Темный янтарь 2 (СИ)
…— Все ясно, капитан? Вот комбат-два, он сразу за вами поднимается, поддерживает.
Комбат как комбат – имеет орден, имеет спокойствие. Постарше Сереги, но товарищ Васюк вполне мог бы быть на его месте. И логика комбата понята – свои бойцы ему дороже, что тут скажешь, дело естественное.
— Задача ясна, товарищ подполковник. Выполним, вопросов нет. Есть одно предложение. Тактическое, но оно может иметь смысл. После занятия первой траншеи, стрелковый батальон поднимается первым.
Товарищи офицеры разом челюстями задвигали, сейчас дело на ор пойдет.
— А вы, этакие панцирные и штурмовые, значит, вторым эшелоном пойдете? – начал нагнетать комполка.
— Мы штурмовые, мы идем первыми. Батальон поднимается, имитирует атаку, но как только немцы переносят минометный огонь на левый скат, батальон ложится. Штурмовая рота идет в лоб. С задачей успеть до обратного переноса огня.
Молчат.
Потом комбат-три – они остаются в резерве – уточняет:
— Что, так прямо и в лоб?
— Это короче. И мы панцирные, тяжелые, – объясняет капитан Васюк.
— Капитан, твои не встанут, это прямо на пулеметы, – бормочет начальник штаба.
— Встанут, я ручаюсь. Главное, иметь отвлекающий маневр, – Серега смотрит на комбата-два: — А твои как? Им дважды вставать придется. Первый раз на пробу, а второй-то всерьез. И второй всегда сложнее. Но на высоте нам без своевременной поддержки хреново придется.
Комбат-два пожимает плечами:
— Поддержим в срок. Но кто у тебя останется, чтобы за вершину цепляться?
— Останутся. Мои смогут, – заверяет капитан Васюк.
Промелькнувшее выражение на остролицем лице комбата-«два» говорит о многом – тяжело его стрелки встают. Серега и сам видел: рыхловаты пехотные роты, даже не числом – пополнили их недавно, но именно что недавно, еще нет опыта и лично-коллективного понимания. Ну тут уж ничего не поделаешь. Всё «по возможности», как говорят штабные, неглупые люди.
Исходные позиции заняты, летняя ночь коротка, и 9:00 утра кажутся уже глубоким днем. И артподготовка – уже третья – тоже коротка. И сигнальная ракета на солнце едва заметна.
— Пошли. Бодрей!
Танков, как и артиллерийской поддержки, не особо много, но они есть. «Тридцатьчетверки», пехота следом, штурмовики даже на взгляд заметно отличаются – в кирасах лишь треть бойцов, но все нагружены-навьючены поплотнее.
Бежит товарищ Васюк по негустой траве, оценивает спины своих – ничего так, пока уверенно идут, а что скорость средненькая, то понятно, то простительно…
Немецкий минометный огонь пока терпим. Рвутся мины, но сопротивление первой немецкой траншеи невысоко – драпает фрицевское боевое охранение, угадывается движение в ходах сообщения…
Прыгают бойцы в траншею. Финиш… но промежуточный.
— Шире! Разошлись, разобрались!
И все же немецкие траншеи пахнут как-то иначе. Сравнить трудно, но есть такое дело. Чуждо пахнут.
Траншея пуста, даже хлама не очень много. Никаких трупов. Предсказуемо. Удрали своевременно. А вот высота впереди – отсюда – от подножья – прямо гора какая-то. Не Эльбрус, конечно, но смотреть страшновато.
Капитан Васюк идет по траншее, громко оповещая:
— Вот, товарищи, перед нами гора Эльбрус, одна из знаменитейших и красивейших вершин Советского Союза! Чудное место! Воздух, чуете какой? А пейзажи?! Сейчас забежим на верхушку: налево будут альпийские луга. Коровки недоенные, бубенчики, и эти… девушки-пастушки в шляпочках. Направо – пляж. Там без шляпочек, но тоже недоенные. И кипарисы у тропинок, кипарисы… Кто не знает, кипарисы – это елки такие, неколючие, уютные…
Бойцы ржут, утирают пот. По солнцу и распаренности впереди скорее Крым, там, кстати, и кипарисы. Или нет там кипарисов? Но то и не принципиально.
— А что со связью? – без особой надежды интересуется комроты.
— Есть пока. Устойчивая, – рапортует радист, но в голосе его нехорошее предчувствие.
