Снежный ком
— Но почему?
— Когда-нибудь узнаешь.
— Это не ответ. Ты мне лучше скажи, когда ты… Когда я… В общем, когда ты поняла, ну, что я тебе дорог?
— Девчонки закричали: «Борька с лесов упал!» И сердце прямо зашлось! Думала, ты с кирпичами вниз загремел. А он, видите ли, стойки загибал, геройство показывал! Ну не мальчишка ли?!
Оказывается, старый фельдшер, хоть и подсмеивался надо мной, а в принципе был прав: полет в известку очень даже хорошо подействовал на Ляльку.
В это время в наш разговор вмешались какие-то звуки извне: по перевернутому котелку, оставшемуся снаружи, да и по самой палатке зашлепали тяжелые, как пули, редкие дождевые капли. Сверкнула молния, не сразу громыхнул раскат грома.
Наскоро одевшись, мы с Лялей выскочили из палатки.
Катастрофа
Занимая полнеба, прямо на нас надвигалась огромная грозовая туча, с сизой подошвой, нависшей над самым лугом. Ветер, налетая порывами, гнал по реке мелкую волну, бесстыдно ворошил тяжелой лапой листву, заголяя ее светлой подкладкой наружу.
Птицы притихли, и только отчаянно каркала гонимая ветром ворона, суматошно взмахивая растрепанными крыльями.
— Боря! — крикнула Лялька. — Смотри, какая надвигается гроза! Все, наверно, уже уехали!
— Быстро убираем вещи в палатку и домой! — скомандовал я.
— Не успеть! Вон уже шквал идет!
Ляля была права: перед сизой тучей неслось белое, вытянутое валиком облачко, река под ударами ветра покрылась веером разбегающейся ряби, кусты у воды, только что метавшиеся во все стороны, заструились по ветру живым серебром, ослепительно ярким на фоне тяжелой черноты неба.
Шквал домчался до нас, взметнув в небо пучки сена, листья и сучья. Запахло сыростью — нас уже окутывало облаком несшейся перед тучей водяной пыли.
Я торопливо заколачивал колья поглубже в землю, чтоб не унесло Лялькину палатку, закреплял оттяжки, рыл вокруг «вигвама» канавку для отвода воды, которая обязательно побежит, как с крыши, со стога.
Ляля собирала и заталкивала в палатку свое хозяйство: постель, посуду, одежду.
Снова полыхнула молния и почти сразу же тяжкими раскатами ударил гром. Теперь уже не отдельные капли, а пулеметная дробь дождя ударила по котелку и палатке. С тяжким гулом и зловещим шелестом приближался но реке и лугу, уставленному скирдами, разбушевавшийся июньский ливень.
— Переждем дождь в пещере! — крикнула Лялька и полезла в палатку.
Я нырнул вслед, не пытаясь определить, что за очередная фантазия пришла ей в голову.
«Пещерой» оказалась нора под самым стогом, прикрытая до того охапкой сена. Это было продолжение вигвама, причем Ляле удалось навести здесь даже комфорт. Во всяком случае пещера сейчас была единственным сухим местом в этом океане бушевавшей вокруг воды.
Мы легли, прижавшись друг к другу в сухой и теплой Лялькиной норе, наблюдая, как зловещим белым заревом вспыхивал внутри вигвам, весь просматриваемый до последнего шва, как серебряной спицей из дырочки в палатке обегала с журчанием на землю сверкающая в блеске молний тонкая струйка воды. Тяжкими раскатами громыхал над нами гром.
Под руки мне попалось что-то твердое. Я разгреб сено и при вспышке молнии увидел пустую бутылку, точно такую же, что нашел в «Тверском пристрое» у Аполлинарии Васильевны. Конечно, бутылку эту могла принести сюда и сама Лялька, предположим, с кипяченой водой. А вдруг не она?
Целый день мне не давала покоя мысль, что не я первый навещаю Ляльку в этом уединенном месте, а теперь вот еще эта бутылка… Не трудно било догадаться, кто мог ее сюда принести.
