Охотники за курганами
Гуря тут же достал бумагу, исписанную им часом ранее, когда они с ученым посланником решали — где отныне обедать. Протянул бумагу Полоччио.
—
Да, — продолжил Полоччио, — в присутствии свидетелей прошу утвердить подписью следующее, князь… Чту:
«В городе Венедия… это оставим… лично мнегбез присутствия свидетелей, русским купцом, прозванием Онисим, была передана присмертная тайна — где в (Либерии сокрыт клад золотых изделий…»
—
Вот вражина! — не утерпел Егер. — Тварь продажная! Купец буев! Такого купца я бы…
—
Хватит ругани! — прикрикнул Полоччио. — Будь ты вместо него, того купца, гниви ты заживо — тоже бы тайну не унес… на дно моря
Срединного… Чту далее:
«Ежели при помощи людей русских, данных мне в распоряжение Императрицей Российской, добуду я тот клад, то им, тем людям, что согласны идти мне в помощники — того клада десятая часть…»
—
Такой документ мне подписать — что выю под топор положить, — отмахнулся Артем Владимирыч, — ибо законы нашей земли писаны на предмет кладов и разных диковин земных, водных и небесных еще Петром Великим. А за укрытие тех кладов и диковин — казнь. И при том — все в земле российской найденное — принадлежит ноне нашей Императрице, Екатерине Алексеевне. А уж похочет она находчика отблагодарить — частию клада али батогами — то ей и решать…
Полоччио молча выслушал отказ князя.
Молчали все люди — с обеих сторон.
Тогда в укорот князя вступил Гуря:
—
Артем Владимирыч, — елейно начал он лить слова, — что же вы лжу на свет вынаете? Место, где как бы клад нашел ученый посланник Джузеппе Полоччио, — не есть земли, принадлежащие к Российской короне!
Артем Владимирыч в который раз удивился Гуре. Тишком, тишком, но тот раскрывал все более и более своих тайн — умственных и характерных. Но — с кабацким ярыжкой спорить — себе убыток. Князь повел взглядом по своим людям — кто найдется ответить выкресту?
Егер смотрел на концы своих сапог. Баальник стоял спиной и жевал травинку. Вещун затерялся где-то в приозерных долинах…
Перекрестился Олекса, совершил поясной поклон князю и, глядя поверх голов, сипло проговорил:
—
Раз мы сюда пришли, да пришли с боем, то сим и означили эти земли на вечное свое владение… Под империей, стало быть, эти земли, Гурьян. Уже третьего дни — под империей…
Гуря бессовестно захохотал. Егер дернулся — князь видел — зацепить иудея правой рукой в ухо.
—
Егер! — крикнул Артем Владимирыч. — Почто солдаты у тебя разбрелись, как коровы недоеные? Рескрипта Императрицы не знаете? Затесать немедля и воткнуть накрепко саженный столб здесь! — князь топнул оземь. — Да столб с полосами и гербом нашим поверху. Видишь, на некую публику сомнение нашло — будто не мы здесь хозяева!
—
Али — нашло форменное помешательство! — добавил Егер, повернулся и заорал на ночь глядя, балда: — В Богородицу вашу мать, да через семь гробов с присвистом! Ста-а-а-новись, блудливая рать! Древо рубить, тесать, приметный столб — ста-а-а-вить!
Полоччио покачал головой, смотря на выверты ссыльного князя. С такой прытью он, пожалуй, добудет себе избавление от ссылки… Но чужую судьбу — что со своей равнять? Свою надобно наперед ставить, вот и весь гешефт.
—
Князь! — звучно произнес ученый посланник Джузеппе Полоччио, с этого отрезка пути определив для себя именно так величать ссыльного майора. — Князь, давай продолжим наш торг.
—
Продолжим, — перевел дух Артем Владимирыч, — но как? После того, что я тебе объявил, про свой клад ты будешь вести торг только с Императрицей нашей, Самодержицей российской!
—
Ладно, ладно — будем с Императрицей вести торг, — поспешно согласился Полоччио, — однако пока мы лишь шерсть с живого барана себе на чулки меряем…
—
Вот те на! — удивился Артем Владимирыч. — Ты же баял — клад! А не шерсть!