Наша артиллерия повторяет огневой налет. Это по плану. От немцев постреливают пулеметы, но то так… примеряются. Капитан Васюк в последний раз уточняет направление атаки со взводными, отсылает к взводам. Пока потерь нет. Но будут.
Бинокль приближает склон. Воронка, бруствер, травка на нем напихана слишком равномерно, но прижилась, растет маскировка.
— Что думаешь, Тарасов, имеет ботаническая растительность, которая кустики-деревья-травка, личную сознательность или совсем аполитична? – спрашивает Сергей, не отрываясь от бинокля.
Ротный резерв перекуривает, расположившись рядом с КП.
— Полагаю, от типа ботаники зависит, – вдумчиво говорит сержант Тарасов. – Вот клен определенно сознателен, или например – крапива, та вообще хитроумна. Пырей – туповат, ива – слабовольна, она кому угодно тенек даст. Сознательнее всего – дуб. Мы в отряде как-то эсесмана вешали, так дуб ветвь так и подставлял. Хоть на том суку, хоть на этом. Ненавидит фрицев.
Рассудителен Тарасов, успел в партизанах повоевать. Староват для штурмовой роты, но как без таких опытных людей?
Серега все чаще поглядывает на левый фланг, старается думать об отвлеченном. Был бы жив отец, наверное, тоже в звании был бы. Возраст как у Тарасова, но имел образование, ушел бы в 41-м командиром, как же иначе. Майором был бы уже. Определенно, майором. И какие-нибудь горно-стрелковые части, они по его профессии…
Вот же… ну что они возятся?! Артналет уже кончился, бойцы остынут.
Пехота зашевелилась, неравномерно полезла из траншеи, крик жиденький: то ли «ура», то ли «банзай!» или вообще нехорошее «про маму» – и со ста метров толком не расслышишь.
Немцы немедля огонь открыли, засвистели мины… но тоже так… вполсилы, словно знают, что обман с атакой. Но все же бьют. И ждать больше нечего.
— Давай дымы! – кричит комроты.
Летят из траншеи дымовые шашки, начинает клубиться дым.
— Ро-ооо-та! В атаку! Вперед! – рвет глотку капитан Васюк.
Вот он – момент пехотно-саперно-штурмовой истины. По сути, от того, как встанут, как начнут, зависит почти все.
Выбирается в пелену дымовой завесы саперно-штурмовая, остающаяся резервная группа помогает товарищам: даже по довольно аккуратным немецким ступенькам выбраться наверх в массивном нагруднике, с навешанным снаряжением и боеприпасами не так легко.
И усидеть в траншее легкому, злящемуся капитану Васюку очень сложно. Кираса, автомат, запасной диск, пара гранат и пистолет – вот и все. И ноги не болят, кажется, взлететь на бруствер одним вздохом способен. Но нельзя, нельзя, гвардии ротный не штурмовик…
А хорошо идут бойцы сквозь прорывы дымов – тяжести на плечах будто нет, колебаний нет, не люди – танки двуногие, неяркие, смутные, с лопатами, «кошками», ящиками и мешками за спиной, но ведь прямо танки. Кажется, даже дымная пелена перед ними расступается.
Не цепью, рассредоточенными группами, швыряя вперед новые дымы, но угадывается кто с кем, и узнает их всех ротный даже по навьюченным спинам, даже в химическом тумане фамилию каждого назовет. Хорошо идут, уверенно! И ведь как заговоренные…
Падает кто-то. Немецкий огонь становится плотнее. Но должны успеть штурмовики. Все ж как-то подрастеряны фрицы. На ходу одновременно взмахивают руками – это Эшвин и Хатубов из его группы, бойцы падают – рвутся гранаты в ходе сообщения – и вскакивают штурмовики. Верно – только вперед, каждая секунда важна…
Лупит пулемет с фланга – нервно, но длинно, скороговоркой. Дзот отсечный, не разглядели, прошляпили.
— Тарасов, дзот видишь?!
— Сделаем.
Группа без лишних слов лезет из траншеи. Им помогают остающиеся, комроты и сам упирается каской в зад бойца – подсаживает-выпихивает вверх.
Бегут в оседающий дым не оглядываясь. Верно, чуть правее, во фланг гаду заходить.
Опаздывает Тарасов. С дзотом уже кончили – две группы сразу повернули к пулемету, одна так и вообще удачно, сразу почти с тыла оказалась. До подрывных зарядов дело не дошло, характерные удары – противотанковыми гранатами кончили.