Бабочка и Орфей (СИ)
Вот тогда я и узнал, какова подлинная награда героя. Не полцарства, слава или там прекрасная принцесса. Награда — это когда ты понимаешь, что всё было не зря, что ни единая капля крови и пота не упала напрасно. Что ты был прав, на одном упрямстве проламываясь сквозь самые чёрные часы. Ведь лишь благодаря этому всему стало возможным лучистое счастье другого человека, а оно, без преувеличения, дороже любых сокровищ в мире.
Почти всю дорогу до замка мы прошли бок о бок в уютном молчании. Только когда в воздухе передо мной затанцевала лимонница, я протянул ладонь и показал Бабочке севшую на неё тёзку.
— Знакомься, твоя родственница. Вела меня от самого Ахерона.
Лимонница тут же перепорхнула с моей руки на чуть вздёрнутый нос собрата. Бабочка остановился и забавно скосил глаза.
— Привет, — было видно, что он очень старается не спугнуть летунью. — Спасибо тебе.
Лимонница взлетела вверх, мой спутник засмотрелся на неё, делая шаг, и, конечно же, споткнулся.
— Остор-рожно! — я хотел поймать его под локоть, но пальцы схватили пустоту. Живому невозможно коснуться тени.
— Упс, — смутился удержавшийся на ногах Бабочка. — Отвлёкся.
Вот здесь он отличался от Тима разительно: тот никогда не выказывал свои эмоции настолько открыто. А чувства Бабочки отражались в каждой чёрточке подвижного, тонко выписанного лица, в каждой веснушке-золотинке, что щедро разбрызгались по носу и щекам. Тимыч, кстати, не был ни веснушчатым, ни столь явно зеленоглазым, так что правильно я когда-то определил Бабочку «другим». И, врать не буду, по-человечески он мне нравился.
Бог ждал нас возле прохода за стену замка.
— Вы всё-таки согласились, — печально сказал он Бабочке. — Надеюсь только, что вы даёте себе отчёт: память смертных коротка, а чувства переменчивы.
У меня реально зачесались кулаки дать этому «администратору» в глаз. Погулял бы он через своё царство-государство в моей шкуре — трижды бы подумал прежде, чем разбрасываться словами про память и чувства.
— Я помню, — просто ответил Бабочка. — Но поверьте, в следующий раз мы с вами увидимся не раньше, чем моё время подойдёт к концу.
— Искренне желаю, чтобы так и случилось, — бог перешёл на деловой тон: — Однако сейчас вы уходите.
— Да, — ответили мы почти хором.
— Тогда, Андрей Владиславович, запомните единственное условие: вы идёте первым и ни в коем случае не должны оборачиваться, пока не окажетесь на земле. Даже полвзгляда назад перечеркнут все ваши старания, и второго шанса не будет.
— Понял, — серьёзно кивнул я.
— Очень хорошо. Прошу вас обоих, следуйте за мной.
Нас опять закружили лестницы и переходы замка. Лимонница сидела у меня на плече, а присутствие Бабочки я спиной чувствовал и потому не беспокоился.
— Подъём будет сложнее спуска, — расплывчато предупредил бог, наконец остановившись где-то в замковых глубинах перед дверью, обитой листовой медью. — Но главное, не оборачивайтесь.
— Не обернусь. Что по поводу освещения?
— В начале пути на стенах горят факелы, можете взять любой.
— Ясно. Мы свободны?
— Свободны, Андрей Владиславович. Скатертью дорога.
— Благодарю.
Я не без труда открыл дверь, за которой убегали вверх бесчисленные ступени спиральной лестницы. Только бы голова не закружилась на подъёме, а остальное — ерунда.
— Вперёд, Бабочка. Я знаю короткую дорогу.
Уверен, раздавшийся позади короткий смешок мне не послышался.
