Пятница 13-ое

  
ЧАСТЬ IV
 
Новая кровь
 
Только неисправимый романтик мог назвать это озеро Хрустальным. Вековые ели обступили со всех сторон небольшое, акров на сто, озеро. Его вода никогда не была кристально прозрачной. Настоянная на опавших листьях и отмерших камышах, она пахла осенью и тоской.
В темной, как чай, воде изредка проносились стайки серебристых мальков, проплывал медлительный угорь. В прибрежных норах затаились темно-зеленые раки — любители падали.
Длинные водоросли извивались в подводных течениях, как волосы русалок. Невысказанная угроза исходила из этого лесного спокойствия.
Казалось, если кто-нибудь утонет в этом озере, то его никогда не вернет вода — его заберет и сольется с ним спокойствие. Вечное нерушимое спокойствие… Если только кто-нибудь не нарушит его.
…В самой глубокой впадине, по середине озера, таилась опасность, про которую и не подозревали его обитатели. Там, куда с трудом даже в самые солнечные дни проникал свет, неподвижно покачивался утопленник-убийца. Его тело, казалось, окаменело, застыло навсегда. Но эта безжизненность была обманчива — просто он ждал своего времени. Ждал когда позовут его, и он снова начнет убивать, не потому что он зол или жесток, просто всему в мире есть свое назначение: кто-то работает, кто-то помогает, кто-то развлекает других, а он должен убивать — не задумываясь, не вслушиваясь в мольбы…
Но это после, после того, как его позовут, а сейчас его полуразложившееся тело, еле прикрытое лохмотьями истлевшей куртки, мерно покачивалось в теплой летней воде, зловеще сверкал оскал пластиковой маски хоккейного вратаря, под которой скрывался местами прикрытый сгнившим мясом череп чудовища — Веселый Роджер, так знакомый по пиратскому флагу…
Дорога, ведущая от Детройта к лесным озерам, разворачивала пейзаж за пейзажем.
Небольшой еловый лес. Заброшенная крестьянская усадьба. Заросшее сорняками поле.
Тина смотрела в окно машины, проносящейся сквозь уже позолоченный предчувствием осени, но все еще летний пейзаж. Ее мать вела машину и молчала.
Тине надоело смотреть на сменяющиеся за окном виды, и она закрыла глаза. Она разговаривала сама с собой:
«Мне восемнадцать лет. Ну и что? — отвечала она сама себе. И что ты за них достигла? — Ничего. Твои сверстники уже знают кое-что о жизни, они собираются компаниями, весело проводят время. Ну и что, мне не интересны их забавы. Ясно, ты же чуть ли не полжизни провела в психиатрической клинике, ты же никогда не разговаривала с парнем твоих лет. Ну и что, доктор Круз многому научил меня, необязательно что-то пережить наяву, можно про это узнать из книг, из разговоров, я знаю больше, чем мои сверстники. Конечно, этот доктор сказал тебе, что ты особенная, что у тебя необыкновенный дар, но он никогда не избавит тебя от назойливых воспоминаний… Не надо! — кричала сама себе Тина. — Не напоминай) Нет, ты не убежишь от себя. Ты обречена вспоминать тот давний вечер множество раз, эти воспоминания не уйдут от тебя, не покинут. Так что смирись и вспомни».
Тина сжалась, но поняла, что от самой себя, от своих воспоминаний и в самом деле не спрятаться. Они не уйдут от нее, как тот чудесный дар, про который столько раз говорил доктор Круз.
Тина постаралась еще раз вспомнить, в самых точных подробностях, восстанавливая, прокручивая, как снятый на кинопленку, тот вечер, когда от нее навсегда ушел отец.
Она не совсем чтобы вспоминала. Это было, как видение. Оно снова посетило ее…
На берегу глубокого лесного озера, которое носило романтическое название Хрустальное, стояло несколько загородных домов.
Был летний вечер, горячий и душный. Во всем пейзаже царили спокойствие и тишина. Ни одна волна не нарушала зеркальной поверхности озера. Гладь воды отражала темное ночное небо, усыпанное мириадами звезд; огромные старые деревья, которые росли по берегам; причалы, мостики, беседки и фонари, горевшие у входов в дома.
Возле причалов замерли лодки. На перилах, обкрученных электрическими проводами, легко покачивались маленькие фонарики, освещавшие некрашеные доски настила.
 
