Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы
— Файф-о-клок, Эндрю. Не опаздывай и не задерживайся слишком долго, потому что мы с Лемом уходим. Возьми с собой свою маленькую как-ее-там, если хочешь.
«Маленькая как-ее-там» была Маурин. Поначалу Маурин старалась добиться расположения матери, но в качестве жены Эндрю она была обречена оставаться «маленькой как-ее-там» — забывчивость, которая, как четко осознавал Эндрю, была лишь одним из проявлений потребности его матери отплатить ему за то, что он такой скучный сын. Если уж его матери необходимо было иметь детей — что было крайне спорно, — то по меньшей мере они должны были быть «изумительными», как «милый Недди». Ее отпрыск, который добровольно принимал участие в доле отца в небольшой, производящей картон фирме, становился чем-то неопределенным, вроде ее мужа, который на поверку не слишком подходил на роль отца ее детей.
Эндрю позвонил Маурин сообщить о приглашении. Телефон не отвечал. Перед тем как покинуть офис, он попробовал снова, но опять ответа не было. Маурин точно говорила ему, что намеревается оставаться весь день дома и отдыхать. Он почувствовал знакомое шевеление беспокойства, но подавил его. Он пошел к матери один.
У матери был гостиничный люкс со стороны парка. Отели миссис Прайд в Париже или в Санкт-Моритце и где бы то ни было еще всегда были «ее» отелями, и «ее» отели неизменно бронировали для нее «люкс миссис Прайд». Нет, конечно, не всегда то была миссис Прайд. Мать Эндрю, побывав замужем четыре раза, имела много разных имен, под которыми регистрировалась в гостиничных журналах. Прайд было совсем новым. Она встретила Лема Прайда в Калифорнии год назад. Он был приятной внешности, пятнадцатью годами моложе ее и без единого гроша в кармане. После двух блестящих выгодных замужеств она почувствовала, как полагал Эндрю, что на этот раз может побаловать себя.
Когда Эндрю вошел в номер, Лема не было видно. Мать сидела у окна, чай был на столе перед ней. Еще когда она была просто «миссис Джордан», супругой отца Эндрю, она почувствовала благотворное воздействие чаепитий. Серебро, тонкий фарфор, атмосфера расслабленного изящества создавали совершенную оправу ее утонченному, изысканному профилю и слабым мимолетным улыбкам, которые столь успешно внушали — незнакомым — впечатление ее неотразимой беспомощности.
— Хорошо, — сказала она, — по крайней мере ты пунктуален, Эндрю. Где твоя жена?
— Я не смог застать ее дома.
Ее глаза блеснули и уставились на него.
— Все идет как надо, я надеюсь?
— Конечно.
— Это утешает. Она очень хорошенькая. Она ведь выступала на сцене, не так ли?
— Она была моделью одно время.
— А, это одно и то же по большому счету. Я очень надеюсь, что она скоро пристрастится к семейной жизни. Девушки вроде нее привыкли к возбуждающей атмосфере. Для них тяжело полностью отказаться от привычек. Я удивлена, как ты женился на такой шикарной девушке. Ты всегда был таким собственником, не правда ли, как твой отец? Я думала, что ты выберешь какую-нибудь приятную, маленькую толстушку себе в жены. Но я уверена, все будет прекрасно.
Как всегда, каким-то девятым чувством, ей удавалось нащупать самую болевую точку сына и начать давить на нее. Она налила себе чашку чая, элегантно, как венская баронесса. Затем налила еще одну — для Эндрю. По тому, как она хмурила брови, он ясно понял, что ее что-то беспокоит. Впрочем, это и так подразумевалось, поскольку она никогда не звала его, покуда не назревала какая-нибудь «надоедливая» ситуация.
Она взяла чашку и стала прихлебывать. Вскоре она приступила к главному.
— Эндрю, сегодня утром здесь был Недди. Он попытался занять у меня денег.
Эндрю насторожился. Большая неприятность, приключившаяся с Недди год назад, началась с того, что он пытался занять денег у матери.
— Зачем? — сказал он. — Зачем ему нужны деньги?
— Он не сказал. Он только пробовал выманить их у меня.
— Сколько?
