На букву "М" (СИ)

Дрим, обычно курящий сидя на подоконнике, невозмутимо вытряхнул из пачки сигарету, щёлкнул зажигалкой, но так и не сел. Хотя при его работе это почти единственная возможность за весь день вытянуть уставшие ноги.
— Боюсь, шеф вряд ли смотрел «Матильду», — оправдывалась я за нечаянный плагиат. Но главное — сработало, а на войне все средства хороши.
— Боюсь, и благородства в нём поменьше, — не разделив мой оптимизм, выпустил он струйку дыма в окно и, прижавшись спиной к стене, сложил на мощной груди покрытые татуировками руки.
Если даже избалованный козёл Вадичка после того поцелуя какое-то время вызывал у меня сердечные спазмы, то от пристального взгляда нашего могучего серьёзного брутального су-шефа моё падкое на мужскую красоту сердечко каждый раз буквально разбивал паралич. Дрим расплющивал его жалкое тяжёлым взглядом как бетонной плитой. И пока оно там трепыхалось бедное, я, вытянув шею, как кобра, зачарованная флейтой факира, жадно облизывалась глазами на его красивейшие в мире губы в обрамлении мужественного подбородка, спартанских скул и самой содрогательной из видимых мной когда-либо хмурой складки между бровей на лице благородного патриция, обветренного огнём горячих плит.
В белоснежном поварском кителе он казался боевым адмиралом за штурвалом корабля, а когда его снимал — пиратом. Исписанные в синеву полинезийскими узорами как заклинаниями, его руки вызывали священный трепет красотой рельефа античных статуй. Но его, словно вырезанные рукой Родена, губы совершенством исполнения превосходили даже их.
Нет, я не влюбчивая ворона! Я не виновата, что они такие красивые!
— Он так легко не отступит, — растянулись его офигенные губы в кривую недобрую полуулыбку.
— К счастью, он и не император, — сморгнула я, хотя в пору было сглотнуть. И удивилась, когда сделав несколько шагов к двери служебного помещения до меня, вдруг дошло: — Ты тоже смотрел этот фильм?
— Слышал, что ты собиралась смотреть и тоже глянул.
«Миу, — мяукнуло моё сердечко и умилительно сложило лапки. — Как ми-и-ло. Неужели он смотрел, потому что смотрела я?»
— И как тебе? — взялась я за ручку двери, но она открылась сама, едва не стукнув меня по носу, впуская главного администратора Наталью.
— Что обсуждаете? — по дороге засунула она в рот сигарету и прикурила от протянутого Дримом огонька.
— «Матильду».
— Я считаю, тема сисек была не раскрыта, — села она на любимый всеми подоконник. — Показали только одну.
Я ушла переодеваться под их дружный хохот, искренне жалея, что эта шутка пришла в голову не мне. Но моё настроение уже и так безнадёжно испортил Агранский. Блин, а я всё же надеялась, что он мужик. Что хотя бы просто отвяжется. Тем более, говорили, что он был женат, и сейчас у него есть подруга. Но как же не вовремя его притязания! Мне так нужна эта работа!
Я тяжко вздохнула, натягивая положенные по дресс-коду колготки. И вздрогнула, когда прямо над ухом прозвучал голос администратора.
— Дружочек, а ты когда-нибудь на гала-ужинах работала? На банкетах? — обдала меня свежим запахом табачища Наталья, энергичная волевая женщина за сорок, и не думая отворачиваться, пока я поправляла капрон. Даже наоборот, продолжала разглядывать с пристрастием. И слегка с сочувствием. Видимо, Дрим щедро поделился с ней своими наблюдениями и опасениями на счёт босса.
— Нет, — честно призналась я, одёргивая юбку. — А за это платят?
— Какая ты всё же красавица, Сонь, — довольно поцокала она языком и словно опомнилась. — Конечно платят! Так вот. Завтра вечером как раз будет такая возможность. Хочешь подработать на банкете, дружочек? Официантам-новичкам дают по сто пятьдесят рублей за час. В обязанности входят сервировка столов, чистка стекла и столовых приборов, обслуживание гостей. Униформу выдадут. Там завтра все в чёрном. Обучение перед началом мероприятия, поэтому явиться надо за два часа. То есть к пяти. Если хорошо покажешь себя, то могут и на постоянное место взять.
— Но я же завтра… — вяло возразила я, но она понимающе перебила:
 
