Возвращение блудного Брехта (СИ)
Событие сорок шестое
Красивые девушки и женщины редко бывают одни, зато часто они бывают одинокими.
Хенрик Ягодзиньський
Андрей Иванович Ушаков времени не терял. Как только три дня назад вышел указ о возрождении Тайной канцелярии, сразу и взялся за важнейшую работу — бережение порядка в государстве, засучив рукава. Первым делом нашёл и вызвал на разговор всех канцеляристов и писарей, что служили в московском отделении до расформирования. Но штат ему Анна Иоанновна серьёзно расширила, и генерал часть своих семёновцев из рядового состава уговорил перейти в новое подразделение с повышением звания, а значит, и оклада, и кроме того, переговорил с несколькими офицерами расквартированного частично в Москве Невского драгунского полка. Брехт же сказал Ушакову включить в состав полка пять кавалеристов и конный экипаж, для тайной доставки преступников.
Все хлопоты по формировании Московского отделения Тайной канцелярии не помешали Андрею Ивановичу уже на второй день существовании своей «конторы глубокого бурения», схватить прямо на глазах у ошеломлённой Елизаветы прапорщика Шубина и доставить его на допросы в пытошную, организованную в Тайницкой башне Кремле.
Алексей Яковлевич Шубин, двадцати трёх лет от роду, оказался малым красивым, но трусоватым. Углядев в руках пытошного мастера клещи огромные ржавые и какие-то шила и молотки, лежащие на столе поверх цепей, сам начал петь оперу про свои шашни с Елизаветой.
— Ты нам юнец не интересен, говори про других прелюбодеев и прочих амуров великой княжны.
— Я… Она…
— Ох, не хочешь по-простому, будем на дыбу вздевать, только знаешь, Яковлевич, что долгонько потом ломота будет в плечах. Как бы не на всю жизнь. Ложку поднять не сможешь.
— Бутурлин Александр Борисович первый нарушил непорочность Елизаветы Петровны.
— Смешно излагаешь. Первым нарушил. Разве можно вторым нарушить. Камер-юнкер Бутурлин. Запиши Ефимка. Где сейчас сей прелюбодей?
— Точно не знаю…
— А не точно говори, найдём, — пытошный мастер при этом переложил клещи поближе к жаровне. Прапорщик, с ужасом наблюдавший за этими действиями, с трудом заставил себя повернуться к канцеляристу с короткостриженной головой без парика и зачастил:
— Вследствие ссоры с любимцем Петра II, князем Иваном Долгоруковым, Бутурлин был удалён в воинскую часть, расквартированную в Малороссии.
— В Малороссии, запиши Ефимка. Стой, что-то старею. Это генерал-майор Бутурлин? Из Кавалергардов? Вона значится как. Лады. И генералы, и майоры висели на сём крюке и ещё повесят. Нарушил он непорочность, етить твою. Лады. Дальше гутарь, прапорщик.
— Про что? Про Бутурлина? — Опять покосился Шубин на гремящего железом высокого сутулого мужика с козлиной бородкой. Не шла ему. Лопатообразная просилась.
— Про других непорочность нарушивших.
— Михаил Илларионович Воронцов. Четырнадцати лет он был определён камер-юнкером при дворе великой княжны Елизаветы Петровны. Так с тех пор и служит.
— Плохо дело, прапорщик. Целое кубло у вас там свилось. Заговор плетёте, непорочность великих княжён нарушаете. Ох, плохо. Всё ли, или ещё кто покушался на Елизавету Петровну.
— Шувалов Пётр Иванович.
— Кто таков?
— Он из мелких Костромских помещиков. Его отец служит сейчас в Выборге комендантом.
— Запиши Ефимка — комендантом. Отец сей причастен к вашему заговору, знал ли о делах сыночка.
— Про отца не знаю, а вот брат его старший — Андрей Иванович бывал при дворе Елизаветы Петровны…
Брехт прочитал принесённый Андреем Ивановичем опросный лист до этого места и вскинул брови на Ушакова.
— А вам, господин генерал, знаком этот Андрей Иванович? Много больно вокруг Андрей Ивановичей, вы, Остерман теперь ещё и Шувалов этот.
— Знаком. Служит у меня в полку.
