Звезды царской эстрады

Можно даже представить, что главные звезды эмигрантской эстрады вместе поют в заштатном кабачке. Но только представить!..
Потому как имеются достоверные данные о том, что еще в конце 1933 года Вертинский покинул Францию и более там до конца своих дней не появлялся.
Ладно, чего уж там, не заметили бы и такого ляпа, если бы и не отсутствие в этот период в Париже, с большой долей вероятности, и второго певца – Морфесси. Баян, как мы помним, из интервью Сокольского, искал лучшей доли на Балканах.
Встает законный вопрос: «Кого слушал футболист Старостин в Париже? И слушал ли вообще?» Или все это лишь байка для того, чтобы удивить простого советского читателя близостью к бомонду и «артистическим кругам эмиграции»?
Более-менее правдивым смотрится единственный момент с выступлением Павла Троицкого. Ему-то было «по рангу» подвизаться в таком месте, со своим «интимным» репертуаром, не требующим ни большой сцены, ни оркестра за спиной. У него, кстати, действительно была в репертуаре пародия на Александра Вертинского, которую он даже записал на пластинку. Называлась вещица «Вертиниада», и единственное, что Старостин делает точно, – цитирует строки из «Вертиниады»…
К слову сказать, Александр Николаевич слышал упомянутую Старостиным пародию Троицкого, и, мягко говоря, она ему не понравилась. Покидая Париж, певец опубликовал в эмигрантской печати стихотворение, назвав его недвусмысленно – «Врагу», да еще с припиской – «Вертинский Троицкому»:
 Я презираю вас спокойно и светло,
 Мой бедный враг с потухшими глазами.
 Вы тень моя. Я к Вам привык с годами.
 Алмазом слов моих я огранил стекло.
 И в жизни Вашей – зеркало души
 Я отражаюсь злой карикатурой.
 Я как Шекспир, разыгранный «халтурой»
 В провинции, в театрике, в глуши.
 Вы – худший из моих учеников,
 И если я бунтарь и поджигатель,
 То Вы – доносчик на меня, предатель.
 Бездарнейший из всех моих врагов.
 Вам ничего Европа не дала,
 И Вы – все тот же Гамлет в нафталине
 И все еще трезвоните доныне
 В картоне не свои колокола,
 Дырявый плащ – чужих ролей и фраз,
 Фальшивых, вычурных и лицемерных —
 Вы взяли напрокат в российских костюмерных
 И привезли с собой – Европе напоказ.
 Он не прикроет Вашей наготы
 И никого, увы, пленить не может.
 А Вас еще по-прежнему тревожит
 И мнение толпы, и чувство «красоты».
 И даже Ваших маленьких ролей
 Вы никогда как следует не знали
 И по тетрадке что-то бормотали,
 Надеясь на меня – суфлера Ваших дней.
 Но пьеса кончена. Увы, успеха нет!
 И публика спешит надеть калоши.
 
 Суфлер ушел. А был суфлер хороший.
 Подумайте о нем на склоне Ваших лет.
Что же касается описанного Старостиным выступления Морфесси, по моему убеждению, это лишь очередной факт «мемуарного бахвальства». Тем не менее решать вам, читатель.
 Антракт 
 Открытый город Париж 
Утром 14 июня 1940 года войска 3-го рейха вошли в Париж. В несколько дней город опустел.
Участница событий русская эмигрантская певица Анна Марли вздыхала в интервью:
«Париж был объявлен “открытым городом”. Военные решили избежать кровопролития. И тогда начался знаменитый “исход”. Из Парижа выбирались кто как мог – пешком, на телегах, велосипедах, автомобилях. Маршал Петэн сказал по радио, что во имя мира сдал немцам Париж. Я прекрасно помню эту картину: мы все рыдали, обнимая и целуя друг друга, понимая, что это конец…
В Бордо мы услышали по радио уже другой голос, никому тогда не известного генерала де Голля, сказавшего, что “Франция проиграла битву, но не проиграла войну”, и призвавшего всех патриотов присоединиться к нему для борьбы с оккупантами…»
Немецкая администрация прекратила деятельность любых эмигрантских организаций, впоследствии создав свою, лояльную новой власти, под руководством бывшего танцора Юры Жеребкова.
Эмигранты разделились на два лагеря – за и против фашистского вторжения в СССР. Первые аргументировали свою позицию желанием избавить Родину от большевизма любым способом, но они находились в явном меньшинстве.
Хотя среди ратующих за neu Ordnung были и очень известные личности: Дмитрий Мережковский (благословивший немцев на «крестовый поход»), его жена Зинаида Гиппиус, писатель Иван Шмелев, не говоря уже о множестве белых генералов типа Краснова, Шкуро и проч.
Многие из оставшихся в тени Эйфелевой башни испытывали голод и нужду. Но был и другой Париж! С шикарными ресторанами, где куражились «победители» и спускали шальные франки скороспелые дельцы.
В ресторане «Бристоль» пела для них русские романсы Вера Толь (Вера Ильинична Толстая) – родная внучка Льва Толстого, ставшая после эмиграции в начале 20-х салонной певицей.
Протежировал ей в поиске места дядя – сын Льва Николаевича – Михаил Львович Толстой, известный в довоенном Париже руководитель артистической труппы, знаменитой своим цыганским темпераментом и репертуаром.
Один из символов эмиграции, убийца Г. Распутина князь Феликс Юсупов откровенничал:
«…Парижане бедствовали невероятно. Среди них немало было русских.
…Вскоре к нам пожаловали немецкие офицеры. Арестовать, решили мы. Ан нет, наоборот, проявить заботу! Спросили, не надо ли чего. Предложили бензин, уголь, продукты. Мы сказали – спасибо, у нас все есть. Странная забота удивила нас…
– Про вас нам всё известно, г-н Юсупов. Согласитесь стать нашим, так сказать, светским агентом – получите один из лучших парижских особняков. Будете жить там с княгиней и давать приемы. Счет в банке вас ждет. Кого приглашать, мы скажем.
Каков вопрос, таков ответ. Дал я понять молодцу, что обратился он не по адресу.
– Ни жена моя, ни я ни за что не пойдем на это…
В годы оккупации нас не раз приглашали на званые вечера немецкие высокопоставленные лица, но принимали мы приглашения с большим скрипом. Немцы, однако ж, нам доверяли. И потому смогли мы спасти некоторых людей от тюрьмы и концлагеря…»
Кому-то, подобно князю Юсупову, повезло сохранить лицо и не попасть в силки немецких шпионов и провокаторов. Но удавалось не всем. В «светских агентах» спецслужбы всех стран мира были заинтересованы всегда. И не каждому было дано устоять перед обещанными благами.