Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918 (СИ)
— В атаку!
Теперь, воспользовавшись запланированной паузой, в атаку на оборонительные порядки проклятых "красных дьяволов", которые больше не напоминали ощетинившихся иглами штыков дикобразов, а превратились в поднимающуюся с земли беспорядочную толпу перепуганных воинов, устремились наши грозные всадники.
— За Дон!
Вся эффективность конной атаки основана на точном математическом расчете. Необходимо тщательно держать строй, после чего броситься всей массой вперед, но вместе с тем наращивать скорость так, чтобы вре́заться во врага на полном ходу и нанести мощный, сокрушительный удар. Всадники скакали на застигнутого врасплох и не успевшего сомкнуть ряды врага, плотной прямой линией, почти соприкасаясь друг с другом лодыжками.
— Сомкнитесь каждый с товарищем! Защищайте друг друга, — зазвучали поспешные крики красных командиров. — Стреляйте!
В результате ответный залп получился довольно хилым. Неудержимые, подобно лавине камней, сорвавшейся с вершины горы, барс степей, Фицхелауров со своими бойцами, высекая искры копытами коней, рьяно бросился во фланг вражеского войска и расколол его, пройдя насквозь, как нож сквозь масло, и нагромоздив целый вал трупов. Мы пришли сражаться за свою Родину! Красным резко поплохело…
Пушки и пулеметы большевиков не успели вступить в дело. Ломовые лошади, запряженные в десятки повозок, разгружающие эшелоны, груженые оружием, ящиками, мешками и бочками, испуганно ржали, и возницы встали на облучках, стараясь укротить их. Несколько вагонов, разбитых казачьей артиллерией, так же загорелись, огонь распространялся, и солдаты из них посыпались как горох во все стороны, чтобы не сгореть заживо.
Все шло не по-детски. Равнина содрогнулся от сладкого ужаса слитного кавалерийского удара казачьей лавы. Столкнулись в приливе ярости, с сокрушительной силой! Пики разлетались в щепы, лошади вставали на дыбы и пятились назад, всадники вылетали из седел, но и упертые пехотинцы, решившие стоять насмерть, отлетали назад как мячики, их ряды рушились. Казаки, в остервенении боя сея смерть и разрушение, пробивали вражеские ряды, как молот — стекло, без устали рубили и кололи, выискивая все новые и новые бреши в обороне противника. Их ждали победа и слава — или поражение и смерть.
Размахивая клинками, они ревели, как раненые звери, вгоняя себя в боевое безумие. Схватка была жестокой. Неистовый натиск был беспощаден. От молний сабель черепа раскалывались с мокрым треском, как переспевшие арбузы.
Пешие казаки, унаследовавшие от прадедов первобытную ярость в битвах, так же пошли в стремительную атаку и теперь бойцы безжалостно осыпали друг друга ударами, сойдясь в рукопашную; они валили врагов на землю, с размаху наступая им на пальцы, круша челюсти прикладами и втыкая короткие штыки в горло, под ребра, или в живот, разрезая кишки врага на ленты. В тесноте битвы хорошая подготовка профессионального солдата много значила. Все решали резкие, отчаянные удары штыками, прикладами, руками, ногами и головой.
Станичники, сердца которых клокотали яростью, довольно бодро продвигались вперёд, шаг за шагом, вгрызаясь в массу красноармейцев. Это была чисто мясорубка. Летели брызги, сабли разили плоть, разрубая мышцы и кости, распарывая хрящи и связки, смертоносные штыки со звоном высекали искры, сталкиваясь друг с другом. Некоторые воины в азарте схватки бросили оружие и сражались голыми руками, пытаясь задушить противника или выдавить ему глаза. Размышлять о дикости и ужасе было некогда. Вперед! Сбивать с ног все новых врагов. Наносить один удар за другим. Сломить их волю!
— Мы побеждаем, станичники! — закричал разгоряченный сотник, убивая врагов, которые пытались оказать ему сопротивление. — Ублюдки дрогнули! Бейте их!
Выражение его лица напоминало застывшую маску ненависти и ярости.
— Тесните, сминайте их, не давайте опомниться, рубите гадов! — отозвался с хищным азартом сражающийся донской генерал, пытающийся пробиться к Ворошилову, чтобы убить его. — Момент внезапности, равно как и стремительность броска, не будут длиться вечно! Ломи их, братцы! Круши!
