Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4. (СИ)
- Как нужно отвечать генералу?
- Вижу, Ваше Высокопревосходительство!
- Он хитрой инвенции, на пять зарядов. Никто не приметит, что нацелен в тебя под полой. Пуля в живот - знаешь, что такое? Хотя откуда тебе... Как на колу помирают, видал? Вот, примерно похожая смерть. Придумай, как распорядиться, чтоб твои подчиненные не обеспокоились. Желательно до завтрашнего утра, когда мы оба будем далече.
- Надо Ваньку Набокова дождаться. Велю ему передать остальным, будто Ушаков велел всем в Гатчино быть, а те двое уже уехали.
- Поверят?
- Мне-то? Поверят!
Под ручку, как лучшие друзья, выползаем наружу. Малость подозрительно, при такой разности чинов. Впридачу, от одного воняет порохом - ну и что, а чем еще пахнуть боевому генералу? От другого, несмотря на обмывание, дерьмом - так не розами же благоухать при такой должности...
Караульный офицер заикнулся было о запросе на перевод арестанта по надлежащей форме, но был с ходу опрокинут:
- Тебе что, государыня императрица уже не указ?! - Потрясал я фальшивой грамотой. - О Персии возмечтал, али о Камчатке? Молись, чтобы только переводом в армию отделаться!
Илью здесь уважали. Отдельный каземат, два солдата прямо внутри, ручные и ножные железа. Грубая хламида пропиталась на спине сочащейся кровью, левая рука обмотана тряпкой. Ногти вырвали, я уже знал из протокола. Верный слуга упирался, как старовер, и пока не успел сказать ничего важного. Лицо, искаженное мучительной гримасой, вспыхнуло внезапным счастьем:
- Ваше Сиятельство... Век за вас буду Бога молить!
- Цыть! За Ея Императорское Величество моли - да не радуйся прежде времени. Может, по разбору дела, еще и голову отрубят. Велено пред высочайшие очи представить.
Оборотившись к офицеру, я скомандовал:
- Расковать, вымыть, переодеть, привести в божеский вид! Полчаса на все, ТАМ ждать не будут! Бегом!!!
Явившийся в разгар кутерьмы подканцелярист Набоков заставил на мгновение сжаться мое сердце: парень был умный. Однако ж, и он не усомнился в натуральности происходящего. Все походило на то, как если б генерал Читтанов пробился-таки к императрице, и та возжелала сама разобраться, кто прав, кто виноват. Бывает с нею такое. Тогда нервозность секретаря вполне понятна: высшее начальство, как всегда, выкрутится, а подчиненных обратит в козлов отпущения, принудив отвечать за мнимое своевольство. Беда, словом!
И вот золоченая карета шестериком хромает по неровным, разбитым улицам северной столицы. Рядом со мною - дрожащий секретарь Возгряев. Напротив - Илюха, с кровожадной мечтой во взоре: лишь мое присутствие мешает ему вцепиться здоровой рукою в глотку своему vis-a-vis. На запятках - два гвардейских солдата. Совсем не взять охраны было бы подозрительно.
Так. Вот она, церковь Успения. Через протоку, на островке, пороховой магазин. В затоне у берега - крутобокая морская лодка с шестью гребцами и рулевым. Если бы мимо проходил какой-нибудь чиновник из Коммерц-коллегии, изрядно удивился б: чего это ради компанейские приказчики, шкиперы торговых судов и ученые инженеры оделись по-простому и взялись за весла? Но шляться в присутственное время не положено, да и кому какое дело?! Я генерал! Пожелаю - майоров и полковников на весла посажу, и никуда не денутся! Мои люди: хочу - с кашей ем, хочу - масло пахтаю!
- Ступайте в бот. Иван, отдельно их рассади, чтоб не загрызли друг друга. Служивые, вот вам на водку.
- Премного благодарны, Ваше Высокопревосходительство!
- Панфил, домой! На завтра держи коней в готовности!
- Слушаюсь, Ваша Милость!
По-юношески резво прыгаю через борт. Удивительная, давно забытая легкость звенит во всех членах - словно бы лет двадцать упало с плеч. Как воин, скинувший тяжкую броню: подпрыгну - улечу. Воля! Счастье жить по правде, не оглядываясь на власть и закон. Какие еще сомненья, что я казацкого роду?! Суденышко выплывает в Неву.
- Вперед!
