Охотники за курганами
Князь, насытившись, огляделся. У их костра сидели ближние — Егер, Акмурза, Байгал, старый казак Левка Трифонов — знаток пушечной стрельбы, есаул забайкальцев Олейников, да монах Олекса.
Джунгары поставили три костра, с трех сторон окружив место княжеского ужина. С четвертой стороны сидели вокруг своего костра забайкальские казаки. От джунгарских котлов пованивало ослизлой кониной, но было весело. Там пели свои песни, под деревянные музыкальные балалаи о двух струнах.
За первым кругом горели костры солдат и возчиков.
Один костер был больше других, и там было необычно тихо.
Князь удивился. Встал, махнул Егеру не следовать за ним и пошел к большому костру.
Человек сорок жались не к огню костровища, а к человеку, неспешно ведущему рассказ. Когда глаза князя привыкли к огню, он узнал в рассказчике Баальника. Рядом с Баальником полулежал на кошме и второй старик — Вещун. Его лицо заслоняли молодые лица служивых.
Князь тихо пригнулся, приблизился на сторону рассказчика и сел наземь. Прислушался.
Глава 17
СКАЗ БААЛЬНИКА ПРО ТО,
КАК СЛЕДУЕТ БУГРОВЩИКАМ ЛОМАТЬ КУРГАНЫ
—
… Скифом прозываемый, был с нами человек. Он-то и баял нам, будто курганы те вроде дорогу обозначают. От пределов моря Чермного до пределов озера Баалкар, что зовется ныне Байкал, по тощему разуму инородцев. А оттель и далее идет та дорога курганов, идет к акиану-морю, но того я не знаю, о том слыхал, но сам не видел.
—
Ведет, — раздался в тишине звучный голос Вещуна, — ведет дорога к пределам океана. — Дело рассказывай.
—
Курган — слово ненашенское, — также медленно продолжил сказ Баальник, — его все народы говорят. Как бы общее слово. Его понять можно так: крепко огороженный рай. Или — по ту сторону жизни счастливая страна.
—
Верно, — снова подал голос Вещун, — но ты дело говори.
—
Вот тебе теперь и дело. В Таврии турецкой сначала было наше дело. Там старожильные народы, дабы совершить обряд похорон большого человека, вождя там или совершенного царя, копали глубокую яму, выстилали дно камнем, из камня же выкладывали стены могилы большим кирпичом, но без жидкой скрепы, клали туда покойника, клали его жену, рабов, лошадей…
—
Что — все однодневно мерли? — не выдержал молодой парень из солдат.
—
Ништо! Разве так бывает? Их травили отравой. А потом клали к умершему. И лошадей два десятка, или даже пять на десять голов, убивали, а уж потом клали в могилу. И повозки покойника, и утварь для дома — валили туда же. Ну и главный нам приман — злато-серебро. На могилу ту накатывали плиты каменные, из легкого, белого камня. Вроде — избу каменную ставили над умершим. Домовину. А потом — валили камень без разбору. Вот ты, пытливый отрок, встань.
Сконфуженный солдат встал, подстегиваемый товарищами.
—
Его рост осознали? Десять таких человеческих ростов взять, да что десять? Как бы и не двадцать таких его ростов! Такой вышины сыпали каменный холм усопшему. Я мерял шагами один курган там, в Таврии. С одного бока стал восходить, а по другому боку спустился. И начел своих шагов сто на десять.
—
Это же полверсты будет! — удивленно воскликнул стоящий до сих пор солдатик.
—
Ты, ученый служивый, сядь. Будет и поболее версты. Но считай, что я вверх шел, а потом вниз. По ровной земле — менее версты, конечно, будет…
А теперича — главное. Когда камня накидают вдосталь, на камень еще сыплют землю. Сыплют земли много.
—
Это ж сколько народу должно одного упокойника хоронить? — снова не сдержал удивления ученый в счете солдатик, — а потом им надо поминальный обед устраивать. Такой разор семье!