Я отгонял от себя эту мысль, но ока все время мешала мне. И все-таки я решил Ляле об этом не говорить: слишком хорошо нам было здесь, слишком многим она меня сегодня одарила… Ляля, родная, теплая, притихшая, была сейчас рядом со мной, чудовищно обижать ее какими бы то ни было подозрениями…
Она как-то сама определила себе уютное и спокойное место, положив голову мне на грудь, обняв рукой за шею. Утомленная сегодняшним днем, она, кажется, дремала. И тут мне пришла в голову простая мысль: «Какое нам дело до того, что было раньше? Сегодня у нас с Лялей началась совсем новая жизнь. И почему это мы с нею должны от кого-то прятаться, кого-то бояться? Надо и маме дать телеграмму, и ребятам объявить о перемене в нашей жизни. Это ведь так просто и так хорошо, главное, так приятно сделать!»
Придя к такому выводу, я тут же решил поделиться своими мыслями с Лялей.
— Ты спишь? — тихонько спросил я, уловив паузу между двумя раскатами грома.
— Дремлю…
— Знаешь, что я придумал?
— Можно о твоей придумке попозже?
— Почему позже? Придумка моя простая: сегодня же объявим ребятам, что мы поженились, а в субботу закатим комсомольскую свадьбу.
— Боря, ты можешь помолчать?
— Почему я должен молчать?
— Потому что я не могу выйти за тебя замуж…
От этих ее слов я настолько оторопел, что действительно на некоторое время умолк. Потом с шумом выпустил воздух из легких.
«Опять розыгрыш? Что за вредная девчонка!»
— Но ты уже вышла за меня замуж.
— Ты так считаешь?
— Конечно. А ты — разве нет?
— А я — нет… Просто нам сегодня было очень хорошо, и пожалуйста, не порть лучший день в моей жизни.
— Ну у тебя и шуточки…
— Я не шучу… Предположим, мы обзавелись семьей, на что будем жить и где?
— Ну… У нас уже есть пещера, вигвам, — начал было я, но Лялька меня перебила.
— Вот видишь, по-серьезному тебе и сказать-то нечего. А к этой пещере нужна квартира в городе, муж профессор, автомобиль, на книжке десять тысяч…
— Можно и поскромнее себя вести, — парировал я. — К тому же ты богатая невеста: дом в Костанове, икона стоимостью в пять тысяч, а может быть, и в десять…
— Значит, и тебя мое приданое интересует?
— Почему это «и тебя»? Кого ты еще имеешь в виду?
— Отстань и не задирайся попусту.
— Все-таки я хотел бы знать.
— Хотел бы или не хотел, это дело твое, но замуж за тебя, Боренька, выйти я не могу. И прошу тебя больше не говорить об этом.
В голосе ее послышалась такая горечь, что я невольно прижал Лялю к себе, и она еще крепче обняла меня. «Да что же это такое? Замуж за меня не пойдет, а сама как будто ищет у меня защиты?»
— Ну ладно, ладно, — постарался я ее утешить и, немного помолчав, стал дальше развивать свои мысли:
— Сразу, как поженимся, пойдешь учиться. А я — работать. Буду хоть ночами уголь грузить — за ночные смены платят хорошо, только бы ты училась… Пять лет пройдут быстро.
— Уж куда как быстро, — сонным голосом подала реплику Лялька. — За эти пять лет я стану бабушкой.
— А я — дедушкой! Ну и что? Нашему малышу будет уже четыре! А это уже человек!.. А закончишь институт, получишь диплом, там и я на какой-нибудь вечерний подамся. Так и выцарапаемся. Хоть и со средним останусь, не прогонишь же ты меня. А работа всегда найдется!..
— Я тебе уже сказала, пойдешь в Академию художеств. И пожалуйста, не зли меня. Надо быть круглым дураком, чтобы с таким талантом «уголь грузить».
— Ладно, договорились, — поспешно согласился я. — Считай, что я уже академик. Дома у нас на всех стенах будут висеть только твои портреты и — нашего малыша.
— Ты можешь пока помечтать про себя? Все равно не слышно ничего: вон как гроза грохочет, — по-прежнему сонно сказала Лялька.
Действительно, за пределами нашего убежища стихия разбушевалась вовсю. Лило и плескало так, как будто мы укрылись не под стогом сена, а под Ниагарским водопадом, с тою только разницей, что у нас здесь было сухо, а под Ниагарой наверняка мокро… Правда, в нашем вестибюле, то есть в вигваме, вовсю журчали ручейки, и нам приходилось подбирать ноги от подступавшей со стороны входа в пещеру сырости. Но в самой норе, прекрасно пахнувшей озоном и свежим сеном, было удивительно хорошо…
Нет, что ни говорите, мне ужасно нравилось быть женатым! Просто замечательным получился самый первый день нашей с Лялей семейной жизни!