Кстати о любви (СИ)

На втором этаже довольно резко пахло кальяном. И пространство представляло собой множество перегороженных ширмами отдельных «кабинетов» — для малочисленных компаний, желающих создать иллюзию уединения в клубе. Ярко-красное платье спутницы дяди Паши мелькнуло за одной из задергивающихся шторок. А следом за той же шторкой исчез и сам дядя Паша. Вот только Руслана вполне успела разглядеть, что в кабинете они будут не вдвоем.
Это открытие несколько озадачило ее, поскольку происходящее не было похоже ни на встречу друзей, ни на развлекушки. Уж скорее на деловые переговоры в неформальной обстановке… или под прикрытием.
— Росомаха, у тебя слишком бурная фантазия! — пробормотала про себя Руслана, а в следующее мгновение с нее уже сдергивали капюшон.
— Девушка, сюда нельзя, — пояснял, по всей видимости, охранник. — Здесь только для VIP-клиентов.
— Да? — оторопело переспросила Руська, прижимая бокал с коктейлем к груди, как самое дорогое, и лихорадочно придумывая, как бы остаться. На VIP-клиента она, конечно, не тянула. Шторка заветной кабинки дернулась, на мгновение открывая ей обзор. Четверо. Внутри четверо. Если бы была возможность хоть кадр сделать, чтобы разобрать потом, кто там сидит… Дядя Паша, баба в красном и еще двое. Фиг останешься… Чтобы незамеченной. Пока она думала, охранник снова открыл рот, собираясь что-то сказать. Три, два, один: — Оййй… А я тут Лёню искала! Вы видели Лёню?
Получилось вполне натурально.
— Спуститесь вниз, пожалуйста.
— Неее, я без Лёни не могууу!
— Девушка, вниз спуститесь, здесь посторонним нельзя находиться.
— Я с Лёней, Лёня не посторонний!
Пару минут препирательств в виде спектакля о пьяной Росомахе закончились вполне закономерно. Уже не один, а пара охранников, отобрав коктейль, под белы рученьки спустили ее вниз, на первый этаж. И позорно повели к выходу.
Итог известен.
Распластанная на полу Руслана Росохай, превозмогая пульсирующую в затылке боль от удара, в ужасе взирала на изумленную физиономию Егора Лукина, непонятно откуда здесь взявшегося. И не нашла ничего умнее, чем, не выходя из образа, поинтересоваться нетрезвым голосом:
— Привет! Ты Лёню не видел?
— Видел! — резво отозвался Егор и, протянув ей руку, сказал охранникам: — Я ее к Лёне отведу. Он ее везде ищет.
Руслана ухватила его ладонь и приподнялась.
— Да на воздух ей лучше, — прогундел один из конвоиров, подхватывая ее подмышки и ставя на шатающиеся ноги. Руська же, не отпуская руки своего спасителя, решительно прилепилась к нему. Ситуация выходила вполне себе стрессовая.
— На воздух действительно лучше, — согласился Лукин, наблюдая колебания тела Росомахи. Оглянулся на Щербицкого. Тот сидел с офигевшим видом в обнимку с очередным бокалом мартини, рука его замерла в воздухе, не донеся шпажку с оливкой до рта. За этой же оливкой, кажется, наблюдала и Руська. Та словно бы снова застряла у нее в горле, а Лукин хлопал ее по спине.
— Меня сейчас стошнит, — как могла пьяно пожаловалась она.
— От количества или состава? — поинтересовался Егор, направляя ее к выходу.
— От состояния души…
— Лёня довел?
«Лёня, мать твою!» — мысленно стенала Руслана, стараясь идти нетвердой походкой и при этом не запутаться в ногах. Изображать из себя пьянь подзаборную было непросто. А спроси ее, нафига она это делает, — и сама бы не нашлась, что ответить. Потому что не знала. И потому что было ужасно стыдно перед этим… лощеным… Запомнившимся ей еще с МедиаНы.
А попробуй не запомни! Мало того, что спас ее в неравном бою с оливкой, так еще и отхватил все главные премии, не считая ее, Росомашьей. А она, как последняя дура, за него еще и болела, чтобы почаще на сцену выходил.
И вот теперь — перед ним, с ноющим от удара затылком, после валяния на полу, с очевидным запахом коктейля…
Но сдаваться она, конечно, не собиралась. Первое правило шпиона: не дать понять, что ты шпион.
