Бабочка и Орфей (СИ)

Высадили меня, по субъективному ощущению, в совершенно произвольном месте, однако крутить носом я не стал. В конце концов, перевозчик вообще не обязан был брать на борт живого.
— Спасибо.
Лодочник не отреагировал, больше занятый отчаливанием от берега. Я пожал плечами, отворачиваясь от реки, — следовало определиться с дальнейшим маршрутом.
— Эй, живой!
Я обернулся: челн уже был у самого тоннеля.
— Хочешь вернуться — не ешь и не пей тут ничего!
— Понял, спасибо!
Благодарность вновь осталась без ответа. Челнок скрылся из виду, оставив меня посреди унылой безжизненной равнины в гордом одиночестве. Я взъерошил волосы — совет мне, конечно, дали крайне полезный, только лучше бы советчик не поскупился и на указание, куда двигаться дальше. Вокруг-то ни дорог, ни тропок, ни путевых ориентиров.
— Кажется, кое-кто обещал мне проводника, — заметил я пространству, и оно устыдилось: неожиданно у меня из-за плеча выпорхнула маленькая бабочка-лимонница. Замельтешила перед лицом, такая странно живая и яркая в тусклом царстве мёртвых.
— Значит, это ты проводник? — я протянул руку, и насекомое бестрепетно село на раскрытую ладонь. — Хочешь собрату помочь?
Бабочка взмахнула жёлтыми крылышками.
— Ну так показывай дорогу.
Летунья вспорхнула и уверенно повела меня вперёд.
***
Первое время идти было легко: твёрдый грунт, комфортная температура. Потом незаметно началась мелкая сыпуха, в которой вязли ботинки, плоскач сменили затяжные подъёмы и спуски. Стало как будто жарче, воздух казался разряженнее, однообразный пейзаж — утомительнее. Я так и этак перекладывал пуховик из руки в руку — каждые сто метров добавляли ему грамм по десять веса. Однако бабочка порхала впереди с такой непринуждённостью, что снижать заданный темп мне не позволяла гордость.
Когда унылый ландшафт разнообразили разбросанные то там, то здесь одиночные валуны, я всё-таки сдался и после очередной горки объявил: — Всё, перекур.
Бросил пуховик под ближайший камень, уселся на импровизированную подстилку и с удовольствием вытянул гудящие ноги, прислонившись к гладкой каменной поверхности. Бабочка послушно приземлилась рядом.
— Вот ты как думаешь, почему эти каменюки будто эрозией обточенные? Я бы ещё понял, будь они с острыми краями, — вулканы, извержения, всё такое. А тут, — я машинально провёл языком по пересохшим губам, — ни намёка на воду или хотя бы ветерок.
Бабочка не ответила.
— Ты уверена, что мы правильно идём?
Взмах крылышками.
— А куда?
Молчание.
— Неразговорчивая ты девица, — я похлопал было по карманам в поисках сигарет, но передумал — потом ещё сильнее пить захочется. — Ладно, потопали дальше. Раньше дойдём — раньше свалим из этой дыры.
Оазис подозрительно походил на мираж.
— Ты тоже его видишь? — на всякий случай уточнил я у бабочки. Хм, а как вообще видят насекомые? Может, она и не поняла, о чём я у неё спрашиваю, раз показывает в другую сторону.
— Не, подруга, надо проверить, — я встряхнулся и со всей возможной энергией зашагал к подёрнутой маревом купе раскидистых деревьев.
Рощица оказалась настоящей. Сочно-зелёная трава, шелест густой листвы, лепет хрустального ручейка — просто рай подземный, иначе не назовёшь. Ветви деревьев до земли склонялись под тяжестью крупных блестящих яблок, но когда я потянулся сорвать ближайшее, то тут же получил в глаз крохотным жёлтым снарядом.
— Сдурела, что ли?!
Не обратив на гневный вопль и мизера внимания, бабочка продолжила виться у меня перед лицом.
— А ну отвали, скотина летающая! Я хрен знает сколько ноги бил, мне что теперь, яблочка сгрызть нельзя? — я резко заткнулся, вспомнив предупреждение лодочника. Вот дерьмо, действительно нельзя. Ни яблочка, ни водички, ни грёбаной травинки.
— Ну и идите в жопу с таким подходом, — зло сказал я яблоням. — Не больно-то хотелось.
