Золото: деньги прошлого и будущего

Управляющий совет ФРС, который был предназначен всего лишь для координации усилий 12 региональных банков и Конгресса, настоял на том, чтобы Федеральный резерв проводил операции на открытом рынке: таким образом «…Управляющий совет получит необходимый экономический контроль над внутренним денежным рынком и сохранит надлежащее равновесие в международных отношениях». Всего через 13 месяцев после подписания закона о создании и задолго до того, как начать работать в полную силу, Федеральная резервная система уже забыла о первоначально отводившейся ей скромной роли — предоставлять банкирам краткосрочные кредиты в период редких кризисов.
ФРС так и не выпал шанс осуществить то, для чего она предназначалась. Начиная с 1917 года, непосредственно перед тем как приступить к выполнению всего круга обязанностей, ФРС по настоянию Казначейства не стала повышать дисконтную ставку, чтобы Минфин мог выбросить на рынок гособлигации по искусственно заниженным ставкам и профинансировать участие США в Первой мировой войне (дисконтная ставка сдерживала рост процентных ставок на финансовом рынке). ФРС сделала то, что от нее требовалось, увеличив денежную массу для краткосрочных займов. В годы войны золотой стандарт был отменен, и в результате последовала небольшая девальвация доллара и инфляция. Институт, который еще четыре года назад был задуман как саморегулирующееся приложение к золотому стандарту, стал регулировать не подлежащую выкупу валюту с помощью фиксированной процентной ставки; по указке Казначейства он удерживал низкие ставки, наращивая предложение денег. Полвека спустя подобное сочетание разрушило мировую денежную систему.
Но в 1920 году ФРС вернула себе утерянные позиции: после снятия эмбарго на золото она опять стала играть роль дополнения к золотому стандарту, хотя в то же время продолжала заниматься процентными ставками. Операции на открытом рынке вошли в привычку после того, как Федеральный резерв впервые обратился к ним в 1922 году. С тех пор ФРС ежедневно производит операции на рынке краткосрочных займов.
Во время спада в мировой экономике в начале 1930-х годов вновь оживились инфляционисты, всегда поднимающие голову в период экономических кризисов. Во всем мире правительства спешили девальвировать национальную валюту в надежде решить проблему, причины которой они не понимали. Добились они одного: мировая денежная система, с трудом воссозданная в 1920-е годы, опять пришла в расстройство. Девальвации 1930-х годов были вызваны неприкрытыми, преднамеренными манипуляциями государства. ФРС не имела никакого отношения к снижению стоимости доллара в 1933–1934 годы и вскоре потеряла расположение правительства. Со второй половины 1930-х годов, когда большинство стран снова устремилось к системе стабильных валют, отказавшись от инфляционизма, сторонники последнего стали выступать под флагом «снижения процентных ставок».
Разве ФРС не была создана для того, чтобы бороться с экономическими кризисами? И разве она не боролась с кризисами «снижением процентных ставок»? Разумеется, боролась, но только с кризисами ликвидности, а не с теми кризисами, которые были вызваны ошибками в налоговой и денежной политике в 1930-е годы. Но их никто уже не мог различить. Публикация работы Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег» в 1936 году позволила ученым оправдать вызревавшие десятилетиями, если не столетиями, инфляционистские воззрения. Сам Кейнс в «Общей теории…» обильно цитирует Сильвио Геселля, который в 1906 году рекомендовал со временем перейти к нулевой процентной ставке. Но подобные идеи даже в те времена были отнюдь не новы. В 1809 году в памфлете «Высокая цена слитков — доказательство обесценивания банкнот» Давид Рикардо подверг жестокой критике своих современников, выступавших за «снижение процентных ставок»:
«Предполагать, что какое бы то ни было увеличение эмиссий Английского банка может иметь последствием постоянное понижение нормы процента и удовлетворение спроса всех заемщиков, так что для новых займов уже не будет приложения, или что производительный золотой или серебряный рудник может иметь такое же действие, — значит приписывать средству обмена такую силу которой оно никогда не может иметь. Если бы это было возможно, то банки действительно стали бы весьма могучими механизмами. Создавая бумажные деньги и ссужая их под 3 или 2 %, т. е. ниже существующей рыночной нормы процента, банк уменьшил бы промышленную прибыль в том же отношении. И если бы Английский банк был достаточно патриотичен, чтобы ссужать свои банкноты из процента не более высокого, чем необходимо для оплаты расходов по содержанию банка, то прибыль понизилась бы еще более. Ни один народ не смог бы конкурировать с нами иначе, как при помощи подобных же средств, и мы завладели бы всей торговлей мира. К каким только абсурдом не привела бы нас такая теория»[57].
