Школа Лысой горы. Мой прекрасный директор (СИ)

– Но учителям же повысили зарплаты? – робко спросила Василиса. – Классы же стали большими в оставшихся крупных школах.
– Вы не дослушали до конца. Несколько мелких школ оставили. Для чего? Для того чтобы их учителя продолжали требовать увеличения зарплат и ругаться на новый закон с коэффициентом наполняемости. Спустя еще год под давлением все тех же профсоюзов, заговоривших теперь о несправедливости коэффициента, новый закон был отменен.
– Но… но…, – растерялась Василиса.
– Но… школьные автобусы недолго пробегали по разбитым сельским дорогам, они все чаще стали требовать ремонта, все чаще не могли проехать по заметенным снегами дорогам… Избыточные учителя закрытых школ были отправлены на заслуженную пенсию… А протестовать было уже поздно и бессмысленно. Сказка закончилась, Василиса Алексеевна, спокойной ночи!
Елисей Назарович скупо улыбнулся на прощанье и ушел, плотно закрыв за собой дверь.
  
Глава 22. Нашествие галлюцинаций
 
«Никакой мистики, никаких потайных крамольных причин выступать против нововведений у директора не было и нет, – резюмировала Василиса. – Всего лишь дальновидность и хорошее знание всех событий в жизни нашего образования. Неужели в деревнях и впрямь все настолько печально? Хотя – о чем это я? Сама же проезжала по проселочным дорогам, своими глазами все видела. Чем дальше от областного центра – тем безлюднее и беднее села. Лысая Гора – удивительное исключение… хотя вопрос – завтра первое сентября, а детей в деревне нет как нет! Где хотя бы те, что числятся проживающими в Лысой Горе? Неразбериха какая-то… Ладно, до завтра времени чуть-чуть осталось, все утром увидим».
С обильного завтрака осталось много вкусных булочек, так что Василиса принесла ведро воды, наполнила чайник и вскипятила его, открыла нижний кухонный шкафчик, потянулась за выпечкой…
И завизжала, увидев на второй полке толстое копошащееся нечто с четырьмя лапками, хвостом и двумя головами. Нечто было сплошь покрыто крошками съеденных булок, лежало на боку, прижав лапки к раздувшемуся пузику и нещадно икало.
– А-ааа!!!
С этим воплем Василиса схватила свое боевое оружие – кочергу – и скинула монстрика на пол.
– Фы-ышшшш, – зашипело маленькое двуглавое чудовище, и из двух его пастей полетели огненные искры, падая прямо на плетеный кухонный половик. Половик начал тлеть и потрескивать, на нем появились первые огоньки пламени.
– А-ааа!!! – повторилась Василиса, схватила ведро с оставшейся водой и выплеснула ее в морду монстрика.
На половике образовалась лужа, а монстрик…
Крошки смылись и монстрик оказался ярко-зеленого цвета. Попавшая в пасти вода вызвала в них какую-то реакцию, и теперь из пастей, ноздрей и ушей монстрика валил парок, вызывая у него неудержимое чихание. Из круглых глазок градом катились слезы, маленькое чудовище кашляло, хрипело, лапки у него расползлись, утопив пузико в луже, а вид был несчастный-пренесчастный.
Василисе стало совестно – так обойтись с собственной галлюцинацией! Галлюцинация же не виновата, что у Василисы мозги набекрень встали в последнее время, аккуратнее надо быть, отличать возможное от невозможного. А она расслабилась за день и вот итог: кухня залита водой, а зачем, спрашивается? Галлюцинация ничего плохого сделать не может, она всего лишь бред, видение, совершенно безобидное.
Маленькая, фырчащая, несчастная галлюцинация смотрела на Василису обиженными глазками. Совсем-совсем обиженными, прям до глубины души. И была она вся такая горемычная, больная: отфыркивалась, откашливалась, на лапки встать не могла! Василиса сама прослезилась от жалости, достала свою галлюцинацию из холодной лужи, завернула в махровое полотенце, утирая пенящиеся, как струя из огнетушителя, пузыри из ноздрей, погладила по спинке, приговаривая:
– Ну-ну, прости меня, больше не буду. Ты на постоянное жительство ко мне пришла? Что-то мне кажется, что мы уже виделись раньше, но не помню – когда. Во сне видела? Значит, будем жить вдвоем: я и моя галлюцинация, как жил когда-то знаменитый Джон Нэш. Хм, ты не подумай, что я равняю себя с этим гением или рассчитываю на Абелевскую премию. Ох, дожила – разговариваю с собственным шизофреническим видением. Но если ты в самом деле надолго в моей больной голове обосновалась, то слишком длинно всегда называть тебя «галлюцинацией», сократить бы… О, будешь Галюсей, договорились?
 