— Точно-точно. Вы его заберите к себе в Тайную Канцелярию, постращав сначала немного. Вот, чует моё сердце, полезным человеком окажется, — Нда, сердце чует. Просто из будущего знал Брехт, что именно этот Андрей Иванович сменит вот этого Андрея Ивановича на посту начальника Тайной канцелярии. Следующим начальником Тайной канцелярии станет Андрей Иванович Шувалов.
— А как же брат и заговор.
— Ерунда всё это. Делайте, как и договаривались, помурыжьте их всех кроме братца, немного постращайте без пыток и мордобоя и подготовьте указ о высылке их в Тару всех троих…
— Четверых?
— Бутурлин? Ай, чёрт с ним, всех четверых, в Тару вместе с крестьянами, что у них в крепости. Беднота. Именьица продать, на вырученные гроши, как и договаривались, закупить крестьян в Курляндии и следом отправить. И присмотрите роту солдат им в сопровождение и для усиления гарнизона крепости Тара.
— Всех разжаловать в рядовые?
— Всех разжаловать… Всех разжаловать? Нет, в рядовые не надо, и дворянства лишать не надо. Всех в прапорщики, в том числе и генерала Батурлина. Они же там должны границы государства Российского крепить. Да, дорога длинная, нужно продуктами и фуражом озаботиться. А спросите Елизавету Петровну, не хочет ли она какую табакерку с алмазами продать и снабдить лишателей непорочности этих продуктами и деньгами на дорогу. Она, как оказалось девица добрая, всем даёт. Пусть и деньги даст на пропитание друзьям своим амурным.
Глава 18
Событие сорок седьмое
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа…
А. С. Пушкин.
Брехт решил, что двух недель изоляции достаточно. Переболел и хоре. А нет. Сначала заболел… Почувствовал себя плохо Иван Яковлевич на пятый день. Уже паниковать начал. Или волноваться скорее, что не подействовала на него оспа. То ли прививку неправильно сделали, то ли уже болел Бирон. То ли корова у них не той системы. Сидит взаперти, когда столько дел вокруг, а ничего не происходит. От нетерпения, надиктовал Петруше Сундукову полностью «Волшебника Изумрудного города», перечитал, расширил и углубил, снова перечитал, опять углубил. Может и не Волков. И даже не Баум. Но ничего сейчас и рядом не лежало. Шедевральный шедевр.
Выполнил Иван Яковлевич программу минимум, а оспы нет. Даже хотел уже выходить из самоизоляции… И началось. Под вечер пятого дня поднялась температура и ночью его колбасить стало. Как-то не так помнил он из советского прошлого эту прививку. Если бы все так тяжело её переносили, то запомнилось бы. Нет. Он даже не помнил, что на больничном, так сказать, был, в школу не ходил. Выходит, не главный он иммунолог в мире. Что-то сделал не так.
Потом и горло обложило. Не соврали народные рецепты, отвар из корней петрушки помогал. Лейб-медик Анны Иоанновны — Иван Христианович Ригер, наблюдавший кроме арапа за Бироном, посоветовал ему опиумный отвар для облегчения пить. Брехт его послал… на базар за ивовой корой и свежими листочками малины, если появились уже. Вообще, каждый день ведь давал себе слово проверить всех медикусов иноземных, что при дворе обитали, на профпригодность. И всё время руки не доходили, да и здоровы все были. Опять же с кем-то Анхен надо на биллиарде играть. Двое: этот Ригер и Блюментрост Иван Лаврентьевич с этим отлично справлялись. Даже если они и хреновые медики, всё одно выгонять нельзя. Чтобы не деградировать, Государыне нужны сильные спарринг-партнёры. Ригер травы не принёс. Отгребет потом, нужно только не сдохнуть. Зато явился Иван Лаврентьевич.
— Хер доктор, а скажите мне, — принимая у лейб-медика стакан с чуть зеленоватым тёплым отваром, спросил Блюментроста Иван Яковлевич, — что сейчас у нас с лекарством от малярии? — Вчера с очередной депешей прискакал посыльный из Низового корпуса. Ещё семьсот человек умерло от «лихоманки». Ропщут господа офицеры. Анна Иоанновна с арапом передала весть.