Я знаю, на что ты смотришь (СИ)

Поворачиваю голову и встречаюсь с суровым взглядом начальника.
— Зайди в мой кабинет, — приказным тоном выпаливает он.
— Не сейчас! — отвечаю я, сжимая ручку двери в номер Евы.
— Нет! Сейчас! — на тон выше рычит Мирон.
— Но… — кошусь на дверь номера, в котором сидит идиотка, что наматывает мои кишки себе на кулак.
— Об этом и речь… С ней все будет нормально.
Разжимаю онемевшие пальцы и направляюсь следом за Мироном. Закрываю дверь в кабинет, но понимаю, что мои мысли сейчас совсем не в этой комнате.
— Присядь, — произносит хозяин пространства.
— Что с ней?! — рычу я и вместо того, чтобы занять предложенное место, упираюсь ладонями в край стола.
— Сядь, Максим! Так у нас не выйдет нормального разговора.
Выдыхаю и опускаюсь на стул. Мирон собран и, кажется, зол или взволнован. Он сверлит меня взглядом, будто разбирает на части, выискивая изъяны или что-то еще.
— Я жду, — говорю первый, не в силах больше выносить бесполезное молчание.
— Я просил тебя держаться от нее подальше.
— Это оказалось невозможным, — отвечаю честно, не собираясь оправдываться.
— Что если я попрошу тебя сейчас оставить ее в покое?
— Боюсь, ответ будет тот же.
— Тогда мне придется уволить тебя.
— За что?! Что вы скрываете? Что происходит с Евой?!
— Для чего тебе ответы на эти вопросы? — Мирон сохраняет железобетонное спокойствие, но в его глазах уже видны трещины волнения.
— Потому что я… Я хочу…
— Разве ты еще не получил то, что хотел?
— Что?! Это вообще не твое дело! Кто ты для нее?!
Чувствую, что меня несет, но… Как иначе? Я уже нихера не понимаю.
— А кто для нее ты?
Меня обезоруживает этот вопрос. Кто я для нее? Да никто, блять! Игрушечка, которую она крутит в руках, думая какую часть оторвать первой.
— Максим, тебе лучше уехать. Я заплачу тебе…
— Мне не нужны твои деньги! — подрываюсь на ноги, ощущая прилив ярости.
— Сядь! Возьми себя в руки! — Мирон потихоньку тоже начинает выходить из себя.
— Нет! Мне нужно поговорить с ней! — выплевываю я и разворачиваюсь на выход.
— Ева больна… — тихо произносит Мирон с такой болью в голосе, что у меня самого сжимается сердце.
Медленно возвращаюсь на место и сажусь напротив него. Электричество бежит по венам, накаляя мое состояние до безумия.
— Что с ней? — спрашиваю, а Мирон отводит взгляд, впервые показывая свою уязвимость. — Я хочу помочь, если это возможно.
— У нее… — он тяжело вздыхает, все еще не глядя на меня, — психологическое расстройство. Затянувшаяся стадия отрицания.
— Что она отрицает?
— Смерть моего брата.
Если это должно мне что-то разъяснить, то нихера не выходит. Я как не въезжал в ситуацию, так и не въезжаю.
— Может, ты объяснишь подробно, — говорю я, умоляя эмоции поутихнуть, а мозг включиться.
— А тебе это нужно?
— Да! — отвечаю не я, отвечает… сука, сердце.
— Эта база — бизнес моего отца, когда он умер, дело отошло нам с братом. Демьян младше меня на три года, ему тогда было всего двадцать. Он был…
Вижу, что Мирону тяжело дается эта история, поэтому стараюсь не мешать и просто жду, пока он соберется с силами и мыслями.
— Он был тем еще засранцем и тусовщиком, но в бизнес вцепился зубами. Ему все это очень нравилось. Он за пару лет прокачал это место, сделал его одним из самых популярных на побережье. Работал день и ночь, выстраивая концепции, разрабатывая правила. Вникал в каждый процесс и систему, чтобы усовершенствовать. Казалось, ему ничего больше не нужно, пока к нам не приехала Ева…
Мирон с трудом сглатывает и наливает себе стакан воды, чтобы промочить горло. Я же продолжаю оставаться немым слушателем.
— Ей только исполнилось девятнадцать. Отец женился второй раз и отправил дочь подальше, пока сам наслаждался молодой женой. Ева была совсем не такой, как сейчас. Совсем не такой… Она была скромной, милой, доброй. С кем бы она не разговаривала, все смотрели на нее с каким-то благоговением. Конечно, Дем заметил ее. Он не отличался скромностью и не признавал никаких норм приличия. Здесь же постоянный поток, он менял девок каждый вечер, но эта малышка его так зацепила, что…
 
