Истории медсестры. Смелость заботиться

Несмотря на то, что Мартин серьезно болен, он мог бы быстро поправиться при правильном лечении. Хотя мне трудно себе это представить, я уже знаю, что в психиатрической помощи есть много сюрпризов. Я видела людей в кататоническом состоянии, неспособных ходить, говорить, мыться или есть, через несколько дней возвращающихся к трапезам в столовой и к светским беседам. Одна из моих пациенток – ветеринарная медсестра – убеждена, что ее похищали инопланетяне. Она считает, что ее шрамы от кесарева сечения образовались от лазеров, которые инопланетяне использовали при замене ее внутренних органов планетой, которая в конечном итоге вырастет настолько большой, что взорвется, из нее вырвется новая Вселенная. Верит, что именно так была создана наша нынешняя Вселенная. Она попыталась снова открыть шрамы, чтобы выкопать эту растущую планету, прежде чем та станет слишком большой, и обнаружила, что оперирует свой собственный живот с помощью набора для кастрации кошек. Через несколько недель она вернется домой и снова приступит к работе, помогая животным.
Другие пациенты никогда не выздоровеют. Самый расстраивающий меня аспект наблюдения за психическими больными – то, что, несмотря на лучший уход, лекарства, терапию и медсестер, кто-то никогда не поправится и будет кататься между службами, как медленный, грустный бильярдный шар. Как и в реанимации, в психиатрическом отделении есть частые посетители. Медсестры могут понять суть таких людей. Но лекарства иногда лечат только симптомы на поверхности, если вообще лечат. Для некоторых это важно и часто спасает жизнь, а для других, как говорит мне старшая медсестра службы психического здоровья, это может быть вредно.
– Что-то более глубокое требует пристального, внимательного изучения всей жизни и истории человека, а такая терапия стоит дорого и требует времени. Времени и денег, которых нет у Национальной службы здравоохранения.
Мартин крайне нездоров, когда мы впервые встречаемся. Он не имеет представления о своем состоянии, что, по словам ответственной медсестры, является благословением, потому что до момента госпитализации он вел довольно обычную жизнь, учился на механика и очень хорошо себя проявил на курсах повышения квалификации. У него были друзья, многие из них остались со школы, с ними он курил травку. Но однажды он просто не смог встать с постели. У него было прозрение: сон или видение. Ночью ангел, по словам Мартина, «одетый в белое платье и сияющий светом», сказал ему, что он новый Мессия. Что от него зависит выживание человечества. И единственный способ, которым он может спасти мир, это его семя. Мартин забыл про галлюцинацию и бросил курить травку. Но в последующие недели и месяцы он все чаще слышал голос ангела в своей голове. И начал верить, что его сперма – единственное, что может спасти человечество. Сначала он собирал ее в горшок, обтирая им стены. Но голос сказал ему, что исцеление исходит от него и что его семя теряет силу почти сразу же, как только оказывается вне его тела. Проблема обострилась.
Мартин показывает мне блокнот, куда он записывает все, что говорит ему ангел. Выглядит это тревожно: каракули, рисунки глаз и зубов, почерк такой резкий, как будто он писал циркулем. Мартин местами исцарапал страницы, и на бумаге есть небольшие надрывы. Ручка превращается в карандаш (ему разрешен только тупой карандаш), но слова, хотя и менее острые и колючие, становятся все более бессвязными: Ты спаситель. Твое семя – это имя Бога, и единственный способ спасти мир – это защитить их с помощью семени Бога. Темный ангел бросает тень на мир, и конец приближается, и ты ыдлыдлтдвыидрпдктяк. Боже, Иисус, убей. УБИТЬ. Экономь СЕМЯ. Дети, они все твои дети.
– Я сын Иисуса, – говорит мне Мартин. – А внутри меня весь свет Вселенной. Апокалипсис грядет, и когда он наступит, выживут только избранные. Начнется новая эра.
Мне поручили присматривать за Мартином и еще тремя людьми: все они страдают от глубокой депрессии. Но именно Мартин занимает большую часть моего времени. Я вижу, что он ищет подсказки относительно того, верю я ему или нет и действительно ли я работаю на МИ-6, которая, по его мнению, пытается помешать ему спасти мир. Я стараюсь сохранять нейтральное выражение лица. Но зеваю. Случайно.
 
– Мне очень жаль, – говорю я.
