Совсем не мечта! (СИ)
О том, что не был ни разу по-настоящему близок с тем, кого люблю…
Мои трусы упали на стул, к брюкам и джемперу. Я выпустил изо рта член Воронцова, блестящий от слюны, плюнул на пальцы, чтобы хоть немного подготовить себя к тому, на что решился минуту назад.
— Ну и? — неопределенно спросил я, склонившись над смущенно-озлобленным лицом Паши, одновременно с этим входя в себя влажными пальцами и постепенно раздвигая их внутри. — Пелена моей чистоты и непорочности спала с твоих глаз? Наверное, теперь, увидев меня с членом за щекой, считаешь отталкивающе-развратным?..
— Заткнись и поцелуй меня!
— Я только что отсасывал тебе…
— Плевать…
Он был первым и единственным, кого я целовал после минета; кто видел меня чистым и прекрасным, что бы я ни делал; кто поддерживал меня одним своим существованием…
Пусть думает, что мне не впервой вставлять в себя член, опускаться на него сквозь давящую боль в сфинктере и внутри, чтобы он вошел как можно глубже… Ведь если бы Воронцов узнал, что раньше я никому не позволял заходить так далеко, то никогда бы не разрешил мне стать его в полном смысле этого слова. Под моими движениями качалась и поскрипывала койка, но слышал я только хриплые стоны Паши — если б не они, я бы истязал себя, опершись предплечьями на его грудь, чтобы доставать языком до губ Воронцова, горячих и нежных. Меж собственных стонов я рассыпал пошлые фразы, заслышав которые Паша рычал. К концу нашей феерии на моих губах сияла улыбка, а в заднице подрагивал член стонущего с закрытыми глазами Паши:
— Я… Я… тебя…
— Закрой рот и помалкивай! Скажешь это вечером, проснувшись от наркоза!
— Да если… не будет этого вечера для меня!..
— Куда он денется! У тебя вся жизнь впереди, в течение которой ты будешь отдавать мне долг — натурой. Один секс с тобой я оцениваю в… сто рублей с копейками.
— Человек на такое не способен… — вымотанно просмеялся Паша, а я все никак не мог прекратить массировать его раскаленную грудь. Шутки шутками, но я боюсь его потерять. Этот день не должен стать последним, когда я обнял его, такого горячего — живого…
— Антон еще какое-то время побудет в больнице, так что когда придешь в себя после операции, так уж и быть, положу его к тебе на кровать — полежишь с ним рядом как роженица.
Паша широко улыбнулся, сонно опустил веки.
— Тогда я просто обязан пережить все на свете…
Комментарий к Глава 76. Глазами Влада Обмолвился после прошлой главы про десять страниц, а в итоге пришлось даже больше накатать…
Из моей головы с любовью!
====== Глава 77 ======
Понять новую информацию и сделать ее частью своей субъективной реальности — не суперсложная задача. Разумеется, если речь не идет о какой-нибудь перегруженной научной теории, которую, элементарно, не удается осознать… Так что историю, рассказанную Владом, я без проблем смог понять и принять в качестве недостающего кусочка витража — необъятного, яркого, сияющего и переливающегося разными оттенками всевозможных цветов! — это то, что сделало Антона неповторимым и оттого прекрасным для меня, пусть сам он об этом и не знает. Проблема, слишком тяжелая для моих хилых психологических плеч, заключалась в другом…
Такую реальность я всем своим естеством не желал переваривать…
…Я слушал Влада молча, внимательно; видел по его лицу, когда он проглатывал отрывки личной истории, но все же переживал их вновь и вновь в своей голове. Без каких-либо преград я сумел прочувствовать боль, отчаяние, безответную любовь, беспочвенную надежду, самоотверженность и полученное за нее в награду счастье… а вместе с тем — и груз вины — неподъемную плиту, со временем лишь растущую и тяжелеющую от липнущего к ней серого песка, поднимаемого всяким порывом безжалостного ветра… Влад сидел на барном стуле, спиной к столу; я — в инвалидном кресле перед ним. Ни разу за весь искренний, на все сто правдивый рассказ Влад не оторвал взгляд от собственных пальцев, жестко мнущих друг друга. В тупой физической боли он словно бы черпал силы для погружения в прошлое, некоторую часть которого был бы рад позабыть…
— …Пока Пашу не выписали из больницы, мы с Антоном жили у моих родителей: я не хотел и, откровенно говоря, боялся возвращаться в ту квартиру… Паша не мог о себе позаботиться сам, ведь после операции обе его руки были какое-то время обездвижены, так что я, он и Антон начали жить все вместе; я продал квартиру, купил другую, куда просторнее, не без помощи отца, конечно… Именно ее мы до сих пор называем домом. Все эти годы Настя находилась на принудительном лечении, которое, как можно догадаться по произошедшему… — Влад тяжело вздохнул, еще больше понурил плечи. Я не хотел сбивать его с мысли, если это — очередной немой проигрыш воспоминания на полотне памяти, поэтому молчал, хотя вопросы роились в гудящей голове. — Я навещаю ее каждую неделю. В большинстве своем она ни на что не реагирует, только смотрит потерянно куда-то в сторонку, но моментально активизируется, как только я принимаюсь рассказывать ей что-нибудь об Антоне. — Влад улыбнулся — тут же потускнел: — Врачи говорят, что это не проявление материнской любви, а фиксация… От ее сознания остались лоскуты, а хаос пугает даже сумасшедших — особенно их; Настя просто хватается за спасательный круг, пытается навести в голове минимальный порядок: она застряла в том моменте, когда топила Антона, и одновременно где-то еще — когда-то еще — когда любила его. По-своему…
Влад умолк, ладонью нервно потер щеки. Его молчание было мне невыносимо, и я осмелился раскрыть рот:
— А Павел знает?.. Что Вы навещаете ее…
— Разумеется. Чтобы быть вместе так долго, секретов лучше не иметь.
