Эй, Микки! (СИ)

Микки ещё страшно это слышать, но Йен всё убедительнее с каждым словом, и он начинает верить. Только начинает, будто ставит ногу на первую ступеньку высоченной лестницы. Галлагер сначала звал откуда-то сверху, а потом легко сбежал вниз и теперь тащит Микки за собой. Это пугает и почти сводит с ума – если об этом думать. А он уже достаточно думал, чтобы сейчас сказать себе: хватит.
Хватит.
Дохера страшно учиться доверять кому-то, когда привык во всём полагаться только на себя. Но здесь же нельзя на себя. Он уже пытался, и ничего хорошего из этого не вышло. Вообще ничего. И то, что Галлагер всё равно остался рядом, – это… блядь. Микки очень хочет сказать спасибо, но пока не уверен, что стоит.
Он вообще ни в чём не уверен.
— Это не значит, что всё изменится завтра, Йен, – всё-таки решается сказать он вслух. Даёт последний шанс.
— Я знаю, – легко пожимает плечами тот. – Мне похер когда. Изменится. Ты же обещаешь?
На последней фразе голос звенит напряжением, и Микки крепко стискивает зубы, прежде чем ответить. Не потому что не знает, что сказать. Он знает, просто произнести вслух – значит признаться самому себе в чём-то, в чём никогда не признавался.
— Обещаю, – в полной тишине отвечает он.
Йен не улыбается, как он ожидал.
Йен серьёзно кивает и, притянув Микки к себе, целует в макушку. Ему нравится, но…
Больше никаких «но».
========== Глава 27 ==========
За выходные Микки успевает немного привыкнуть. Он всё ещё огрызается – и не планирует заканчивать, если быть совсем честным, – но у него хотя бы получается не шугаться. И да, он уговаривает себя этого не делать, потому что взгляд у Галлагера слишком уж говорящий, он одёргивает себя и позволяет Йену притянуть его ближе, ему почти удалось не застыть камнем, когда тот положил голову ему на плечо. Раньше тоже бывало, но тут они оба трезвые. Микки, правда, чувствует, что не помешало бы выкурить лишнюю сигарету, но вставать лень. Поэтому он продолжает сидеть и заново учится ровно дышать.
Утром воскресенья рука Йена опять на нём.
Получасом позже он заявляет:
— Я из-за тебя похерил свою традицию с субботними блинчиками, придётся заводить новую.
— С ежедневным омлетом, – кивает Микки. – Идея охуенная.
— С блинчиками выходного дня, – поправляет Йен и рывком поднимает себя с кровати. – Пускай их день будет плавающим.
— Галлагер, не смей превращать мою квартиру в гнездо.
— Не понимаю, о чём ты.
— Пиздюлями разъяснить? – удивлённо выгибает брови Микки.
— Я не пойму.
— Не дохера ли ты смелым стал, я не понял? – продолжает наступать он, и Йен слегка сдувается. Так-то.
— Это из-за адреналина!
— Хорош пиздеть.
Галлагерские глаза отсвечивают злобной подозрительностью, но он только вздыхает и, махнув рукой, идёт на кухню. Микки остаётся лежать, и если первые несколько минут почти получается дремать, то потом понемногу начинает подступать стыд, и он нехотя открывает глаза.
Что за блядство.
Он ворочается, слушая, как Йен на кухне гремит посудой, но всё-таки не выдерживает: встаёт и босыми ногами шлёпает в сторону кухни, где забирается на высокий стул и упирается взглядом Йену между лопаток. Хорошо, что он футболку не носит, когда они дома. Ничто не мешает смотреть на эту абсурдно совершенную спину.
Ничто, кроме совести.
— Йен, – зовёт он, и тот слегка дёргает плечом, но молчит. Микки не мастер жестового языка, но подозревает, что это нечто вроде «Валяй, долбоёб», поэтому, собственно, и валяет: – Блинчики по выходным – нормальная тема.
— Я знаю.
Микки продолжает буравить глазами спину, а потом всё-таки пытается:
— Я просто… – и тут же затыкается, потому что Йен оборачивается к нему с самым непонимающим видом.
— Что ты там мямлишь? – спрашивает он так искренне, что Микки даже не находится с ответом. – У тебя свои привычки, у меня свои. Люди к ним привыкают. Всё в порядке.
