Аквариум(СИ)

— А почему с другой стороны нельзя было подойти, чтобы вот эту всю красоту обогнуть? — спросил я у Лешего.
— Егор, ты здесь сколько тусуешься? Месяца два? — резко спросил Леший. — Если бы можно было — подошли бы, не переживай! Только нельзя! Наш маршрут, между прочим, тоже немалой кровью проложен, поэтому не вякай, когда старшие дело говорят!
Я смущенно замолчал. Серега, недавно подозревавший Бороду в тайных манипуляциях, тоже потупился.
— Ладно, лезть все-равно придется, — немного успокоился Леший. — Только полезу я. Этажа до пятого, там может квартирку какую присмотрю поспокойней…
— Лезу я! — в моем голосе прорезалась новая для меня самого сталь. — Лестница по любому на крышу ведет, вот оттуда и посмотрю. Двери здесь вроде все открыты, кроме нашей, конечно.
Леший опять странно глянул на меня, уже как будто с уважением:
— Двадцать четыре этажа? Егорка, это ведь в натуре как рулетка — по любому кто-нибудь вылезет.
— Ну, у меня же ружье есть. Топорик вот еще…
Топорики у нас были шикарные. На длинной ручке, утяжеленные, острые как бритва. Их Бабушка так натачивал, что они, наверное, падающий волос могли разрезать, как в кино.
Он пожевал губами:
— Ну смотри… Так, — Леший опустил глаза на карабин, к которому были примотаны часы. — 13:28. Ждем тебя два часа. До половины четвертого. Потом уходим. Ты уж не обижайся — коробок тут нет, ночевать негде. А меня после того упыря, что по стене лез, до сих пор трясет. Еще обратно мимо идти. Так что давай, сожми жопу в кулак, ничего не бойся и бегом туда, бегом обратно. Как говорится — одна нога здесь, другая рука там. В квартиры не суйся ни в коем случае. Вообще на этажи не заходи, только по лестнице. Вот ножовка по металлу, если все-таки что-то закрыто наверху, может пригодится. Вобщем, смотришь внимательно на лабиринт, там где-то должен быть прямой проход. Его только сверху видно, с земли хрен найдешь. Каждый период там все меняется, и проход оказывается в другом месте, поэтому запоминаешь хорошенько направление и ближайшие ориентиры. Все, Егорка, бегом!
Бегом, так бегом. Я потянул за ручку железную дверь подъезда. Открыто. Кто бы сомневался. Заходите, гости дорогие, мы всегда рады! Темный просторный тамбур, две двери. Прижав ружье правой рукой, левой я открыл первую. Блин! Еще один тамбур! Идем дальше. Так. Лифтовой холл. Странный приглушенный и какой-то родной свет. Я выключил фонарик. Епта! Слева была конторка консьержа с окошком, и там работал телевизор! Пипец! Звука не было, только изображение, мелькающее на маленькой дешевой плазме. Я пригляделся… И словил мощный когнитивный диссонанс. На экране беззвучно открывала рот и приплясывала Лайма Вайкуле. Да-а-а, это судьба! Надо будет следующую неведомую зверушку, которую встретим, Лаймой назвать. Сейчас, наверное, и Петросян появится… Ладно, думать потом будем. Когда алмаз добудем. Я включил фонарик, посветил в окошко — стол, стул, газета на столе. Консьерж отсутствовал. Наверное, в туалете. Осветил лифтовой холл. Справа — три лифта, впереди стена, увешанная почтовыми ящиками и объявлениями ТСЖ. Шагнул вперед и подпрыгнул, уловив взглядом движение слева. Резко развернулся — зеркало! Рядом с консьержным окном. Чуть сам себя не подстрелил. Смешно. А нервишки-то все-таки напрягаются, не совсем пусто значит. Подошел поближе, глянул на себя в отражении. Ну настоящий пожарный! Огнеупорная боевка, резиновые перчатки, шлем с пластиковым забралом, из-за спины торчит рукоятка топора. Только в руках вместо брандспойта — самопальное ружье. Сбылась мечта детства. Только как-то криво сбылась…
Где же тут эта лестница? Не на лифте же подниматься… Не успев подумать, нажал кнопку вызова кабины и тут же присел на корточки, всерьез ожидая громкого звука лифтового мотора. Нет. Тишина. Хотя, если работает телевизор, почему бы и лифтам не функционировать? Странно тут все устроено. Я еще раз огляделся в поисках лестницы, а потом чуть не хлопнул себя по лбу. Ты ж проектировщик, Егор! Башкой подумай… Вернулся в первый тамбур и уверенно открыл вторую дверь. Вот она родная! Уходит в неведомую высоту серпантином железобетонных маршей. Сверху пробивается тусклый свет.
 