— Но при этом Вы хотите, чтобы я скрывал случившееся от Антона!.. — внезапно пробился на поверхность росток моего негодования.
— Точно так же, как и я не расскажу ничего Паше. Считаешь меня лицемером? Вероятно, я он и есть, но я готов пасть в собственных глазах, лишь бы оградить от тяжких переживаний всех тех, кого люблю. Ты понимаешь? У тебя есть секреты от Антона, которые ты никогда ему не раскроешь, оберегая его покой?
Виновато я опустил глаза в пол: вспомнились родительский дом, моя комната, постельное белье под спиной, прохладная ночь, звук открывания двери… И уверенные слова Антона из не такого уж и далекого прошлого: «Я рад, что хотя бы по-прежнему первый и единственный мужчина, который касался твоего тела…» — любимый голос оглушал, импульсивно бил пальцами по клавишам, отчего ментальные нити, натянутые, звенящие, грозили порваться в любую секунду…
— Все эти дни Вы были рядом, потому что знали, что эта женщина на свободе? — вместо ответа, сглотнув, спросил я.
— Мне позвонили из клиники, когда Настя сбежала, — кивнул Влад. — Я боялся за Антона — и я боялся за тебя. Но не только ради защиты я навещал вас двоих, — добавил он прежде, чем я успел повесить нос. — Паша в командировке, а мне, признаться, без бесед одиноко.
— У Вас нет друзей?
Я ляпнул эту очевиднейшую грубость до того, как пропустил ее через внутренний фильтр, и, запоздало сделав необходимое, испугался тревожного алого мигания лампочек в моей голове.
— В смысле, почему Вы выбрали мою компанию? — поторопился перефразировать я. — Уверен, у Вас великое множество друзей, знакомых, коллег…
Влад оставил барный стул, одарил меня снисходительной улыбкой, точно я был безмозглым ребетенком, художественно размазывающим краску по отмываемой скатерти.
— Все мои друзья, знакомые и коллеги — вполне себе обычные люди. С женами, подружками. Нас объединяют и интересы, и общие проекты, довольно узкий круг общения, ограниченный тугим профессиональным обручем. И когда мне хочется обсудить какую-либо тему с ними, я это делаю. Да вот беда: с ними я не могу в полной мере быть самим собой. Не в этой стране.
— А как же само ЛГБТ-сообщество?
— О, я тебя умоляю! — цыкнул он в потолок. — У нас это по большей части люди, нарочито выпячивающие свою «отличительную особенность». Мне неприятно сталкиваться с теми, кто чуть ли не кричит первому встречному: «Вот он я: я — гей! Я обожаю трахать мужчин! Принимайте меня таким!» Не пойми меня превратно: я осознаю необходимость такого поведения при отстаивании прав определенной общности. Но сам я не вижу в гомосексуальности повода для гордости, бахвальства. У меня светлые волосы, у тебя — темные; я живу с мужчиной, какой-нибудь твой сосед — с женщиной, и это все — абсолютно неважные вещи, рядовые, ничего не определяющие ни во мне, ни в тебе, ни в гипотетическом соседе. — С ироничной улыбкой, не лишенной вымученных черт, Влад взглянул на наручные часы, как если бы куда-то опаздывал, печально постучал по циферблату пальцем — возможно, вспомнив, что торопиться сегодня нужды нет. — Мне нравится, что в разговорах с тобой, Марк, за упоминание сути наших с Пашей отношений не хочется мысленно цепляться: потому что в пределах этой квартиры данное — не более особенный аспект, чем новость о бутербродах с чаем на завтрак. Примерно по той же причине я принял вашу с Антоном связь: для вас двоих быть вместе — как дышать: естественно и необходимо, ноль показушности для других, а также для самих себя. А значит, ты ничего не расскажешь Антону ни про Настю вообще, ни про ваше знакомство. Сам не позволишь себе раздавить чувства любимого человека — и совершенно верно поступишь, похоронив еще одну тайну.