Рыжики для чернобурки (СИ)

— Валерек, а ты ни с кем встречаться не начал?
От удивления горло перехватило — неужели у отца неладно с головой? Валериан помолчал, напомнил:
— Пап, я в госпитале лежал. В реабилитационном отделении по восстановлению поврежденных суставов. Из инвалидной коляски на костыли, от костылей к трости. С кем я мог встречаться?
— Мало ли... Может быть, ты с медсестрой поближе познакомился. Или за родственницей соседа по палате приударил.
«Похоже, с головой все в порядке, просто озвучил давнюю мечту, — догадался Валериан. — Немного невпопад, но когда он спросил, не влюбился ли я в диверсантку, которую мы выслеживаем, было еще неуместнее».
Не дождавшись ответа на свое замечание, отец продолжил:
— Я надеялся, что после госпиталя ты останешься в Ключевых Водах. Не обязательно в этом доме. Понимаю, что тебе неинтересно тесниться со стариком. Но ты бы мог получить служебную квартиру. Жить в этом же городе, приходить ко мне в гости. А ты опять собираешься в красные графства.
— Ты не старик, — вывернулся Валериан. — Еще о-го-го. Тоже мог бы начать с кем-нибудь встречаться. Присмотреть себе лисицу или висицу. Да хоть волчицу! Можно играть в бадминтон, вместе ходить на рынок, обсуждая свежесть продуктов... бывают же всякие пристойные развлечения, необязательно устраивать оргии!
Отец рассмеялся. Потрепал Валериана по волосам.
— Я не встретил ту, которая могла бы сравняться с твоей матерью. Хлебодарная забрала ее на вечные поля, чтобы избавить от страданий, это было милосердием. Верю, что она смотрит на меня с небес и радуется, что я могу посвятить все силы служению. Я стараюсь помогать людям и оборотням. А ты...
— Я в рядах тех, кто противостоит злу, — напомнил Валериан. — Кто-то должен пресекать распри и останавливать фанатиков. Давай не будем ссориться. Сто раз говорил тебе, что если найду ту, единственную, чей вид и голос заставит сердце уйти в пятки, а рука Хлебодарной пригнет к земле, требуя встать на колени и молить, чтобы она родила мне детей, то я привезу её сюда, в Ключевые Воды. Может быть, мы построим на участке второй дом, чтобы, как ты выразился, не тесниться. А пока я одинок, продолжу службу в Чернотропском отряде. Сейчас меня отправят на канцелярскую работу, месяца три придется перебирать бумажки — до полного восстановления. Потом переведусь на прежнее место. А как сложится дальнейшая жизнь — видно будет. Все в руках Камула и Хлебодарной.
Отец повздыхал, но больше к теме брачных отношений не возвращался. Начал расспрашивать о здоровье. Валериан отвечал, хотя это тоже было не особо приятно.
— Превращаться могу. Пока с ограничениями, велели не чаще раза в неделю. Колени почти как новенькие, только на перемену погоды ноют. Думаю, что это скоро пройдет. Левый локоть отлично, правый с хорошими прогнозами. Мне перед выпиской прокололи последний курс препарата, стимулирующего восстановление суставов, должен сработать накопительный эффект. Как я тебе говорил — три месяца с бумажками, а потом на медкомиссию. Надеюсь, что вернусь в строй.
— Я уже спрашивал, но ты не ответил, — заглядывая в пустую чашку, пробормотал отец. — Почему такие странные ранения? Только суставы. Колени и локти.
— Потому что от ранения в голову уберег шлем, а два выстрела в живот принял бронежилет, — Валериан решил, что надо сказать правду, перестать скармливать отцу недомолвки — все закончилось, опасности для жизни нет. — У меня было отравление угарным газом, сотрясение мозга и множественные ушибы внутренних органов. Снайпер развлекался, прежде чем меня добить. Стрелял по конечностям, пробил щитки. Расколол шлем — прямо перед тем, как меня вытащили из-под обстрела. Если бы не щитки — остался бы я без рук и ног. Спасибо, что вовремя погрузили в санитарный вертолет, а потом из госпиталя в столицу переправили. Часть пуль были отравленными.
— А я получал короткие официальные отписки.
— Пап, ну ты бы все равно ничего не смог сделать, — Валериан обнял отца, забрал пустую чашку. — Рассказали бы тебе сразу, и что? Лететь в столицу смысла не было, ко мне не пускали. Как только выписали, я сразу к тебе приехал.