 
Кейнс, а вслед за ним и полчища его молодых почитателей, по-новому взглянул на то, как государство может преодолеть очевидную нестабильность капиталистической системы. Проблема рецессии и безработицы, по его мнению, может быть решена «снижением процентных ставок» за счет операций на открытом рынке, производимых ФРС и ее зарубежными аналогами.
Сам Кейнс, судя по его ранним работам, долгое время зачитывался авторами классической школы, и его инфляционистские взгляды — всего лишь реакция на особую экономическую ситуацию, сложившуюся в 1930-е годы. Позже Кейнс вернулся к классическим корням. Фридрих Хайек, бывший другом и оппонентом Кейнса на протяжении 1930-х годов, вспоминал:
«Это случилось в начале 1946 года, вскоре после его [Кейнса] возвращения из Вашингтона, где он вел напряженные, изматывающие переговоры по британским займам…
Мы беседовали, и я спросил, не тревожит ли его то, во что превращают его теории некоторые из его учеников. Отпустив не слишком лестное замечание об упомянутых в разговоре лицах, он заверил, что эти идеи были крайне необходимы в то время, когда он их предложил. Он сказал, что мне не о чем беспокоиться: если они вдруг станут опасными, он обещает быстро переменить общественное мнение в обратную сторону — и он быстрым движением руки обозначил, как стремительно оно изменится. Но через три месяца он умер»[58].
Низкие процентные ставки, характерные для эпохи стабильных денег, являются прекрасным подспорьем для экономики, но «снижение процентных ставок» посредством перепроизводства базовых денег и девальвации валюты даст в итоге не что иное, как инфляционный бум, неэффективное размещение капитала и денежную иллюзию. Денежная иллюзия, то есть ориентация на номинальные денежные знаки, действительно может па какое-то время понизить уровень безработицы, по только ценой последующей гиперинфляции, как случилось в Германии в 1920-е годы. Упорное возвращение к подобным ложным идеям в течение нескольких десятилетий после Второй мировой войны объясняется тем, что их сторонники так и не смогли их осуществить. Международный золотой стандарт, остающийся в силе благодаря Бреттон-Вудскому соглашению, не позволил властям довести неверный курс денежно-кредитной политики до логического конца.
Однако попытаться провести в жизнь свою политику инфляционистам никто не мог помешать, и в итоге многие страны были вовлечены в игры с деньгами. Так, Великобритания придерживалась политики «стой-иди», при которой она временами снижала процентные ставки («иди»), что давало небольшой инфляционный бум и снижение курса фунта стерлингов. Тогда, чтобы сохранить оговоренный Бреттон-Вудскими соглашениями стабильный курс национальной валюты, Центробанк начинал сокращать денежную массу («стоп»). То же самое делал Банк Англии в далеком 1825 году. Но если Банк Англии признавал, что в 1825 году допустил ошибку, молодые инфляционисты шли на это преднамеренно. Разумеется, после команды «стоп» случалась рецессия, которая лишь усиливала желание сказать «иди», то есть увеличить предложение денег, и внушала инфляционистам мысль о том, каких высот можно было бы достичь, не будь они связаны по рукам и ногам взятыми в Бреттон-Вудсе обязательствами.