Разговор на этом заканчивается, а Микки прокручивает эту фразу в голове остаток воскресенья. И, может, будет прокручивать ещё долго. Потому что Йен опять его понял, когда он мысленно уже успел уехать в другой город. Какой угодно, лишь бы подальше. На всякий случай.
 
Он не особенно представляет, какими теперь станут будни, но это почему-то совсем не парит. Ну или парит, просто не в пример меньше другого момента, о котором даже не думал, пока Йен не напомнил.
— Почему Мэнди не звонит? – озадачивается тот вечером, откладывая в сторону геймпад и отпихивая ногой пустую коробку из-под пиццы. – Она же выходная.
— Может, отсыпается, – пожимает плечами Микки, не отрываясь от телевизора.
— Два дня?
— Ну или трахается с кем-нибудь, – беспечно отзывается он.
— С кем? С Кемалем?
— Его зовут Кеньятта, – на автомате поправляет Микки и сам себе удивляется.
— Похуй, – суетливо отмахивается Йен. – Мы должны ей рассказать.
— Что рассказать? – после паузы переспрашивает Микки, глядя на размолоченную машину на экране, из-под капота которой понемногу начинают вырываться языки пламени, и всё-таки переводит взгляд. – Про… вот это?
— Про нас с тобой.
— Нахера?
— А почему нет?
Он что, правда не понимает?
— Это что-то вроде шоковой терапии, да? – хрипло спрашивает он, сдерживая дохера нелепое чувство – что-то среднее между злостью и страхом. – Не ты говорил вчера, что тебе похер, когда я соберу яйца в кулак? Потому что если тебе не похер, если ты хочешь, чтобы я прямо сейчас вылез из ебучего шкафа, ну или как там это называется у тех, кто привык отвечать не только за себя, то, может, тебе сто…
Договорить он не успевает: Йен резко подаётся вперёд и закрывает ему рот ладонью.
— Не договаривай. Пожалуйста. Я не железный, Микки. – Микки непонимающе хмурится, а тот продолжает: – Скажу один раз. Нет, мне не стоит свалить нахуй и оставить тебя в покое. У меня ни единого ёбаного раза не мелькнуло такой мысли, хотя причины были, ты же знаешь, что умеешь быть мудаком. И твоего поведения я не понимал до тех пор, пока не увидел, что ты не хочешь привязываться, потому что уверен: ничего хорошего из этого не выйдет. Если ты мне позволишь, я покажу, что выйдет. Если ты будешь постоянно закрываться и слать меня нахуй, однажды я посчитаю это лучшим выходом. Это не угроза. Я этого не хочу. Блядь, я готов годами доказывать тебе, что ты не зря пошёл у меня на поводу. Если не пойму, что тебе правда гораздо проще жить так, как ты привык.
Он внимательно смотрит уставшими глазами, и у Микки в голове перещёлкивает. В очередной раз, и блядь, он искренне надеется, что этот – последний. Он пытается поймать хоть одну из судорожно мечущихся мыслей и понять, что теперь. Кроме того, что стоило бы убрать уже от своего лица галлагерскую руку, что он и делает.
— Я не собирался слать тебя нахуй, – облизнув пересохшие губы, произносит он. Он правда не собирался, но Йен смотрит недоверчиво. – Хотел напомнить, что не оторвал тебе член, когда ты натягивал меня в туалете офиса. Лицом к лицу!
— А был риск? – сухо спрашивает Йен, и Микки тянется к нему.
— Дохера какой, – говорит негромко, застывая напротив губ. – Извини, ладно? Мы с тобой только утром про привычки говорили. У всех свои. Ты печёшь блинчики по выходным, а я веду себя как мудак, когда ты лезешь туда, где раньше никого не было.
— Например, в твою задницу? – с улыбкой прищуривается Йен.
— И в неё тоже, – серьёзно соглашается Микки, – но я другое имел в виду.
— Я понял.
Ну что ж, если каждое его «извини» будет заканчиваться таким же безумным сексом, как сейчас, Микки готов придумать себе и новые косяки. Только что-нибудь полегче, а то здесь ощущение, будто ходит по лезвию ножа.
Терять Йена ему совсем не хочется.
  *
Это пиздец как странно, но если Микки за что-то не переживал, так это за то, как всё будет выглядеть на работе. Может, было слишком самонадеянно рассчитывать на профессионализм Йена, но уже понедельник показал, что Микки не зря даже не допускал мысли, что что-то может пойти не так.