноват, океаном) порядком осточертело, а русалок, кракенов и иных мифологических существ на горизонте не попадалось, и он начал знакомиться с окружающими. Для начала попытался наладить отношения с немногочисленными офицерами и нашел их скучнейшими людьми. Старший (он же единственный!) помощник капитана страдал расстройством желудка, и стоять рядом с ним было очень неприятно. Штурман разговорчивостью не отличался, а на вопросы молодого американца о морских течениях, звездах и способах прокладки курса отвечал презрительным молчанием. Был еще юнец, недавно сдавший экзамен на младшего офицера и выполнявший огромное количество дел — он был обязан днем и ночью следить за скоростью корабля, присматривать за рулевым, осуществлять посредничество между старшими офицерами и командой. Несчастный парень так уставал, что ему просто не хватало ни сил, ни времени, чтобы поговорить с пассажиром. Единственным членом экипажа, трудившимся больше, чем мичман, был Джордж — корабельный кот неопределенной масти, получивший имя в честь его величества короля Великобритании и Ирландии Георга IV. Ночью королевский тёзка прореживал разросшееся поголовье безбилетных путешественников, обитавших в трюме (несмотря на стальные щитки, установленные на швартовых, портовые крысы постоянно забирались на "Владычицу озера", словно там своих не хватало), а днем присматривал за командой. Джордж со своими обязанностями справлялся прекрасно — вахтенные, подсчитывающие ночной "улов", разложенный в аккуратный ряд под фок-мачтой, обычно насчитывали не меньше шести-семи трупиков. Команда, благодаря пристальному надзору, тоже была в порядке — никто из матросов до сих пор не упал за борт и не оступился, сходя с реи.