Вокруг была тишина и спокойствие.
Все дома в это время были пусты. Отдыхающие еще не приехали. И только в одном, старом деревянном доме, горел свет. Огромные окна светились, и оттуда слышались голоса. Голоса звучали все громче и громче, они переходили в нервные злые крики. С первого мгновения можно было понять, что в доме происходит ссора, и что эти ссоры бывают чуть ли не каждый день, настолько слова были обычными, заученными, а голоса и интонации, как бы заранее отрепетированными. Ссорились мужчина и женщина.
Если бы кто-нибудь заглянул в это время в большое окно гостиной, то он бы увидел мужчину около сорока лет в клетчатой ковбойской рубашке, и женщину немного моложе его, с растрепанными волосами и невыспанным лицом. Ее глаза покраснели от слез, руки дрожали. Она металась по комнате, временами останавливалась и с сожалением смотрела на свою дочь, тринадцатилетнюю девочку Тину, которая испуганно прижалась к стене, вслушиваясь в голоса взрослых.
— Убирайся отсюда, Тина! — кричала мать дочери. — Не связывайся с ним! Ты же видишь, он пьян. Джон, Джон, ну сколько можно пить? Ты портишь жизнь не только мне, ты портишь жизнь нашей дочери. Ты видишь, какой наш ребенок нервный. Она всего боится, шарахается от каждого звука. Прекрати пить!
— Это мое дело!
— Сколько раз ты обещал мне…
— Я не пьян, — упорствовал Джон.
— Если ты не бросишь пить, я уйду от тебя, угрожала ему миссис Шеферд.
— Может еще скажешь, что дочь заберешь с собой?
Джон наливался яростью.
— Я не оставлю ее с пьяницей.
Женщина прикрыла собой Тину.
— Убирайся! — рычал в ответ мужчина. — Убирайся! — Он рванул рубашку, пуговицы полетели в разные стороны, обнажив крепкую грудь. — Вы мне все надоели, надоели! Я уже в который раз вам повторяю, надоели, убирайтесь все. Это мой дом, я вас не желаю видеть.
— Джон, ты завтра все будешь видеть по-другому.
— Ты же знаешь, я люблю тебя и Тину, а вы сейчас только злите меня.
— Папа, я не верю, что ты любишь меня такой. Ты в самом деле пьян…
— И ты с ней заодно, дочка… Это она научила тебя ненавидеть отца?
От этих слов у девочки расширились от ужаса глаза. Она посмотрела на отца, потом перевела взгляд на мать. Но когда Тина увидела, как отец замахнулся и ударил мать по щеке, она резко бросилась защищать ее. Мать как бы отстранила девочку и подтолкнула к выходу. Тина, не долго думая, выскочила в коридор и прижалась к деревянной панели.
— Убирайтесь все! Убирайтесь! — уже в который раз кричал мужчина. — Вы не даете мне жить.
— Мы, мы тебя любим! — пробовала успокоить его женщина. — Джон, ты понимаешь, мы тебя любим. У тебя же есть дочь, хороший ребенок, послушный. Что ты делаешь, зачем ты доводишь нас до такого состояния?
— Аманда, я знаю, что ты мне изменяешь, я знаю.
— Джон, ты сошел с ума! Ты просто пьян! Успокойся. Ляг отдохни, поговорим об этом завтра.
— Ты мне изменяешь, я тебя убью. — Джон снова размахнулся и ударил женщину по щеке.
Глаза Аманды наполнились слезами. Она недоуменно смотрела на мужа и прикрывала лицо руками.
Но как всегда бывает у пьяных, внезапно настроение Джона изменилось. Он притянул жену к себе и стал грубо стягивать с ее плеча кофту.
— Что ты делаешь! — возмутилась Аманда. — Тут же ребенок!
— Я хочу развлекаться. Ты развлекаешься с другими, а со мной не хочешь? Да? — он встряхнул жену. — Мне говорили об этом. Все соседи знают и говорят.
— Это сплетни.
— Я знаю, что говорю.
— Зачем ты веришь другим, а мне не веришь?
— Мне хочется тебя именно сейчас, именно здесь, — Джон грубо пытался раздеть жену.
— Нас видит Тина…
— А мне плевать, ей можно смотреть, как ты развлекаешься с другими…
Аманда пробовала унять мужа, но тот все больше и больше распалялся.