А раз ты не шпион, значит, ты расходившаяся пьяная дура!
Которую волочет на улицу мужчина с лицом, созданным для глянцевых журналов и красных дорожек. Даже Тоха возле него померкнул бы!
 
— Он, — сдержанно кивнула Руська, боясь ляпнуть лишнее.
— Одежда твоя в гардеробе? — спросил Лукин, когда они вышли из зала. — Номерок давай.
Руслана остановилась и на мгновение отстранилась от него. Порылась в кармане толстовки, потом в джинсах. Когда искомое было найдено, сунула в его ладонь и проговорила:
— Там… куртка… и шарф красный.
Через полторы минуты он упаковывал ее в куртку, всучив перед этим в руки шарф. Руслана покорно позволяла себя одевать, пытаясь прочувствовать абсурдность и забавность момента — поди ж ты, ухаживает! А потом с легкой улыбкой изрекла:
— Ну… спасибо! Пошла я!
— Куда ты дойти сможешь? Сейчас такси вызову.
— Да у меня там машина, — отмахнулась она и осеклась, не выходя из образа. — Не прровожай!
— Твое состояние души не предполагает вождения машины, — Лукин вывел ее, наконец, на улицу и осмотрелся. А заметив поблизости яркие шашки, подвел к такси и открыл дверцу. — Садись.
— Там мой Жук! — возмутилась Росомаха.
— Завтра заберешь.
— Ладно… я тебе уже дважды должна…
— Забудь, — Лукин впихнул ее в машину. — Деньги есть?
— Ага!
— Тогда счастливо!
— Пока! — торжественно кивнула Руслана Росохай и захлопнула дверцу автомобиля.
А в голове ее, когда такси отъезжало со стоянки и до самого дома, билась одна единственная мысль: «Сука ты, Лёня… как же стыыыыыдно!»
Глава 3
Она просыпалась трижды, совершенно при этом не желая просыпаться.
Сначала в 5:30 утра традиционно зазвонил будильник, который был немедленно выключен и решительно проигнорирован. В затылке все еще стучало после падения, а к утренней пробежке сей факт не располагал. Потому Руслана предпочла и дальше спать.
Ей даже снова что-то снилось — сюрреалистическое и очень яркое. Чего запомнить она была не в состоянии. И называла такие сюжеты наркоманскими.
А потом утро ворвалось в комнату непрошенным солнечным зайчиком и весьма неделикатно скользнуло по глазам. Мальчишка из дома напротив не упускал возможности пошалить в ясный день. Специально ради этого выходил на балкон своей комнаты — засекла однажды.
Росомаха зевнула совсем не по-росомашьи, а вполне себе как кошка. И перевернулась на другой бок. Как это он вечно угадывает, чтобы попадать в глаза незнакомым людям, не покидая собственной квартиры? И надрать бы засранцу уши, да только все равно не поймет, за что. Мысли о том, чтобы жаловаться родителям на такую милую шалость их чада, тоже звучали детством. Но они же были и последним, что мелькнуло в сознании, прежде чем опять начать проваливаться в сон. На сей раз ненадолго.
Тишины не стало в тот момент, как зазвонил телефон. Маминой мелодией.
«Мы бедные овечки, никто нас не пасет,
Мы таем, словно свечки, что же нас спасет?
Спасииите несчааастных овеееечек
Бе!
Бе!»
— Глаголь! — сонно выдохнула Руслана в трубку.
— Спишь еще? — спросила Наталья Николаевна без особенного интереса.
— Да.
— А я на работу еду.
— Мои соболезнования. Что случилось?
— А просто так я позвонить не могу? — обиженно протянула мать.
— Можешь! Случилось что?
— Ты хуже следователя!
— Твой бывший муж и мой отец — эмвэдэшник, — хохотнула Руслана и перевернулась на спину. Никакого солнечного зайчика уже не бегало. Набегался. Затылку, кажется, тоже немного полегчало, только приглушенное что-то осталось. Она улыбнулась и как могла ласково произнесла: — Колись давай.
— Александр мне изменяет.
Наша песня хороша, начинай сначала.
— Мама, — медленно проговорила Росомаха. — Тебе все рано или поздно начинают изменять. Может, оно в твоей голове? Или ты на горячем поймала?
— Почти. В кармане его куртки оказалась губная помада. Только не говори мне, что она его.
— Конечно, не его! Подбросили, чтобы ты нашла.