Истории медсестры. Смелость заботиться
* * *Еще один день подготовки к усыновлению. Сегодня на столе стоит гигантское ведро с крылышками из KFC, так как бутерброды из M&S не успевали к нашему запланированному обеденному перерыву. Значительная часть потенциальных родителей не притронулась к нехаляльной курице. Сломанные часы щелкают каждые пять секунд или около того и показывают время 2:10. В комнате жарко и пахнет жирной едой. Тениола сегодня заправила джинсы в ковбойские сапоги. Большую часть утра она говорила о важности совместного сна для развития привязанности. Но затем она перешла к расе, культуре, идентичности и принадлежности.
– Если культурное и расовое происхождение приемных родителей отличается от таковых у ребенка, может случиться недопонимание, – говорит она.
Я обращаю внимание, что она осторожно использует слово «недопонимание» вместо «неудача», «ребенок» вместо «младенец». Все хотят ребенка.
– Важно, чтобы вы могли предвидеть межрасовые и межкультурные проблемы, с которыми может столкнуться ваш ребенок.
Мы планируем усыновить ребенка смешанного происхождения, как наша дочь. Но мое сердцебиение ускоряется, и я начинаю паниковать. Я думаю о том дне в парке и вспоминаю еще один случай, когда мы обнаруживаем, что кто-то выложил дорожку фашистских листовок от нашей входной двери до детской моей дочери, и мы собираем их, как Гензель и Гретель хлебные крошки. Хлебные крошки говорили: «Иди домой». Возвращайтесь туда, откуда пришли. Полиция вежлива с нами, но не может заверить, что найдет того, кто это сделал, не говоря уже о том, чтобы предъявить ему обвинение. Мне нужно серьезно подумать о том, как я могу поддержать своих детей смешанного происхождения в условиях расизма, с которым они обязательно столкнутся.
После обеда Тениола переходит к обсуждению всех возможных причин, по которым от детей могут отказаться.
– В подавляющем большинстве случаев, – говорит она, – семьям оставляют их родных детей, даже если у родителей наркотическая и алкогольная зависимость, тяжелые психические заболевания, существенные нарушения способности к обучению или все эти вещи вместе взятые.
Она говорит о крайностях. Она говорит о психических расстройствах, которые настолько серьезны, что родная семья не может обеспечить безопасность ребенка.
– Мне трудно объяснить, как некоторые психические заболевания могут повлиять на жизнь людей, – говорит она.
Но я могу себе это представить.
* * *Я работаю в команде по охране психического здоровья, и коллеги предупредили о пациенте, которого мы собираемся посетить. На дорожке полно мусора: большие пакеты с бумагами, тележка из супермаркета, два сломанных холодильника, разбитый садовый гном, везде сорняки. Мы стучим в дверь. Никто не отвечает. Медсестра, с которой я работаю, Адити, лезет под коврик за ключом.
– Он не может добраться до двери, – говорит она мне.
У нее сумка, полная документов и медицинских препаратов, а также устройство для вызова подмоги. Уход за больными по месту жительства иногда бывает опасным занятием. Мы пытаемся отправлять медсестер по двое, но это не всегда возможно, а медсестра-одиночка всегда подвергается риску нападения. Адити невысокая, в прошлом она была танцовщицей. После серьезной травмы ноги она перешла в уход за пациентами с нарушениями психического здоровья.
– Я всегда хотела работать в этой области, – признается она. – После травмы у меня был полный срыв: физический и психический. А медсестры вернули меня к жизни.
Адити открывает дверь и кричит:
– Мистер Джордж! Это медсестры, мы пришли посмотреть, как вы.
В этот момент живо вспоминается моя первая в жизни поездка за границу. Мы отправились в Тунис, и мне было десять. Когда дверь самолета открылась, жар и запах чуть не сбили меня с ног. Коридор мистера Джорджа производит такое же впечатление. Я буквально отпрыгиваю назад. От запаха его дома у меня слезятся глаза и першит горло. Мне приходится наклониться вперед, положить руки на бедра и сделать глубокий вдох. Адити делает то же самое. Мы смотрим друг на друга и входим. Коридор от пола до потолка завален газетами. Сквозь них проложена узкая тропинка, и, к счастью, мы обе достаточно худы, чтобы поместиться в ней вдвоем. Мы идем по запаху, словно погружаемся в канализацию. Я вполне ожидаю увидеть труп мистера Джорджа и мух, жужжащих вокруг него. Но мы слышим звуки включенного телевизора и крик: «Кто там?!»