Не могу понять собственные ощущения. Я слушаю историю о людях, которых не знаю. Историю из далекого прошлого, но все равно во мне что-то скребётся. Маленький злобный зверек негодования. И я не знаю, из-за чего именно он так бесится.
— Это была любовь, Максим. Если ты сам любил кого-то, думаю, поймешь, о чем я. Они были вместе четыре года. Ева приезжала сюда каждое лето, пока не окончила универ, после осталась насовсем. Она была его тормозом во многих моментах, не давала ему совершать все безумные глупости, которые он так любил. Дем кайфовал от разных экстремальных штук, а вдобавок славился крутым нравом и взрывным характером. Но ее он слушал. Только Еву и никого больше. Два года назад, в начале лета он сделал ей предложение. В августе они должны были пожениться, но…
Вот мы и подходим к главному. Сжимаю кулаки, потому что чувствую, как тяжесть трагедии падает мне на плечи.
— Ты же наверняка уже знаешь, где она спит. Мне сказали охранники, что видели, как ты прыгаешь через забор последние два дня. Это было их место. Пока погода позволяла, они практически жили за той скалой. В одно утро Ева просто проснулась, а Демьяна нет. Она пришла ко мне, чтобы спросить, не знаю ли я, где он… Мы искали двое суток. И нашли… Тело на берегу в нескольких километрах отсюда.
— Мои соболезнования, — произношу просто на автомате, находясь в какой-то прострации.
— Спасибо. Но это еще не все… — хрипло отвечает Мирон. — Ева так кричала. Мне до сих пор снится тот вечер. Как она прижимала к себе его голову и захлебывалась рыданиями. Мы еле увели ее оттуда. Пришлось вызвать скорую и накачать ее успокоительными. Ева не выходила из номера несколько дней, не поехала на похороны, не разговаривала и не ела. Я едва не поседел за ту неделю. А потом… Она пришла ко мне. Высохшая, как цветок для гербария. Бледная, с красными глазами. Она спросила, не знаю ли я, когда вернется Дем…
Я обхватываю голову руками, крепко зажмуриваясь. Это какой-то треш. Я просто… У меня нет слов, мыслей, сил… Меня будто наживо потрошат.
— Думаю, ты догадываешься, что было дальше… Для ясности я коротко обрисую ситуацию. Мне пришлось вызвать ее родителей. Они отправили ее в клинику, потому что если кто-то упоминал о смерти Демьяна у нее начинался приступ страшной истерики… С суицидальными наклонностями. Но как только Ева успокаивалась, то ее память как будто стиралась, и она снова спрашивала, где Дем и когда вернется, не осознавая и не принимая, что он уже никогда не сможет вернуться. В больнице Ева пробыла больше полугода, а летом вернулась сюда уже такой, которую ты знаешь.
— Как ее отпустили, если она все еще?.. — мне с трудом даются эти слова. — Нездорова.
— У нее есть наблюдающий врач в режиме онлайн. Склонности к суициду больше нет.
Да? Нет склонности к суициду? Серьезно, блять?! Да она убивает себя каждый гребаный день!
— Я обещал брату, что буду присматривать за ней. Обещал… — продолжает Мирон. — Я не могу ее выгнать или снова отправить в больницу. Я приезжал к ней туда. Да, все такие милые и улыбчивые, но… Это психушка! Я… Я не знаю, что делать. Я хочу, чтобы она жила. Чтобы была счастлива. Чтобы...
Передо мной сейчас сидит взрослый мужчина, но выглядит он, как маленький мальчик, который сломал что-то и пытается все исправить, только вот не знает как. И он же сейчас вручает мне бомбу с уже запущенным таймером. Держу ее в руках, наблюдая, как меняются цифры. У меня есть вариант бросить ее подальше или… Проглотить, позволив разорвать меня на кусочки.
 
— Ей нужна помощь. Ты это понимаешь? — серьезно говорю я, уже не парясь о субординации. — Она не живет. Она не сможет быть счастлива, если не переступит эту стадию и не пройдет все остальные до принятия.
— Ева не слушает никого. Так же, как и Демьян.