Оно того стоит (ЛП)

— Тебе больно? — спрашивает она.
— Становится лучше. — Я смотрю на нее и закатываю глаза при виде того, как она пытается подавить смех. — Продолжай, детка. Не держи в себе. Все равно буду посмешищем на свадьбе. То, что ты упала лицом в грязь ничто по сравнению с этим.
Хихикая, она качает головой.
— Да ладно, Хенли, ты же знаешь, что я выкину что-нибудь до того, как закончится эта неделя. — Дэвис заканчивает покрывать мою задницу и бедра уксусом и пищевой содой и направляется в ванную.
— Мой типа-бывший — который все еще слишком чертовски хорош собой — просто поцарапал мою задницу и покрыл ее какой-то густой смазкой. Думаю, я выиграю этот раунд самых неловких свадебных моментов.
— Оставайся на месте и дай мази немного впитаться, — говорит Дэвис, возвращаясь с тюбиком крема. Он бросает тюбик на кровать и начинает промывать мою жалящую руку уксусом, затем покрывает ее кремом с гидрокортизоном. И тут я замечаю, что его руки красные и опухшие.
— Твои руки, — указываю я.
— Я о них позабочусь. — Он покрывает их пастой. Я была так подавлена, что даже не подумала о том, что он сделал, когда снял с меня костюм и начал тереть мое тело. Он делал это голыми руками, зная, что они могут пострадать.
— Можешь принести мне чистую одежду? Мои черные шорты для бега на чемодане, — спрашиваю я Кашу. Это моя самая свободная одежда. Что-то мне подсказывает, что трусики не нужны.
— Конечно. — Она переводит взгляд с меня на Дэвиса и улыбается перед уходом.
Дэвис осторожно кладет простыню на мое тело и усаживается в кресло рядом с кроватью.
— Спасибо, — бормочу я.
— Не стоит благодарности.
Я кладу голову на подушку и смотрю на него.
— Я серьезно. Твои руки все обожжены, потому что ты помог мне.
— Оно того стоило. У тебя все еще классная задница. Теперь она немного больше, но… — он пожимает плечами, ухмыляясь.
— А ты все равно свинья. Если расскажешь об этом кому-нибудь из своих приятелей на мальчишнике, я расскажу всем о том, как наша собака укусила тебя за яйца, и ты плакал, пока мама не забрала тебя.
— Мне тогда было восемь!
— Про это я упоминать не буду.
Смеясь, он убирает прядь волос с моих глаз.
— Я скучал по тебе.
— Не могу сказать того же обо мне, — ворчу я.
— Знаю. Мне было двадцать лет, Хен. Я не должен был оставлять тебя, но мне пришлось уйти. Знал, что ты была слишком молода. Твои родители и брат убили бы меня.
Больше не хочу об этом говорить. Я знаю, почему он ушел. Нет хорошего способа сказать: «Я понял, что у меня может быть лучше, чем тощая ботанка», поэтому он придумывает оправдания. Не имею права злиться только потому, что он не любил меня, верно? Хотя, бежать на следующий день после того, как я лишилась девственности, было хреновой идеей.
— Давай просто оставим прошлое в прошлом. Еще несколько дней, и мы, вероятно, не увидимся следующие лет восемь. — Улыбается, как будто ему лучше знать, но его ответ обрывается на полуслове, когда Каша возвращается с моей одеждой.
После того, как я смываю всю пасту и покрываю свою задницу кремом с гидрокортизоном, чувствую себя лучше. Сейчас это скорее раздражает, чем причиняет боль. Мне неприятно смотреть, как Дэвис делает то же самое со своими руками. Они действительно опухли.
Повинуясь внезапному порыву, я обнимаю его, и целую в щеку.
— Еще раз спасибо. — Я смотрю на его руку. — И, если тебе понадобится помощь, просто позвони мне.
Озорная усмешка озаряет его лицо.
— Ну, раз уж ты предложила, я люблю дрочить каждую ночь, а так как не могу…
Каша громко смеется, а я качаю головой.
— Все-таки та еще свинья.
  