Время отдавать приказы истекло — сейчас он был таким же бойцом, как и остальные казаки. Говорили, что в сражении он начинал побеждать уже одним взглядом, а заканчивал силой рук. Пена с морды его могучего коня, бесстрашно рвущегося к красному командарму, отлетала обороняющимся прямо в лицо. Вокруг бурным морем расстилалось бурно кипящее, орущее скопище пехоты и конников. Повсюду лилась кровь, и люди и лошади кричали от испуга и боли. Режь! Коли! Накал битвы сразу достиг своего предела. Отряд Фицхелаурова, состоявший из людей злобных и яростных как волки, действовал решительно, но зловещие красноармейцы значительно превосходили их числом. Сейчас наступил тот самый момент, когда исход схватки балансировал на кончике меча. К счастью, большевики, не привыкшие храбро воевать, быстро сломались. Слишком большие потери они уже понесли. Желание воевать покидало красных, сливаясь, словно моча в канализацию. И хотя нападавших казаков было не слишком много, но их отчаянная отвага не оставляла никаких сомнений в исходе боя. Сражение быстро превратившись в кровавую бойню.
Черепа раскалывались на куски, кровь лилась рекой, плоть разверзалась страшными ранами, лопаясь на куски, когда пули и острия пик насквозь пронзали тела солдат, смерть, как продажная девка, без разбора увлекала в свои темные объятия и безусых юнцов, и ветеранов многих битв. Под копытами лошадей возникла кровавая каша, вместо глухих ударов звучало мокрое чавканье — это ломались руки, ноги и позвоночники. Головы лежащих превращались в кровавое месиво. На исход битвы еще можно было повлиять, время шло на минуты, но Ворошилов, этот лживый шлюхин сын, как-то сумел утратить последнее подобие командования над своими огромными войсками, в ужасе разбегающимися перед наступающим свирепым противником. Крики раненых, орущих от боли и ужаса, сливались в жалобный и протяжный вой. Из сочных алых ран так и хлестала кровь. Поражение красных, оборонявшихся довольно бездарно, каждый за себя, было сокрушительное. Ни дать ни взять свиньи на убое. Повсюду зазвучали крики:
— Отходим! Отходим!
Сам Ворошилов со своей свитой возглавил поспешное отступление, больше похожее на паническое бегство, вздымая клубы пыли. Он уже понимал, что сражение проиграно и оставил свою Великую армию из рабочих и крестьян умирать. Единственная надежда для этих людей заключалась или в том, чтобы спастись бегством, или умереть быстрой и легкой смертью. Страх оказался заразителен. Кругом царила страшная паника, распространявшаяся по плотной толпе как степной пожар жарким летом и красная пехота, перед лицом поражения и смерти, резво бежала по степи, иногда даже обгоняя конницу. Лишь только запахнет жареным, как большевики готовы бежать прочь, как куры безголовые, только бы свои жалкие жизни спасти.
Тех бегущих, кого казакам удавалось настигнуть, попросту безжалостно изрубали на куски, одного за другим. Слишком поздно они поняли, что обрекли себя на верную смерть. Впору тут воскликнуть: «Какое страшное самоубийство!» Теперь задачей донских повстанцев, ревущих от ярости было добить противника, истребив всех, вплоть до последнего человека. Несколько раскочегаренных эшелонов на всех парах уносили свои побитые пулями и осколками вагоны вперед, под прикрытие действующего где-то в авангарде эрзац-бронепоезда. Красные знамена, объединившие против нас целую нацию, охваченные ужасом беглецы просто во множестве побросали на землю. Потери колоссальные. Похоже, Бог в этот страшный день оказался на нашей стороне. Это был день скорби и печали для Советской Украины. История, казалось, поворачивалась на 360 градусов. Одним могучим ударом генерал Фицхелауров уничтожил большую часть армии этого новейшего государства и его лидеров. Поставил им детский мат в два хода.
Уцелевшим кровавые остаткам великих армий большевиков, этим мерзким клубкам пороков, совсем еще недавно реявшим на пике могущества, а теперь подобным дворняжкам с консервной банкой на хвосте, все же удалось с боями пробиться дальше на восток, сметая все, что осмелилось преградить им дорогу, на соединение с Морозовским отрядом красных, что поставило северные партизанские войска генерала Мамонтова в весьма критическое положение, вынудив их отбиваться сразу на две стороны. Хотя Мамонтов волк еще тот, самыми отмороженными у нас считались "лорды Пограничья" — а генерал был как раз из тех мест.