 
— Ты не согласишься остаться, даже если я встану на колени, — привалившись к его плечу, подытожил отец.
— Пап, мое место там, — ответил Валериан, чувствовавший себя крайне неуютно. — Я должен ехать.
Весь оставшийся вечер он старался быть хорошим сыном. Вымыл посуду, отдраил хрустальные вазочки из «горки» в зале, навязал три дюжины скруток из сухоцветов и боярышника, перехватывая красными шерстяными нитями. Когда дары для Хлебодарной были сложены в корзинку и прикрыты вышитым полотенцем, отец спросил:
— Перекинешься? Прогуляемся вместе перед сном? Я обычно брожу по переулкам, делаю крюк и возвращаюсь. Если тебе трудно, оставайся дома.
— Нет-нет, — соврал Валериан. — Я специально подгадал, чтобы дома можно было превратиться и пройтись на лапах.
Он ушел в свою комнату, разделся, и, перед тем как перекинуться, сделал глубокий вдох. Главное было не заорать, не напугать отца. Правую руку при смене формы прошивала адская боль, затмевавшая мерзкие ощущения в коленях — каждый раз казалось, что он превращается не в лиса, а в кузнечика. Сегодня было не лучше чем вчера: Валериан повалился на бок, прикусив язык, а когда тело окончательно изменилось, вцепился зубами в свисающий с кресла плед, чтобы не завыть. Отдышавшись и отлежавшись, он побрел во двор, прихрамывая и оберегая правую переднюю лапу. Отец ждал его возле приоткрытой калитки. Шерсть поседела еще сильнее, цвет стал белым, только чулки, кончики ушей и переносица сохранили темно-бурый окрас. Валериан по сравнению с отцом выглядел куском угля, припорошенным снегом. Уши, хвост и чулки на лапах не портила ни одна белая шерстинка, а морда с белой полосой-маской, спина и бока отливали тусклым серебром. Чернобурки юга отличались от северных родичей рыжей оторочкой на ушах и белой каплей на кончике хвоста. Хвост Валериана соответствовал самым высоким северным стандартам — хоть с углем сравнивай, хоть со смолой, хоть с печной сажей — ни намека на белизну и серебро не найдешь. 
Благородный окрас и такой же благородный цвет волос он унаследовал от покойной матушки, вместе с титулом безземельного баронета. Ни хвост, ни титул, ни «лунная седина» на юге не ценились, только дома, на Ямале, можно было бы извлечь какие-то выгоды — в основном, на брачном рынке. Валериан это прекрасно знал, о титуле почти никому не докладывал — благо, в военном билете такой графы не было — а вот угольным хвостом втайне гордился. К кличке «Седой» привык со школы, но все равно предпочитал стрижку под ноль, чтобы не выделяться в строю.
Отец толкнул калитку лапой, расширяя проход. Они пошли по переулкам — медленно, обнюхивая цветы, укрывшие палисадники разноцветным ковром. Валериану нравились дубки, мелкие хризантемы, дурманящие осенней горечью, и он выискивал их среди отцветающих «зорек» и «огоньков», пока не наткнулся на ежа, ужинавшего виноградными улитками. Драки не случилось: отец одернул Валериана укоризненным тявканьем, и еж отбыл в кусты непобежденным. Несмотря на это, настроение улучшилось. Лис впервые за долгое время вышел на прогулку без надзора врачей, испытал радость узника, вырвавшегося из клетки, и щедро поделился ей с Валерианом.
«Будем гулять, — пообещал зверю Валериан. — У нас с тобой хороший дом с большим двором, хозяева на нашу половину не лезут, замечаний не делают. Будем каждый вечер валяться на порожках и караулить ежей. Их там навалом. И никто нам не запретит с ними драться».
Возвращение двуного тела после прогулки прошло с большим трудом, все-таки напугал отца приглушенным криком. Если бы не цель — проверить документы у Бранта — Валериан бы мог прожить пару дней, передвигаясь на лапах. Поставил бы ему отец на пол миску еды, не пожалел ужина. Но желание держать ситуацию под контролем перевесило страх перед болью. Валериан успокоил встревоженного отца, и, прежде чем лечь спать, долго пил чай на кухне, глядя на окна особняка с просторным балконом. План встречи он продумал в трех вариантах. Нужно было дождаться следующего вечера и начать его выполнять.