Наполеон и Гитлер
Любопытно, что история обеих стран уже знавала подобные прецеденты. «Естественные границы» Франции в своих максимальных значениях включали Бельгию, Нидерланды, левый берег Рейна и северо-запад Италии. Людовик XIV захватывал Рейнланд-Пфальц и Савойю, Милан и Генуя тоже находились, хоть и непродолжительное время, под пятой Франции. Таким образом, при желании всегда можно было отыскать аргументы в пользу присоединения к Франции Бельгий и левого берега Рейна, а заодно оправдать и образование марионеточных государств, известных как Батавская, Лигурийская и Цизальпинская республики (Голландия, Генуя и Ломбардия). Однако Бонапарт мог почувствовать себя в безопасности только после того, как Франция будет полностью доминировать в Европе, состоящей из одних марионеточных и зависимых государств.
В отношении Германии следует сразу же отметить, что «Lebenstraum» («жизненное пространство») Гитлера было не чем иным, как «Grossdeutschland» («Великой Германией»), очертания которой определили франкфуртские либералы в своей декларации 1848 года. Они составили карту. государства, включавшего все земли с немецкоязычным населением: собственно Германию, Австрию и Богемию вместе с прусской частью Польши — все это Гитлеру удалось заполучить без войны. И лишь после того, как будет закончено строительство Великой Германии, он намеревался перейти к завоеваниям славянских земель на Востоке.
Так поступали правители Германии и в глубокой древности, и совсем недавно — в начале 1918 года, заключив Брестский мир с Россией. Германия, отхватила себе еще один неплохой кусок польской территории и в перспективе имела возможность создать на части Польши, на Украине и в Прибалтике ряд марионеточных государств. Существовали даже планы аннексии Крыма. Каждому немецкому школьнику с ранних лет постоянно трезвонили о том, как в начале средневековья тевтонские рыцари и прибалтийские бароны покорили поляков и литовцев, и как Гинденбург и Людендорф наголову разгромили неудачливых русских захватчиков в сражении у Танненберга в 1914 году.
К концу 1800 года у Первого консула были вполне веские причины склониться в пользу заключения мира с державами антифранцузской коалиции. Он бесспорно доказал, что его войска могли успешно помериться силой с любой армией в мире, «естественные границы» Франции были надежно обеспечены, а марионеточные государства находились в полной зависимости. Австрия срочно нуждалась в передышке, скорбя об огромных людских и материальных потерях и утратив значительную часть своих владений. Устала даже Англия, целое десятилетие тщетно тратившая огромные средства в виде субсидий антифранцузским коалициям. Английская экономика, не выдержав такого бремени расходов, начала пробуксовывать. А Франция, напротив, процветала, и больше всего на свете ее народ желал мира.
В феврале 1801 года договор с Францией подписали австрийцы. Вскоре Англия осталась воевать с Францией один на один. А в 1800 году, еще до сражения у Маренго, Уильям Питт задал в палате общин вопрос, в котором звучала горькая ирония: «Куда же делось якобинство Робеспьера, якобинство триумвирата, якобинство пяти директоров... Не исчезло ли оно потому, что, сконцентрировавшись, все перешло в одного человека, который родился из его чрева, был выкормлен им и приобрел свою известность и славу, благодаря его правительству, являясь одновременно и детищем, и творцом всех его ужасов и зверств?» Он мрачно добавил: «И вот теперь наша безопасность во многом зависит от этого Бонапарта, в лице которого воплотилось все зло, принесенное революцией». Но затем Питт ушел в отставку. Уже к ноябрю 1801 года его энтузиазм заметно поубавился, и, выступая в палате общин, он сказал: «После распада конфедерации государств Европы (имеется в виду антифранцузская коалиция)... речь может идти лишь об условиях договора, которые не удастся выторговать для себя и для оставшихся верными нам союзников».
Вскоре, в марте 1802 года, в Амьене лорд Корнуоллис и Жозеф Бонапарт Подписали мирный договор. Египет должен был вернуться под власть турецкого султана, а мальтийские рыцари получили назад свой остров. В обеих странах Амьенский мир был встречен с огромным энтузиазмом. Началось повальное паломничество в столицы друг друга.