— Здесь с Алёной на утреннюю смену подменись. Ей как раз с утра в больницу с ребёнком. А она за тебя выйдет вечером.
— Наташ, я хотела выйти летом на полный день, — разогнулась я, справившись с тугой застёжкой туфли.
— Я помню, помню, — по-матерински поправила она воротничок моей блузки. А потом вздохнула. — Только не даст он тебе здесь работать, дружочек. Если не согласишься, не даст, и, если согласишься, тем более не даст. Уж поверь, Натэллочка столько про сына нелицеприятного рассказывала. Я знаю, что говорю. — Она ободряюще улыбнулась. Но обе мы понимали, что уязвлённый Агранский приведёт в действие свой приговор. Надо искать новую работу. — Ну что, звоню? — достала она телефон.
Я не сдержалась, обняла её.
— Спасибо, Наташ!
— Не за что, дружочек. Не за что. Давай, беги уже в зал, — строго постучала она по часам на запястье.
И я побежала, даже не спросив где, по какому поводу и что за банкет.
  
Глава 5. ВП
 
Разглядывать студенток, конечно, приятно. Хорошенькие, юные, свеженькие, они прямо излучали оптимизм, легкомысленность, уверенность в завтрашнем дне.
В одиночку, группкой или парочками они пробегали по холлу как блики солнца по воде, мерцали, искрились, вдохновляли. Но звонок литературного агента жестоко низверг меня с высот мысленных поглаживаний тугих попок и упругих грудок в глубины своей профессиональной несостоятельности.
— Да не надо меня успокаивать, Гер, — отвернулся я к окну, хотя был близок к тому, чтобы подмигнуть одному из юных созданий, что нашёптывало обо мне другому столь же нежному и стройному что-то с таким восторгом, что я облизнулся. Заклишованный мозг автора любовных романов уже нарисовал живописную картину как юная нимфа дожидается меня на крыльце университета. И пошёл даже дальше: до «как её он полюбил на сто восьмой стpанице!» Хотя девчонка не в моём вкусе. Слишком заинтересованная. Слишком «фигуристая». Слишком блондинка. Грудь мне нравилась не настолько молочная, бёдра не настолько крутые. Это, говорят, для родов хорошо. Но, видимо, я сознательно избегал всего, связанного с детьми и пергидрольной демонстрацией интеллекта. Хотя готов был мысленно пристроиться сзади даже к этим широкоформатным округлостям, но лучше — разглядеть повнимательнее её подругу, вон ту, с чёлочкой, если бы не чёртов агент. — Гер, я что, не знаю, что такое хорошие продажи? Тридцать тысяч копий предварительный заказ вместе с книжными сетями — это, мать твою, ни о чём, Герман Михайлович. Ни. О. Чём. Это даже не слёзы, это, сука, как выжимать капли из дохлого заспиртованного кота.
Накрыло стойким желанием швырнуть телефон с досады. Но если бы это помогало.
Чего греха таить, я знал, что эта книга провалится, чувствовал, предрекал, пророчил, но в глубине души всё равно наивно надеялся на чудо. А теперь злился, что его не произошло. Хотя двадцать первое число только завтра, завтра и начало продаж, и презентация, и буктрейлер по всем каналам, и праздничный банкет, но хреново уже сегодня.
— Юлий Моисеевич, ну что, жду на фуршете? — завершив короткий разговор, повернулся я к ректору университета, который когда-то в другой жизни преподавал экономику у меня.
— Спасибо, Лёнь, но прости, не могу, у внучки выпускной, — он дружески похлопал меня по плечу. — А на счёт лекций ты подумай. Я тебя не иностранную литература приглашаю читать. Не Фолкнера с «Улиссом». А родной русский, культуру речи. По твоему профилю и диплому.
Я едва сдержал едкий смешок. Культуру это я могу. Особенно речи. А вообще приглашать кота стеречь сметану… у меня аж яйца словно молнией прищемило от предвкушения, что сотни юных гибких ланей будут готовы на всё ради моего заветного росчерка в зачётке. Будут трепетать от восторга и страха, пропитывая воздух аудитории ароматами духов и гормонов, ожидая… экзамены. Я аж вспотел.
— Спасибо, Юлий Моисеевич, я подумаю, — жадно сглотнув, снял с шеи пижонский шарф и засунул в карман.