Последняя преграда - наплавной мост с полицейской заставой в проходе для лодок. Ловят беспаспортных и не очищенные таможней товары. Однако генералу, путешествующему по казенной надобности, полиция препятствовать не смеет. Только спросят, как регламент велит, куда моя милость изволит следовать.
- В Кронштадт!
- Счастливого пути, Ваше Высокопревосходительство!
Титул неправильный. Он мне уже не принадлежит: брошен, как ненужный хлам при выступлении армии из квартир. И черт с ним!
- Прибавить ходу! Веселей греби!
Весла пенят Неву. Идем отлично: галерные матросы позавидуют. Мои люди и кормлены получше, и в застенок очень уж не хотят. Здесь только те, кто слишком много знает - и кого круто взяли бы в оборот, если б я бросил их в России. Все пошли со мной добровольно; семьи спрятали по глухим деревням или переправили заранее на корабль. Какой корабль, спросите? Какой надо! Который ждет в финских шхерах, в условленном месте.
Выходим в залив. Ветер встречный. Плевать! Все равно ставим мачту: высоченную, составную из двух частей. Натягиваем штаги. Опускаем тяжелый шверт. Узкие треугольные паруса дают преимущество в лавировке перед любым судном. И скорость неплоха. Котлин миновать - потом уже никто не догонит!
Кое-где по сторонам виднеются рыбачьи лодки; навстречу ползет груженый плашкоут из Кронштадта. Не опасны. Бояться надо будет, если быстрая скампавея выскочит из галерной гавани и помчится по нашему следу. Обнаружили 'тайные', что их одурачили, или еще нет? Иметь фору до утра было бы чудесно, однако сильно рассчитывать на нее не стоит. Впрочем, ищеек Ушакова ожидает еще одно препятствие.
Отношения между армией, флотом и Тайной канцелярией представляют некий треугольник - отнюдь не любовный! Оставим в стороне гвардию, чтобы не усложнять; так вот, сухопутные и морские служители смотрят друг на друга с неприязнью и пренебрежительной ревностью. Единственно, в чем они сходятся - это в сокрытой ненависти к 'тайным'. Бог весть, с чего: вроде, не так уж много офицеров и нижних чинов прошло через застенок. Но если в галерную гавань прискачут ушаковцы и потребуют немедля предоставить им судно - можно быть уверену, что веские причины не позволят выйти в море не то что галере, а и крохотному ялику! До тех пор, пока с самого верху не прозвучит громогласный приказ, грозящий за неисполнение тяжкими карами. А это опять же время, время...
Меняются галсы. Минуты слагаются в часы. Погони все нет! Когда бесконечный северный летний вечер плавно переходит в синюю полночь, кронштадтские узости остаются далеко за кормой. Ветер отходит на четыре румба. Идем без лавировки, почти в галфвинд. Есть компас, карты и опытные моряки: так что ж не уступить расслабленности, после напряженного дня? На правой скуле слабо тлеет у горизонта ночная заря, слева плещут в борт нестрашные волны - вроде бы, совсем не похоже на бегство из Африки. Там была бесконечно чужая страна. Здесь - родина, потерянная отцом и вновь обретенная мною, через непомерные труды и пролитую за нее кровь. Но есть общее. Обе земли стоят на рабстве. В конечном счете, все мои несчастья, начиная от ссоры с Петром, берут начало в этом ядовитом источнике. Русское государство устроено просто и логично. Как крепостной мужик - раб своего помещика, так сей последний - раб государя. От пяток до макушки, до высших сановников - один принцип. Почему-то всевозможные немцы прекрасно в эту систему вписываются, а меня она отторгает, как чужеродное тело. Сколько ни притворяйся покорным, наметанный хозяйский глаз рано или поздно разглядит: другие слуги его (или ее), а этот хрен знает чей. Или вовсе ничей: сам себе хозяин, и делает, что считает нужным! Опасный человек! Если сия чума распространится - не окажется ли, что им и царь не надобен?!
На другой день, ближе к вечеру, добрались до пункта рандеву. Старик 'Менелай' на якоре, дружелюбная разбойничья рожа Луки Капрани, приветственные крики, объятья. Снялись немедля: сейчас фельдъегери скачут, загоняя лошадей, с приказами для ревельской эскадры. Как бы не перехватили в горле залива! Только миновали траверз Гангута, и стих азарт парусной гонки - подкрался украденный в Петербурге секретарь Тайной канцелярии.