—
Народу, ясно, много собиралось. Но не о народе говорю. Слушай молча. Где ныне тот народ — никто не ведает… Да, так вот. Стали мы,
было, траншею бить сбоку того кургана. Ибо, влезши наверх его, увидели, что поверху уже давно до нас пытались люди тот курган вскрыть. Широкую да глубокую ямину вырыли, но та яма за долгие годы оплыла землей. А раз сверху уже воры лазили, так тот скиф сказал нам, он навроде меня у нас был — Ведуном, Баальником, скиф сказал нам, что надо заходить в могилу сбоку. По солнцу определил стороны света, еще побегал вокруг с китайской вертушкой…
Артем Владимирыч вдруг очнулся от интриги рассказа старого бугровщика. Компас! Китайская вертушка — компас! А у них в караване компаса нет! Артем Владимирыч от внезапной обиды сжал кулаки. Дурья башка! Компас в Тобольске был. Один, но был. Губернатор Соймонов без компаса — тяжелой металлической посудины со стрелкой, указующей на стороны света — и версты не ездил! Ту посудину губернатор поместил в деревянный сундук, окованный латунными полосами, а под ее транспорт выделял отдельного коня с мягкой повозкой.
Эх, ты, артиллерии генерал! Мог бы и спросить у Соймонова права попользоваться полезным инструментом в походе на неизвестные земли!
… То есть — расчел нам Скиф, — продолжал Баальник, — как в древнюю старину упокоенного клали. Удивление мы с товарищами имели, что того, неведомого царя клали на стороны света чисто русским обычаем! Ногами — на Запад, главой — на Восток! Говорит тот скиф: «Те, которые ранее нас здесь золото шарпали, к упокойнику сверху добрались, а вот к евонным женам да к коням — побрезговали. Али — поопаслись. Кони, знамо мне — Ложились с Севера. Через коней и станем входить в курган.
Баальник принял поданную ему костровым дежурным солдатом чашку теплого взвара из сухой малины, неспешно выпил. Потом продолжил:
— Земля за века слежалась на том кургане до каменной тверди. Лопатой не взять. Потому и радовался я днесь, что в наш обоз взято много железных лопат, кирок да ломов. Это — здраво. Князь, наш баскарма, свидетельствую, голова!.. Ну, вот, сказываю далее. Кое-как пробились мы деревянными лопатами, железом окованными по лезвию… такая Дрянь, а не лопаты! — до каменной насыпи. Там стало легче. Камни долго ли руками собирать да откидывать. Однако лишь первый день радовались. Оказалось, что камни руками кидать, что руки калечить. Нас подвела алчба. Скиф тогда бегал, кричал — руки берегите, волки! Да кто он? Наш вож — Степан Новоградовский, кличем Долото — послал его… мать доить, да и нас подопнул. Из воровского народа, а было нас на том кургане сотня с лишком человек ватажных, половина на другой день работать не могла — ладони сточили о камень до мяса. Так что, товарищи, надо падерки иметь, да не одни.
—
Везут в обозе целый воз падерок, — густо сказал кто-то невидимый.
—
Это здраво! Руки — руками, а ведь нас тогда поджимало! Не дай бог, увидят турки, что мы их землю ковыряем, порубают нас. Турки тогда разъездами накатывались в те скифские степи. Башибузуки, надо сказать. Рубили всех, без разбору… Да, далее так — нашили мы из обрывков одежи навроде варежек и снова пошли камни кидать. И вот, докидались. Встала перед нами стена из камня уже тесаного. Значит, мерекаем, до упокойного дома добрались. Весь интерес нам был в том, что камни те тесаные, вроде кирпича, длиной в аршин, а вширь, да ввысь — в половину аршина, меж собой крепились серебряными скобами. Серебряными, товарищи! В локоть длиной та скоба, да в толщину — в мой большой палец. А скоб тех мы наковыряли — полета штук. На скобах письмена гравированы, да тех письмен нам было не разобрать, потому и не убоялись мы предупреждений скифа, что надо работать теперь тонко, тихо. А мы — давай ковырять оглоблями тую кирпичную стену. Четверо топорами меж кирпичей бьют, дыру пробивают. Камень, из какового плитовая кладка строена, названием был — известняк. Мягок был камень, податлив. Опять тому радуемся. Пробили наши топорники отверстия, сунули мы в них оглобли да поднажали…
Баальник перекрестился двумя перстами. Снова приложился к чашке со взваром.
Вокруг костра сидящие люди даже шевеления прекратили. Кто-то прерывисто, как лошадь, вздохнул.