Вытащил из нагрудного кармана свитера пачку «Орбита», закинулся парой подушечек и принялся яростно жевать сладкую обманку. А оазис вдруг взял и обиженно растаял в воздухе, оставив меня посреди всё той же каменистой пустыни.
— Пиздец, — я сел на землю, забыв подстелить пуховик. Бабочка осторожно опустилась на тыльную сторону моей безвольно лежащей на колене кисти. Пощекотала кожу хоботком: не расстраивайся, бывает.
— Спасибо, подруга. Извини, что наорал. И что сразу не послушался — тоже.
Движением крылышек летунья дала знак: извинения приняты. Хотя, я почти наверняка всё это выдумал. Антропоморфизация, как выразился бы Тимыч.
— Понимаешь, обидел я его. Сильно и, в общем-то, без реального повода. Стереотипы там, кто правильный, кто неправильный… А он ведь и вправду нормальный, ну, адекватный, я хочу сказать. Если не знать — сроду не скажешь, что из этих… Короче, нельзя так с людьми: вчера друзья-товарищи, а сегодня руку подать брезгливо. Только разве ж я знал, что он, ну, в смысле, Бабочка, возьмёт и… — я тоскливо посмотрел на бурые километры пустошей, на безглазое небо. — Ладно, забей. Идти надо.
Лимонница словно этого и ждала, чтобы подняться в воздух. Я, кряхтя, тоже встал. Отряхнулся, сплюнул жвачку.
— Веди, подруга.
Всё-таки царство мёртвых было не до конца безжизненным, пусть даже жизнь его поначалу представляла собой неряшливые пучки серенькой травки, пробивающиеся сквозь гранитное крошево. Но чем дальше уводила меня крылатая спутница, тем гуще становился пепельный подшёрсток, и вскоре я уже шагал по натуральной степи. Перемены в природе взбодрили мой уставший, умирающий от жажды организм, и ему вновь стало интересно смотреть по сторонам, а не сугубо под ноги.
— Слушай, там деревья, или это меня опять глючит?
Бабочка описала в воздухе петлю. Знать бы ещё, какой смысл она в неё вложила.
— Пойдём туда?
Лимонница зависла на месте, словно раздумывая, а потом полетела в сторону рощи.
Хотел я одного — отдохнуть, но вместо этого впервые встретился со здешним обитателем. Полупрозрачный старец чинно прогуливался между серо-зелёными плакучими ивами и, кажется, нас не видел. Бабочка его не испугалась, однако я на всякий случай остановился на приличном расстоянии.
— Здравствуйте, уважаемый!
Старец застыл на месте, потом повернулся ко мне, хмуря кустистые брови. С глазами у него было что-то не так — про живого я бы сказал, что они затянуты бельмами.
— Вы не будете возражать, если я тут недолго посижу в тенёчке?
Про тенёчек я, правда, загнул — откуда бы ему взяться при таком освещении, — но дед отреагировал осторожным кивком. Он что, немой вдобавок к слепоте? Жаль, если так — мне очень хотелось разузнать про окрестности и кого в них можно встретить.
Пуховик в который раз сослужил службу подстилки. Я разложил его под сенью особенно раскидистой ивы и с удовольствием бы вздремнул, если б не маячащая поодаль тень старика. Конечно, он вряд ли бы причинил мне вред, но бережёного бог бережёт. Так что я полусидел, опершись о дерево, и лениво посматривал в сторону своего визави то одним, то другим глазом. Интересно, почему он не уходит? Стоит, переминается с ноги на ногу, будто ждёт чего-то.
— Уважаемый, я могу вам помочь?
Молчит. Зато бабочка вдруг отвлеклась от какого-то местного колокольчика и подлетела ко мне. Села на вывернутое запястье, щекотно проковыляла лапками поперёк, будто хотела что-то сообщить. Я напряг память: должно же было в ней остаться что-то ещё, кроме первой строфы «Одиссеи».
— Тени умерших немы, но если напоить их кровью жертвенного барана… Барана у меня, как видите, нет. Не озаботился заранее.
Бабочка снова пощекотала кожу на руке. Барана нет, кровь есть.
— Издеваетесь? Хотите, чтобы я вдобавок к обезвоживанию малокровие получил?
Молчат, заразы. И как они себе это представляют? Как сцену в стиле Дракулы? Хотя Одиссей, если я его ни с кем не путаю, яму в земле копал.