***
Теперь я, наученный опытом, считал ступеньки, однако сбился на двухсотой. Вверх и вправду оказалось сложнее: не хватало дыхания, ныли колени и мышцы бёдер. Зато теперь у меня были свет и твёрдая уверенность, что надо лишь чуть-чуть потерпеть, и всё закончится наилучшим образом. Нет, основная проблема была в другом: в навязчивой мысли, что позади никого нет. С начала подъёма я перестал чувствовать Бабочку, а вдруг он отстал, или его задержали, или он в последний момент передумал, или… Я скрежетал зубами и приказывал себе не оглядываясь идти дальше. Вот выберусь на поверхность и узнаю, а похерить столько усилий ради голосов в голове — с этим, пожалуйста, к кому-нибудь другому.
«Верьте в того, за кем вы пришли».
И я верил, упрямо шагая вверх по бесконечной лестнице. Я не повторю ошибки древнегреческого музыканта, не подведу доверившуюся мне душу. Мы непременно выберемся.
Факел зачадил и вскоре погас. Я без сожалений уронил его на лестницу, вытащил из кармана ключи с фонариком: чем чёрт не шутит, вдруг заработает? И маленький китаец действительно заработал. Его тусклого огонька хватило на четыре пролёта, но когда искусственная подсветка окончательно исчезла, то стало заметно, что окружающий мрак уже не такой плотный. Обрадованный смутным предвестием выхода, я продолжил карабкаться на ощупь, почти на четвереньках. Однако чем светлее становилось вокруг, тем острее было мучительное желание обернутся. Тогда я принялся обманывать себя: ещё десяток ступеней — и посмотрю, ещё десять — точно посмотрю, ещё десять — честное слово, посмотрю, ещё…
И вдруг лестница закончилась. Передо мной оказались площадка два на два метра и распахнутая дверь. Последняя в этом приключении. А за ней — ночной заснеженный пейзаж, я уж и позабыл, что сейчас зима.
«Обернись!» — Но мне хватило остатков воли, чтобы на трясущихся ногах выбраться под благословенное звёздное небо, и лишь тогда посмотреть назад.
Сияющий неземным счастьем Бабочка стоял в чернильном прямоугольнике дверного проёма, и ничего более чудесного я даже представить себе не мог.
«Спасибо, Дрейк».
Он шагнул за порог — и рассыпался тысячей ярких, радостных, благодарных искорок, похожих на рой золотых лимонниц. Они взмыли вверх, в необъятную звёздную темноту, затерялись среди небесных огней. И тогда до меня вдруг дошло, что замерзающая на моих щеках влага — это не только едкий пот от сверхмерной физической нагрузки.
Комментарий к V (Орфей)
*Ахерон — в десятой песне «Одиссеи» это одна из рек в подземном царстве; через неё Харон перевозил в челноке прибывшие тени умерших.
**Персефо́на — в древнегреческой мифологии богиня плодородия и царства мёртвых. Дочь Деметры и Зевса, супруга Аида.
***Гека́та — древнегреческая богиня лунного света, преисподней, всего таинственного, магии и колдовства. Она была также богиней ведьм, ядовитых растений и многих других колдовских атрибутов.
========== VI (Бабочка) ==========
Тем не менее — и в этом заключается важнейший ключ к пониманию мифа и символа — два мира в действительности есть одно. Царство богов является забытым измерением знакомого нам мира. И в открытии этого измерения, вольном или невольном, заключается вся суть свершения героя. Ценности и особенности, которые в обычной жизни кажутся важными, исчезают со вселяющим ужас слиянием самости и того, что представляло собой инаковость как таковую. Как и в рассказах о великанах-людоедах, страх потери этой собственной индивидуальности приобретает всю тяжесть опыта трансцендентных переживаний для неподготовленных душ. Но душа героя смело входит в это измерение — и находит ведьм превратившимися в богинь, а драконов — в сторожевых псов богов.
Дж. Кэмпбелл «Тысячеликий герой»
Проверено: если нежный птичий щебет кажется отвратительнейшим из звуков, то это звонок будильника утром рабочего дня.
— Заглохни, скотина, — простонал я. Будильник послушался, но только для того, чтобы тут же заиграть снова. Я с горем пополам разлепил засыпанные песком веки, дотянулся до планшета на прикроватной тумбочке и принудительно заткнул голоса просыпающегося леса. Не мелодия, а фирменное издевательство над невыспавшимся организмом. Кстати, почему у меня такое ощущение, будто на мне всю ночь отрабатывала подачи футбольная команда?