Я выключил фонарь и прислушался. Вселенская тишина. Слышно только как бьется сердце храброго пожарного. Блин, куда я полез? — выскочила неожиданно мысль позавчерашнего меня. Выскочила, но тут же в кровь разбилась о каменное «по хрен!» Чего терять-то? Сожрут и хер бы с ним…
По возможности бесшумно преодолел первые два марша и осторожно вышел на переходную лоджию, с опаской косясь на соседнюю дверь, ведущую в жилые помещения этажа. Открыта настежь, изнутри — ни звука. Я подошел к ограждению и глянул вниз. Мужиков около подъезда уже не было, видимо, где-то сныкались, наблюдают. Я, словно Гагарин с трапа ракеты, помахал рукой в пространство, идиотски улыбнулся, отдал честь и юркнул обратно в дверь лестничной клетки. Понятно. Сегодня Петросяном будя я.
Подъем занял у меня минут двадцать. Даже не запыхался, хотя в моей экипировке стало жарковато. Шел медленно, на лоджии больше не выходил. Лестница была пустынна и безмолвна. Некоторые двери были распахнуты, некоторые закрыты. Миновав нарисованную через трафарет цифру 24 над дверным проемом очередного этажа, я поднялся еще на один и остановился. Наверх уходил последний пролет, через который было видно покрытый потрескавшейся побелкой потолок. Значит я сейчас на уровне технического этажа, а надо мной машинное помещение лифтов и, скорее всего, выход на кровлю. Вдруг опять внутри всколыхнулось нечто похожее на страх, на этот раз сильнее, аж дыхание перехватило. Ну вот, приехали. Только стал героем, опять двадцать пять! Я продышался, проговорил про себя несколько раз, как молитву «по хрен!» и мысленным усилием воли вернул нового себя обратно в тело. Стало хорошо и спокойно. Как все просто, оказывается! Раньше бы так, в той жизни! Так, стоп! Опять не туда занесло… Нет никакой той жизни. Только эта. Недожизнь…
Двенадцать ступеней, площадка и еще двенадцать. Все! Лестница кончилась. Передо мной закрытая двухстворчатая дверь на последнюю переходную лоджию. Сквозь армированные стекла сочится неяркий свет. Я глубоко вздохнул, и потянув ручку на себя, с ружьем на изготовку шагнул за порог.
После лестничного полумрака на открытом пространстве показалось непривычно светло. Первым делом заставил себя посмотреть направо, на соседнюю дверь. Закрыта. Потом перевел взгляд на мир, простиравшийся за ограждением.
Никогда не боялся высоты, но тут почему-то закружилась голова. Наверное, находясь внизу, на уровне земли или под ней, видишь только детали, небольшие фрагменты картины, а отсюда сверху мне вдруг во всем своем отвратительном великолепии целиком открылось полотно этого мрачного, кем-то убитого и оскверненного мира. Город. Мой город, в котором я родился, ходил в детский сад, школу, институт, на работу, разбивал коленки, учился кататься на велосипеде, влюблялся, смеялся, боялся, ненавидел. Город, в котором я жил… Да, это он сейчас лежал подо мной до боли знакомой сетью улиц, кварталов, коробками домов, темными пятнами скверов. Только он был мертв. Мертв окончательно и бесповоротно, если к этому слову применимы такие определения. Такое чувство бывает на похоронах, когда перед тобой лежит знакомый до последней родинки на щеке человек, ты видишь его лицо, его закрытые глаза — да, это он, он… Но внутри ты понимаешь, что все то, что ты любил в нем или не любил, все, что ты знал о нем, вся эта совокупность чувств, воспоминаний и образов, которая для тебя определяла эту личность в окружающем мире, исчезла навсегда, физически оставшись только в нейронах твоей памяти, а лежащее перед тобой тело, не более чем пустая оболочка или покинутый, заброшенный дом. Заброшенный и запертый навсегда…
 
Так и здесь. Из города ушла Жизнь. Навсегда. Исчезли люди. Остались только места, связанные с этими людьми моими воспоминаниями. Исчезли голоса. Исчез гул и сигналы машин, грохот трамваев, шелест листьев, шум ветра. Осталось только пространство, похожее на огромный безжизненный макет, очень подробный, очень качественный, но не более того. И в самых темных углах этого макета, как тараканы, прятались и пытались выжить немногие, невесть как оставшиеся здесь живые души. А души неживые, зато очень опасные и отвратительные, самых разнообразных форм и обличий, неизвестно кем и зачем созданные, хозяйничали в покинутых домах и на опустевших улицах. А может они и были настоящими хозяевами этого Города, а мы случайными и нежеланными гостями.