Пепел и пыль (СИ)

Я зажимаю флакончик в кулаке. Бен поднимает глаза на меня.
— Спасибо, что сделал это, — говорю я.
— Мы своих не бросаем, — отвечает Бен. Я вижу знакомую мне улыбку: кривобокую, маленькую, но искреннюю — по крайней мере, в этот раз. — Тем более, раз уж я сейчас такой умник, нужно извлечь из этого максимальную выгоду.
Если Бен сейчас перенял на себя хотя бы четверть той доброты, которая наполняет сердце Алексея, то я понимаю, почему Аполлинария так и не смогла его отпустить.
— Умником ты мне нравишься больше, чем задиристым засранцем, — говорю я.
Бен фыркает. Сначала, кажется, хочет что-то возразить, но потом его лицо вдруг меняется с готового выдать очередную остроту на спокойное и примирительное. И он отвечает:
— Возьму на заметку.
  
Глава 5
 
Оказывается, Родя знает Розу, будущую возлюбленную Христофа, не хуже меня: они, будучи соседями, общаются семьями уже не первое поколение. Именно Родя несколько лет назад познакомил меня со светловолосой девчонкой, которая грезила мечтой стать стражем, но, к её великому сожалению, не принадлежала к необходимому роду.
Когда мы с Родей подходим к дому семьи Розы, видим её играющую в саду со своими младшими братом и сестрой: такими же светловолосыми близнецами, чьи имена созвучны, а потому невольно хочется придумать какую-нибудь песенку-дразнилку.
Роза машет нам, приглашая пройти дальше.
— Очень рада вас видеть!
Роза — самая старшая из детей в семье, но она младше нас с Родей: сейчас ей семнадцать. А внешне и вовсе совсем ещё юная. В голове возникает образ, который Влас показал мне по воспоминаниям Риса. Точно как та взрослая женщина с большими глазами и острым подбородком, Роза хрупкая, маленькая и напоминает одомашненную птичку, живущую в медной клетке.
— Взаимно, — Родя треплет Розу по голове, и та, сморщив носик, отклоняется в попытке увильнуть от этого прикосновения.
У Роди нет родных братьев и сестёр, и всю заботу и любовь он дарит окружающим людям. Из-за этого Аполлинарию часто мучает страх за то, что однажды кто-то решит воспользоваться добротой её друга в корыстных целях.
— Аполлинария, ты выглядишь очень уставшей, — замечает Роза, хмуря брови. — Тебе нездоровится?
— Нет, всё хорошо. Спасибо, что поинтересовалась.
— Брось! Ты бледнее мела! Пойдёмте в дом, я угощу вас чаем. Матушка испекла пирог с ягодами…
Остаток фразы я уже не слушаю. К нам подбегает здоровенный пёс, чья шерсть золотом переливается на солнце. Сначала он кидается мне в ноги, а когда понимает, что не получит желаемого, переходит на Родю. Тот приседает на корточки и начинает трепать собаку по бокам и холке. Радости пса нет предела. Он падает на землю и переворачивается на спину, подставляя пузо. От этого зрелища мне становится невероятно спокойно.
— Не печалься, Сэм, — говорит Родя, обращаясь к собаке. — Апа тебя любит, просто у неё выдалась череда нелёгких дней.
Родя поднимает глаза на меня, я отвечаю ему кроткой улыбкой и благодарным кивком. А собака словно всё понимает и решает дать мне второй шанс. Поднимается на лапы и осторожно так, внимая каждому моему движению, подходит ближе. Я наклоняюсь, глажу её макушку и в благодарность получаю взгляд, от которого тает сердце.
— И Сэм всё так же тебя обожает, — констатирует Родя, выпрямляясь.
Уже в доме мы размещаемся в столовой, где вокруг нас принимаются бегать близнецы. Роза совершает несколько попыток их усмирить, но они не увенчиваются успехом, поэтому она лишь обречённо выдыхает и просто следит за тем, чтобы никто из них не поранился.
— Отец с матушкой отправились в конюшню, — поясняет она, когда Родя задаёт ей вопрос, присоединятся ли к нам её родители. — Около двух часов назад, вернутся только вечером. Я хотела попросить тебя помочь мне присмотреть за близнецами, но не знала, вдруг ты на занятиях.
— Если моя помощь ещё нужна — я останусь, — говорит Родя.
В тот же момент светловолосая пуля пролетает мимо него, но он успевает схватить её за цветастое платье и поднять на руки.
 