ГЛАВА ШЕСТАЯ
 
Каша
Переодевшись в бикини, я натягиваю рубашку и мои самые потрясающие трусики… которые никто не увидит, черт возьми.
Они говорят: «Опасная зона» прямо на заднице, и я позволяю немного подбодрить себя в зеркале. Моя самая любимая часть отвратительного образа жизни моей матери? Свадебная Олимпиада.
Вот именно! Мне действительно нравится эта часть.
Я натягиваю пару носков «Duck You» и включаю музыку, Хенли лежит на кровати — на животе, так как ее задница еще не полностью вернулась в строй. Хорошо, что она не любит анал.
Она закатывает глаза, когда я скольжу по полу и начинаю напевать «Danger Zone», а из одежды на мне в этот момент только трусики и футболка. И носки, разумеется.
Я даже поворачиваюсь и указываю на свою задницу, от чего Хенли одаряет меня ироничным фырканьем.
Входит Лидия, с усмешкой наблюдая, как я пою текст песни слово в слово, покачиваясь в такт музыке.
Продолжаю петь, еще и пританцовывая, как сумасшедшая. Возможно, в воздухе можно даже ощутить флюиды гитарного ритма.
Кто-то стучит в нашу дверь, и я визжу, падая рядом с кроватью, прежде чем дверь откроется.
— Игра начнется через десять минут! — восклицает Андерсон, протискиваясь в комнату.
— Ах ты, сукин сын! Нельзя вот так запросто вваливаться к девушке в комнату без приглашения! — ору я.
— Теперь уже поздно трындеть об этом!
Козел.
Игра началась прямо сейчас.
— Мне не следовало приезжать, — тихо говорит Лидия, когда он уходит, прикрывая за собой дверь.
К сожалению, я с ней согласна, но не указываю ей на это прямо сейчас. Лучшие друзья не читают друг другу нотации из серии «я же говорила».
— Все будет хорошо, — говорю ей, все еще не зная, какой ущерб хочу нанести его свадьбе. Я знаю, что говорила, что мы все испортим, но… Черт. У меня снесло крышу, а еще, откуда ни возьмись, вылезла чертова совесть.
Она прочищает горло и встает.
— Думаю, что отсижусь где-нибудь до конца «Олимпийских игр». Может быть, почитаю книгу или займусь еще чем-нибудь.
Я разеваю рот, потому что «Олимпийские игры» — лучшая часть свадьбы, но тут же закрываю его. Очевидно, ей нужно время. На ее месте меня бы здесь не было, но мы с Лидией — два абсолютно разных человека. Ей это нужно. Даже если я не знаю почему.
Неважно. Я бы пошла на свадьбу парня, который разбил мое сердце на кусочки, чтобы обязательно принять участие в свадебной Олимпиаде. Это стоило бы того. Особенно полоса препятствий, которая стоит первым номером.
Натянув спортивные шорты и засунув в карман слабительное, засовываю ноги в кроссовки и ухожу, а Хенли ковыляет за мной. Когда мы выходим на улицу, Хенли морщится от боли.
— Нужна подушка или что-то, на чем можно посидеть?
Она снова морщится, но кивает.
— Сейчас принесу. Стой, где стоишь.
Я снова бегу трусцой, но до того, как нахожу подушку, слышу приглушенные голоса и хихиканье. Поскольку страдаю любопытством от природы, наклоняюсь и слушаю, как говорит моя мать.
— Не могу сказать, что понимаю ее, — тяжело вздыхая, говорит мама, — но, по крайней мере, она взяла с собой мою дочь. Лидия всегда была серой мышкой, но обычно она более благоразумна, чем сейчас. Конечно, она должна увидеть, как невероятно неудобно выводить людей из себя.
От этих слов у меня мурашки по спине пробегают. Она действительно настроена против Лидии прямо сейчас? После всего этого?
— Меня никогда не увидят на свадьбе бывшего, — замечает кто-то, насмешливо фыркая.
— У меня больше самоуважения. Я имею в виду, это жалко.
Джейн — моя невестка — своеобразная изюминка на развеселой вечеринке Лидии.
— Но я рада, что она здесь. Ты понятия не имеешь, как тяжело мне было заставить Андерсона понять, что он заслуживает лучшего. Она бы носила это кольцо и дальше, если бы я не вмешалась. Представь себе, как бы несчастен был рядом с ней мой Энди.
Жар обжигает мою шею, и я в буквальном смысле прикусываю язык. И мне точно понадобится робо-язык, если я прямо сейчас не разожму зубы.
Лидия приехала сюда под предлогом, что моя семья все еще близка с ней. В конце концов, мы ведь выросли вместе. До развода наши матери были похожи. А затем она и вовсе перестала быть собой. Но Лидия была рядом, когда я отказывалась иметь с ней что-то общее; она постоянно пыталась примирить меня с матерью. Лидия — единственная веская причина, по которой я вообще ходила к матери после развода родителей.