Среди тех, кто посетил в 1802 году Францию, был и Чарлз Джеймс Фокс. В декабре его представили Первому консулу в опере. У Наполеона от этой встречи остались весьма смутные впечатления. Позже он упоминал о том, что Фокс очень плохо говорил по-французски, хотя в действительности все обстояло наоборот англичанин очень хорошо владел этим языком. «Молодой человек, опьяненный успехом», произвел на Фокса не очень благоприятное впечатление. Однако Первый консул сказал ему: «Две великие европейские нации нуждаются в мире — они должны понять друг друга». Этот известный деятель партии вигов восторженно писал: «Во мне крепнет уверенность, что Бонапарт и все его друзья считают войну с Англией истинным бедствием, которое может свергнуть их страну в пучину несчастий». Ранее в том же году Фокс не таясь высказал свое мнение о Наполеоне: «Поскольку политическая свобода в этом мире невозможна, то я считаю, что Бонапарт лучше других подходит для роли повелителя всей Земли». Это заявление мало чем отличается по своей сущности от языка, на котором в 30-е годы нынешнего века говорили те, кто пытался умиротворить Гитлера всяческими уступками.
Однако оставшиеся противоречия между двумя странами не могли не привести к дальнейшим трениям. Немалую роль здесь сыграли и причины субъективного характера: представители английской знати, из которых состояла правящая олигархия этой страны, едва ли питали должное уважение к своей собственной королевской семье, а уж тем более не собирались преклоняться перед самозваным монархом. Да и чопорная надменность их безукоризненных манер, от которых за версту Веяло ледяным презрением, тоже не могла не выводить из себя этого выскочку Первого консула. (Даже хладнокровнейший Талейран признавал, что чувствует себя совершенно разбитым после беседы с лордом Гренвилем.) Но лучшим образцом этой породы дипломатов был Висконт Уитуорт, британский посол. Исполинского роста, всегда с иголочки одетый, бывший гренадер, который женился на герцогине Дорсетской, он раздражал Наполеона одной своей внешностью.
Многие государственные деятели Англии испытывали страх перед Наполеоном. В конце 1802 года Джордж Каннинг, будущий премьер-министр, заявил, что главную опасность представляет не политика Наполеона, а его скверный характер. Выпрашивая у палаты общин новых военных ассигнований, он добавил: «Для того чтобы справиться с Бонапартом, можно обойтись и без этих затрат, имея одного талантливого генерала, которому удастся вселить в солдат дух победы». К сожалению, ни один английский генерал не мог внушить такого доверия. (Кстати, именно. Каннинг сыграл потом большую роль в открытии Веллингтона - победителя Наполеона в битве при Ватерлоо).
«Уничтожение Англии — это первая мысль, с которой утром просыпается Наполеон, — предупреждал Шеридан, — об этом же он возносит вечером и свою последнюю молитву, к какому бы божеству она ни была обращена — к Юпитеру или к Магомету, к богине сражений или к богине разума. Взгляните на карту Европы, с которой якобы чуть не исчезла Франция, и вы не увидите там ничего, кроме Франции». Уинхэм был встревожен еще больше: «Буонапарте — это Ганнибал, который поклялся посвятить свою жизнь уничтожению Англии».
Аннексия Пьемонта удивила и насторожила британское правительство. Дальше — хуже. Португальская Гвиана была передана Франции, и в это же самое время Испания вернула ей Луизиану, чьим генерал-губернатором был назначен генерал Виктор. Завоевания в западном полушарии продолжались. На Гаити был послан французский экспедиционный корпус, который быстро покорил эту страну, а вождь ее негритянского населения, знаменитый Туссен Лувертюр, умер при загадочных обстоятельствах в плену, после того как сложил оружие, поверив обещанию французов сохранить ему жизнь. Испания дала свое согласие на переход Пармы под управление Франции после смерти пармского герцога. В Швейцарии вспыхнула гражданская война, и Наполеон послал туда 40000 солдат под начальством генерала Нея. Алоиз Рединг со своей крошечной армией был разбит и взят в плен. Под нажимом Франции Турции пришлось уступить в вопросе о предоставлении французским коммерсантам беспрецедентных привилегий в Леванте. Последней каплей, переполнившей чашу, стало опубликование статьи полковника Себастиани в «Мониторе», являвшемся официозом консульского режима: он утверждал, что якобы большинство египтян ждут не дождутся возвращения французов и что для повторного захвата этой страны хватит отряда в 6000 штыков. Далее полковник утверждал, что и население Ионических островов мечтает перейти в подданство Франции. В ответ на английскую ноту протеста Франция заметила, что у нее имеется куда больше оснований для недовольства, поскольку в Англии была опубликована книга, где содержались прямые оскорбления в адрес Первого консула и его армии (имелась в виду «История британского похода в Египет»). По обе стороны Ла-Манша газетные баталии становились все более разнузданными. Обмен посланиями между правительствами Англии и Франции превратился в поток взаимных оскорблений.