Он сидит в кресле с высокой спинкой, как в домах престарелых, с пластиковым покрытием и деревянными подлокотниками. Мне нужно время, чтобы увидеть человека среди барахла в комнате. Сам мистер Джордж сидит, замаскировавшись, среди сотен газет. Адити открывает окно.
– Как ваши дела?
Он шевелится, и газеты начинают шуршать.
– Не так плохо.
На столе рядом с ним лежит куча монет, старый билет на поезд, газета Radio Times, дозатор таблеток, стакан воды и переполненная пепельница. Мистер Джордж курит, но в пепельнице лежит еще одна сигарета, все еще зажженная. На потолке никаких следов пожарной сигнализации, а вокруг мистера Джорджа свалено так много газет и журналов. На каминной полке лежит стопка счетов рядом со старым проигрывателем, покрытым толстым слоем пыли. Повсюду стоят фотографии, старые, по большей части черно-белые. На них мистер Джордж молод и красив, и рядом с ним женщина, я полагаю, его жена. Он видит, куда я смотрю, и его глаза медленно следуют за моими к большой фотографии на стене. На ней мистер Джордж невероятно красив и весел, он одет в военную форму и держит за талию улыбающуюся и красивую женщину. Сравнивать его теперешнего с мужчиной на фотографии одновременно и грустно, и пугающе. Я знаю, что у него диагноз «депрессия». И он самый печальный человек, которого я когда-либо видела.
Адити делает так много дел одновременно. Она оценивает его состояние. Беспрестанно звонит в различные организации, которые ухаживают за пациентом, бригаде неотложной помощи и в клининговую компанию, которая специализируется на нездоровых людях. Они понимают, что убирать нужно постепенно.
– Люди, которые накапливают барахло, могут умереть, если внезапно убрать все за один раз, – говорит мне позже Адити.
О его переводе в больницу речи не идет. Она обзванивает ежедневных сиделок, выписывает ему лекарства и составляет его план ухода. Мистер Джордж все это время просто смотрит телевизор, почти в оцепенении. Я пытаюсь заговорить с ним, спрашиваю его о фотографиях, но ему, кажется, трудно говорить, как будто у него нет для этого сил. Он следит за мной взглядом. Мне кажется, он меня слушает. Я помогаю вытащить газеты из-под его стула и обнаруживаю под ними коробку с медалями. Я кладу их рядом с ним на стол, спрашиваю о них, но он только пожимает плечами. Интересно, как он их получил, каким храбрым он был, сколько жизней спас или забрал.
Я помогаю Адити помыть мистера Джорджа, счищая газеты с тех мест, где они прилипли к его потной коже, и пытаюсь отмыть заголовки, которые, как татуировки, перекочевали на его руки. Он продолжает смотреть прямо перед собой.
– Вы думаете о том, чтобы навредить себе? – спрашивает его Адити.
Он медленно поворачивается, смотрит на нее. Потом отрицательно качает головой. Понятно, что он слишком печален даже для того, чтобы навредить себе. Как будто его уже все равно нет в этом мире. Он оболочка. Тень. Депрессия – бесконечно жестокая болезнь.
* * *Сестринское дело учит вас, что всегда есть что-то хуже. Мартина помещают в отделение неотложной психиатрической помощи после того, как он спускает штаны в автобусе номер 203, начинает мастурбировать и кричит, что он сын Иисуса и должен распространить семя Бога по всему миру. Водителю автобуса, который видел его раньше, «не нужно всего этого». Он выбрасывает Мартина из транспорта, оставляя его в одном ботинке на обочине возле торгового центра Arndale в Лутоне, все еще кричащим о Мессии и приходе новых богов. Люди просто проходят мимо. Но затем Мартин снова сбрасывает штаны, и кто-то вызывает полицию, когда, по словам Стивена, невозмутимого, а иногда и жестокого помощника медсестры, Мартин «пытается выстрелить из своего пениса, как из пулемета, в толпу школьников». Он сообщает полиции, что даст им шанс на вечную жизнь и искупление с помощью своего волшебного семени. Мартин попадает под действие закона «О психическом здоровье», поскольку считается опасным как для себя, так и для других людей.