— Пусти! Пусти! — кричит девчушка по имени Глафира.
Родя принимается щекотать её, и гнев малышки сменяется на милость: она заливисто смеётся.
Рис сказал, что у Роди и Аполлинарии родились дети. Я с лёгкостью представляю, как Родя нянчит таких же по возрасту, как Глаша и Николаша, рыжеволосого кареглазого мальчика и тёмненькую девочку с ямочками на щеках… Не знаю, возможно ли вообще найти нужного для создания семьи человека, ту самую истинную любовь, настоящую, предназначенную тебе половинку, а потому не могу винить Аполлинарию в том, что, не получив взаимности от того, кого любила, она закончила с поисками и выбрала того, кто всегда был рядом.
Я бы поступила так же, или вовсе осталась одна, чтобы быть уверенной, что моё сердце больше не разобьётся.
Родя опускает Глашу на ноги. Николаша, не теряя времени, подлетает к сестре и начинает перепалку с толчками и воплями.
— Как ты это терпишь? — спрашиваю у Розы, когда она оказывается рядом — ставит ароматно пахнущий пирог на стол и принимается ловко орудовать ножом. — Такой шум круглые сутки, день ото дня, пока зверёныши не вырастут… Я бы свихнулась.
— Я их старшая сестра, — Роза пожимает плечами. — Это моя обязанность.
Мы с Даней одного возраста, а потому всегда были этими самыми Глашей и Николашей, только бесили своими выкрутасами не старшего брата или сестру, а маму. И ей несладко пришлось, особенно в то время, когда я не переваривала нового жильца нашей квартиры. Но она, в отличие от Розы сейчас, наши капризы никогда не жаловала: кнут преобладал над пряником, потому что все пряники ей приходилось раздавать на работе — тем детям, у которых вообще никого из родных не было.
Но даже это не смогло сломать Даню, и он вырос отличным человеком, умным, талантливым сыном, которым не стыдно похвастаться перед знакомыми. Не знаю, была ли когда-то мама горда мной — на подобные размышления в прошлой жизни у меня не было ни времени, ни желания. Точно уверена лишь в одном: я была дочерью, о которой за глаза говорили: «Когда она вырастет, это пройдёт».
— Итак, послезавтра бал, — говорит Родя.
— Ага, — киваю я.
Хорошо, что Родя первый завёл этот разговор. А то я всё голову ломала, как бы мне к ней подобраться, чтобы спросить у Розы, захочет ли она пойти.
— Я собираюсь пригласить лучшую девушку, — продолжает Родя.
— О, ты будешь настоящим везунчиком, если она согласится! — вырывается у меня раньше, чем успеваю сообразить.
Каждый год они с Аполлинарией составляют друг другу компанию, но они всё равно говорят это: так, забавы ради.
Интересно, смех над собственным одиночеством — это какая стадия отчаяния?
— Кстати, Роза, — начинаю я как бы невзначай. Парой глотков осушаю свою кружку с молоком. — Ты не хочешь составить нам компанию?
Роза непонимающе смотрит на меня.
— Это как?
— Пойдём на бал вместе. Только не говори, что это развлечение тебе не по душе.
Роза поджимает губы, опускает взгляд в тарелку. Я оборачиваюсь на Родю, чтобы понять, как он относится к этой идее. Как и ожидала, он меня поддерживает.
— Точно, — он кладёт ладонь сидящей рядом Розе на плечо и слегка встряхивает, переманивая её внимание на себя. — Я помню, ты ещё два года назад просилась.
— Да, и ты ответил, что это не лучшая идея.
— Но тогда Родя просто не знал, что есть один молодой человек, который очень хочет с тобой познакомиться, — присоединяюсь я, демонстрируя на губах заговорщицки коварную улыбку.
Эта новость моментально меняет Розу в лице. Она заливается краской, розовеют даже выглядывающие из-под волос кончики её ушей.
— Молодой человек? — переспрашивает она, и её голос немного дрожит.
— Юноша, — подтверждаю я. — Очень красивый, крайне умный и невероятно обаятельный. Поверь мне, на бал он идёт только ведомый надеждой на то, что мне удастся тебя туда заманить.
— Кто он? — допытывается Роза.