—
По всем приметам — да, клад, — терпеливо отмахнулся Полоччио. — Кладов в земле много, да вынуть можно не каждый. Вот когда вынем, тогда и разговор продолжим — кому и с кем торговаться. Я же пришел пока просить о помощи к тому кладу добраться… Вот что я имею на этот счет!
Открыто, не таясь, Полоччио вынул на свет карту из малой тороки, открутил линзу со зрительной трубы и, наконец, накрыл на карте озеро Алтынколь фигуркой золотого оленя… Потом показал Артему Владимирычу, как на той карте выглядит каменный шар. Верный признак клада…
Сентября, первого дня, в приемной зале Императрицына дворца собрались придворные — устраивался смотр новых фрейлин Екатерины. Граф Панин в этот раз явился не один, а прихватил с собою двух новоявленных корнетов Преображенского полка, полковником коего была сама Императрица. Оба корнета имели нерусскую принадлежность и происходили: фон Брюллов — из остзейских немцев, а Ван дер Вален — из потомков шведского полона Петра Великого, выкупленных в свое время, но отказавшихся от возврата на родину.
Смешливый и глуповатый фон Брюллов мало устраивал Панина по ходу задуманной комбинации, но потребных людей со времен Петра Великого в России сыскать было завсегда трудно. Для темного дела сойдет и этот отпрыск бесштанного вестфальского ротмистра. Тут делов-то, ума не требующих, а токмо что нижней готовности — на пятак!
—
Туда смотри, бодливый селезень! — в сердцах одернул Панин вертлявого немца.
Он указал туда, где перед Екатериною, стоявшей в окружении придворных дам, делала реверанс молоденькая девушка. На миг поклона она уронила на свое лицо изумительно светлые волосы. Ее бальное платье скользнуло по гибкому телу, и немедля по платию засверкали блестки, режущие глаз даже при свете свечей.
—
Бриллиант! — бухнул басом Ван дер Вален.
—
Тебе ожениться пора, герр Вален, — не слыша шикающих сзади голосов, — проговорил граф Панин. — За этой барышней — огромное княжье состояние, немеряно земель и челяди.
—
Я — готов! — вытянулся перед графом Ван дер Вален.
—
Я — тоже готов! — корча ужимки вялым подбородком, сообщил графу и немецкий корнет фон Брюллов.
Императрица Екатерина Вторая через особого гарольда объявила собравшимся, что в ее штат приняты три фрейлины от высоких фамилий и по сему случаю объявляется праздничный ужин, а после — бал.
За сто рублей серебром, немедля данных графом Паниным, фон Брюллов согласился оказать содействие своему однокорытнику Ван дер Валену в стихийном, но мощном наезде на новую фрейлину Императрицы — княгиню Лизу Трубецкую.
Таковой «наезд», по внутреннему языку молодых преображенцев, состоялся сентября третьего дня, когда новеньких фрейлин в первый раз проводили в дортуар женской половины Летнего дворца Императрицы.
Тот дворец был строен хламно, кривулями, свечи комнатные дамы жестоко экономили — на свой кошт их заносили, а посему наезд корнету Ван дер Валену удался на славу.
Закутанные в темные плащи молодые гвардейцы дождались прохождения фрейлин по темному угловому отрезку коридора, фон Брюллов тюкнул Лизу Трубецкую огромным кулаком по голове. Вдвоем ее легко утащили без особых звуков под лестницу. А оттуда — в комнату уборщицы, купленную за отсутствие ея ночью в комнате за рубль.
Утром, переждав переполох, граф Панин ввел в кабинет Екатерины юного Ван дер Валена.
—
Он, матушка, свершил… правда, по огромной и безумной любови, сей ночной поступок, героя коего ты изволила приказать сыскать и немедленно.
Екатерина поразилась, с каким цинизмом граф представил ей, им же, всего вероятнее, и подговоренного безродного хлыща. Ловко заходит граф с козыря, пусть и не с туза, но с короля — точно.
—
Жениться на моей фроляйн… — тут Екатерина услышала будто со стороны свою онемеченную речь, да бог с ней, с речью! — жениться на обесчещенной тобою Елизавете Трубецкой, девице княжеского рода, ты, шалопай, — согласен?