– Ты устала от меня, – Мартин хмурится.
– О нет. Нет, мне очень жаль. Я просто устала. Почти не спала.
– Сон – это первый симптом распространения болезни, – говорит Мартин. – Никто не будет спать. Вся пища будет заражена, а затем и реки, и моря, и горы. Мы умрем один за другим от боли.
Я вижу, что он в маниакальной фазе, и я не знаю, что сказать или сделать. Он начинает ходить взад и вперед, запертый, опасный, отчаянный. Я решаю, что лучше всего дать ему немного пространства, и, возможно, мое отсутствие поможет ему слегка расслабиться. Но на самом деле я понятия не имею, как ему помочь.
Я проведываю других. Одного из них надо проверять каждые 15 минут. Иногда медсестры вообще не могут оставить пациента, и я часто задавалась вопросом, как это должно быть тяжело с точки зрения достоинства: кто-то все время смотрит на тебя, даже когда ты пользуешься ванной. Но, конечно, необходимо сохранить людям жизнь. Обеспечение безопасности пациентов до тех пор, пока они не смогут обезопасить себя сами, – своего рода поддерживающая критическая забота о разуме. Когда я возвращаюсь к Мартину, он сидит в комнате, где пациенты занимаются искусством, музыкой или писательством, и читает книгу вверх ногами.
– Не хочешь перевернуть ее, Мартин? – я указываю на перевернутую книгу у него на коленях.
– Ты сошла с ума? – отвечает он, постукивая по книге. – Вот откуда они знают.
Он начал несколько раз дергать головой странным движением в сторону. Этот тик мог быть неприятным побочным эффектом лекарства.
– Хочешь чаю или кофе?
Он энергично качает головой из стороны в сторону.
– Я не пью кофеин, – говорит он. – Это наркотик.
Я думаю обо всех лекарствах, которые он принимает: смесь, подбираемую наугад до тех пор, пока она не подействует. Он сказал мне, что начал курить травку в 11 лет. При этом я узнаю, что Мартин вегетарианец и не употребляет алкоголь и кофеин.
– У меня есть кот по имени Берти, – говорит он сияя.
– Кто-нибудь присматривает за Берти, пока ты в больнице?
– У моей соседки есть ключ. Она сказала, что даст ему еды.
Я рада хотя бы этому. Нередко о домашних животных просто забывают. Часто питомцы являются для пациентов членами семьи, и то, что за ними не ухаживают, может вызывать стресс, поэтому медсестры идут и кормят кошек. Однажды медсестра даже забрала домой собаку пациента, после того как тот перенес инсульт. Иногда она приводила собаку больному в отделение реабилитации.
Мартин откладывает книгу, и его лицо меняется. Он смотрит на свои руки, и я вижу в его глазах шок, как будто он вспомнил что-то действительно важное. Они наполняются слезами, и он смотрит на меня.
– Как я сюда попал? Там была полиция, я помню полицию, – он раскачивается взад-вперед, пытаясь вспомнить.
Я слишком напугана, чтобы что-то ответить, вдруг я скажу что-то не так. Теперь Мартин навсегда останется в списке сексуальных маньяков. Он поправится и только тогда поймет, что делал, когда ему было очень плохо. Вещи, которые он не мог контролировать. Поступки, которые вполне могут определить всю его дальнейшую жизнь. Может быть, он уже понимает. Я стою напротив него и пытаюсь придумать, что сказать. Но не могу. Мартин смотрит на меня с ужасом: я вижу в его глазах, что ему становится лучше, и он что-то вспоминает. Мне было очень грустно заботиться о мистере Джордже. Но, несмотря на то, что я осуждала Мартина, его поведение и болезнь, прежде чем узнала его, теперь я отворачиваюсь, чтобы скрыть слезы. Я никогда не видела такого сломленного человека.
Медсестры психиатрической службы понимают непредсказуемость жизни. Они знают, что любой из нас может заболеть так же, как мистер Джордж или Мартин. Это могло случиться со мной. Или с вами. Я изо всех сил пытаюсь справиться с этим знанием. Сомневаюсь в своей способности быть медсестрой или получать удовольствие от работы с ее грязью и мраком. Квалифицированные медсестры настолько профессиональны, опытны и подвижны. Они философски относятся ко всему и так добры. Должны же они страдать? Я думаю, не бросить ли мне кормить грудью. Но мне удается снова найти свою улыбку, свой смех.