Галюся фыркнула и Василиса сочла это согласием. Посмотрев, как Галюся свивает себе из полотенца уютное гнездышко, устраивается в нем, а потом высовывает обе головы наружу и таращится на нее, Василиса занялась приборкой кухни, стараясь убедить себя, что ничего экстраординарного не происходит: подумаешь, Галюся рядом поселилась. Если болезнь продолжит прогрессировать, то скоро десяток галюсь по углам сидеть будут!
«Не-е, по углам не будут, – поняла Василиса, когда настойчивая Галюся пробралась-таки под ее одеяло в постели и пожелала улечься под боком, но была неумолимо сдвинута к ногам. Жар от нее шел, как от печки. – Поразительно подробные и устойчивые галлюцинации у меня, что странно… Надо бы почитать специальную литературу о шизофрении».
Ночью Василиса вновь проснулась от ощущения чужого пристального взгляда. Приподнявшись с подушки и с трудом разлепив глаза, она уставилась на мерцающую в темноте комнаты кляксу. Клякса висела прямо напротив ее лица и фосфоресцировала потусторонним зеленоватым светом, а ее края окаймляла ядовито-желтая полоска. Из центра постоянно меняющихся очертаний кляксы глядели два алых огонька.
«Это Галюся так преобразилась? – заторможено подумала Василиса, уставшая бояться всяких фантастических видений. Подвигала ногами, услышала недовольное шипение и увидела еще две пары глаз в изножье кровати: это высунулись из-под одеяла сонные головы Галюси. – Ага, значит – это новая галлюцинация. Что ж, при моем диагнозе их количество уже не имеет значения. Эта клякса тоже надолго заселилась? Пора имя ей придумывать? Хм, а если попробовать спросить?»
И Василиса задала гениальный в своей простоте вопрос:
– Ты кто?
– Глюк.
«Это-то ясно, – подумала Василиса. – Продолжаем разговор».
– Чё пришел?
– Ни чё. Просто пришел. – Глюк заговорил обиженно. Потом добавил с любопытством: – Почему ты меня видишь?
– А почему бы нет? Ты же мой глюк, так мне тебя и видеть, – зевнула Василиса.
– Твой?! – подивился глюк и вдруг очень обрадовался: – Спасибо, что приютила, хозяйка! Я уж устал бездомным по миру шататься! Чем помочь тебе, хозяюшка?
«Надо же, какие услужливые глюки пошли…», – еще раз зевнула Василиса. Укладываясь на подушку и подтягивая повыше одеяло – по ночам становилось все прохладнее – она сонно сказала:
– Ну, воды принеси, что ли, а то я все ведро на пол расплескала. Только утром неси, мне слуховые галлюцинации металлических бренчаний ночью не нужны!
– Будет сделано! – с энтузиазмом откликнулся глюк, потом подлетел ближе и заговорщицки прошептал: – А детеныша Горынычей спрячь получше – её всей деревней разыскивают, как бы директор не прознал, что это ты её прячешь. Кстати, зачем тебе детеныш? – с горячим любопытством спросил глюк, но Василисе лень было болтать с собственными бредовыми видениями.
Перевернувшись на другой бок, она провалилась в сон.
Утро началось на рассвете с невообразимого гвалта. В передней половине дома кричали, гремели ведрами, истошно вопили, топотали и шипели. Падали стулья, гремели кастрюли, трясся весь дом. А еще – омерзительно воняло чем-то горелым.
– У-уу, наглый котище! Только на секунду к колодцу отлучился, а он уже в избу – шасть! – верещал тонкий голос ночного глюка.
– Ты-то тут вообще откудова взялся, нежить потусторонняя?! Ща Ягу кликну – она тебя мигом за Калинов мост отправит! – с примяукиванием и шипением отзывался другой голос, тоже показавшийся Василисе смутно знакомым.