— Пять тысяч долларов. — Совершенно голубые глаза миссис Прайд смотрели на него поверх чашки, зрачки слегка сузились, как всегда, когда дело касалось денег, уходящих скорее, чем поступали. — В самом деле, я не понимаю вас, мальчики. Как неприятность, вы бежите ко мне. Он что думает, я делаю деньги? Разве он не видит, как они постоянно утекают: налоги, расходы и Лем… Дорогой Лем, нет, ведь Лем не способен позаботиться о себе с его никудышным сердцем.
Миссис Прайд и Лем то и дело говорили о его сердце. Но, пожалуй, никто никогда точно не знал, что с ним такое.
— Ты дала ему деньги? — спросил Эндрю.
— Дать ему? Даже если бы я могла это устроить, я и не подумала бы создавать подобный прецедент. Взрослым мужчинам никогда нельзя ползком являться к своим матерям. Я говорила это Недди в прошлом году. Он знает, он получит все, когда я умру, за исключением, конечно, самой малости для Лема. Кроме того, у него есть свои деньги. Почему же, о Господи, он никак не хочет понять это?
Она наклонилась вперед и положила руку на колено Эндрю — прелестная ручка с огромным кольцом.
— Эндрю, вот почему я позвала тебя. Поговори с ним. В конце концов, ты ведь гораздо старше, ты ему как отец; и это больше касается тебя, чем меня. Проверь все. И если ему в самом деле нужны деньги… ну, твой бизнес движется ужасно хорошо, не так ли? В конце концов, какой разумный человек станет потеть с бумажными коробками, если они не приносят доход.
Эндрю чувствовал легкое, кошачье давление ее руки на колено, и к нему вдруг вернулись ощущения из детства, когда его желание добиться благосклонности матери было столь же неистовым, сколь и безнадежным. Какими они казались теперь далекими. Такими же далекими казались его поздняя ненависть и желание отомстить, когда он осознал, что несостоятельность их отношений зависела не от него. Теперь было иначе — просто Мать была Матерью.
— Эндрю, ты сделаешь это, да? Ты поговоришь с ним? Он такой ласковый мальчик, и я люблю его до безумия. Но он бывает таким утомительным. О Лем, дорогой…
Она вскочила на ноги так легко и свободно, словно девочка, потому что открылась дверь и к столу двигался теперешний отчим Эндрю. Миссис Прайд подбежала к нему и обвила руками. Она была крошечная, а он огромный — массивный тип красавца военного с доморощенным английским акцентом, производивший впечатление Pukka Sahib’a из Британской Raj’и [43], но который в действительности, насколько знал Эндрю, не добирался до Британской Империи ближе маленькой вспомогательной роли в фильме Эррола Флина.
— Лем, дорогой, где же ты был? Я ждала тебя к трем.
— Извини, цыпленок. Обедал с приятелем. Потом, по дороге назад, я посмотрел ту милую французскую картину, что в Париже пользовалась таким успехом, ту, которая тебе очень нравилась. Я решил, что должен взглянуть.
Лем Прайд нагнулся и поцеловал ее в щеку. Его усы вытянулись в грубовато-добродушной майорской улыбке.
— Заждалась меня, цыпленочек?
— О Лем…
Он повернулся и увидел Эндрю. Лем выглядел слегка смущенным; и всегда, когда он видел Эндрю, он выглядел так, будто тот поймал его на чем-то.
— Привет, Эндрю, дружище.
— Эндрю уже уходит, — сказала миссис Прайд. — Одно невеселое дельце, но все проясняется.
Пока Эндрю шел к двери, мать заталкивала Лема на тахту рядом с чайным столиком, щебеча, прелестно улыбаясь, используя всю свою артиллерию очарования. Эндрю никогда раньше даже в голову не приходило, что она могла оказаться способной на любовь. Впервые в своей жизни он обнаружил у себя чувство почти жалости к ней.
Но вскоре, спускаясь в лифте, он вернулся к мысли о Неде. Хотя это и было год назад, тот случай, когда Нед пытался занять у матери денег, отвратительно живо помнился ему. Желая держаться наравне с какими-то актерами в Лас-Вегасе, Нед напился и как идиот проиграл в крэп больше, чем мог себе позволить. Он попытался позвонить Эндрю, но их с Маурин не было дома. Тогда он позвонил миссис Прайд, в ее медовый месяц, в отель Беверли Хиллз; результат был предсказуем. На следующее утро богатая и почтенная бразильская вдова, которая жила в его отеле, обвинила Неда в краже алмазного браслета.