Никогда с тобой (СИ)

— Эмоции – разрушительное. Чувства – лишнее. Ты слышишь, Танский? Отключай это. На заезды – с холодной головой, и только так, иначе ты умрешь. 
Теперь я слишком хорошо помню конец фразы, но упорно ничего не отключаю, погружаясь в эмоции все глубже. С каждым разом с головой, задерживая дыхание. Провожу там, кажется, слишком долго, на поверхность выныриваю лишь за кратким вдохом – и снова погружение. Полное, окончательное.
Я Романовой такие вещи выдаю, которые никогда и никому… Я таких признаний не знал даже. Не мог знать. Они мне не принадлежат – чужие совершенно, я не умею так красиво говорить, и мне никогда не хотелось сказать что-то подобное. Ни разу, пока не оказался с ней в кровати, пока не увидел ее раскрасневшиеся щеки и стыдливый взгляд. После – туман. Временное помутнение.
— Позволь мне… — зачем-то шепчу ей на ухо и отодвигаю ткань трусов.
Она влажная. Мокрая настолько, что мне сносит крышу. Я трогаю ее, трогаю, ласкаю пальцами, прикасаюсь к клитору, размазывая влагу по всем чувствительным местам.
— Боже… 
Она внезапно подрывается, пытается меня отстранить, но я укладываю ее обратно. Такой бред, господи. Она кончала на моем члене. Ездила на нем уверенно, а сейчас, перед оргазмом, пытается спасовать. Не позволю, конечно же.
— Тан… — на ее щеках играет румянец. Губы подрагивают. — Это… слишком. Слышишь? 
— Это охуенно, — говорю чистую правду. 
Ей в прошлый раз понравилось. Она была оглушена, раздавлена сметающими ее эмоциями. Хочу, чтобы на этот раз было точно так же. Зеркально хочу, но в несколько раз ярче. Она должна почувствовать.
— Просто расслабься, ладно? Все будет круто, я обещаю… обещаю.
У нее никого не было. Я давно это знаю. Еще там, в машине, понял, что никогда и ни с кем она не была. Теперь уверен, что даже так ее не трогали. Никто и никогда к ней не прикасался. Возможно, она сама. Стоит только представить, как Соня раздвигает пальцами свои влажные складочки, прикасается к клитору и с громкими стонами доводит себя до оргазма, член напоминает о себе назойливым гудением. Я пиздец как ее хочу. До одури, хоть и напоминаю себе, что она никогда и ни с кем. Нетронутая. 
Мне, блядь, нельзя такое доверять. Я… не справлюсь. Моя ответственность на нуле. Я бы и рад сказать ей что-то пиздец романтичное, что-то, что окончательно ее успокоит, но пиздеть не хочется, а по правде я уже все сказал. Я – вообще не герой ее романа. Не тот, кто должен быть у такой, как она, первым, но отказать себе в этом праве не могу. Наше желание обоюдное. Я ее не удерживаю, не заставляю, ничего не делаю, чтобы она оставалась со мной. Она сама лежит в кровати, сама держит ноги раздвинутыми, стонет. Блядь… как охуительно она стонет. Представляю, как будет, когда окажусь внутри нее.
— Мы ужасны, — бормочет что-то мне в губы. — Наши поступки…
— Забей, — отпускаю ее “типа” грехи. 
Плевал я на “плохие” поступки. Их в моей жизни было столько – на пальцах хрен посчитаешь. Много всего было. И сейчас я веду себя хреново. Трогаю ее, чистую, невинную, кристальную. Она мне нравится, потому что другая. Почти полная противоположность испорченному мне. Красивая. Она пиздец какая красивая. Только сейчас это почему-то замечаю. Мои глаза, когда впервые ее увидел, явно были где-то в другом месте, потому что она совершенна. Аккуратные, маленькие черты лица, ровный нос, длинные подрагивающие ресницы, нахмуренные брови и… губы. Раскрасневшиеся, припухшие от поцелуев. Она бесперебойно их облизывает, пока ласкаю ее пальцами.
— Тан… Стас… 
Она дрожит вся, а меня почему-то триггерит то, как она произносит мое имя, как она его говорит. Не то, которое я всегда использовал, а настоящее, данное с рождения. Мне впервые не хочется одергивать и настаивать на другом.
— Прекрати… хватит, пожалуйста, — говорит, а у самой глаза закатываются от удовольствия, и дыхание перехватывает, потому что она близко, вот-вот кончит. 
Я ее чувствую. Знаю, что ей хорошо, что бы она ни говорила.
— Ну же, малыш, расслабься, тебе будет хорошо. 
 
Осознаю, что реально хорошо хочу сделать в первую очередь ей. На себя плевать. Главное в этот момент – она. Ее громкие стоны, ее частые выдохи, то, как дрожит ее тело от моих ласк. Я думал, что трахну ее сегодня. Это ведь просто. Она готова, она бы позволила. Ей, конечно, было бы страшно, но она бы разрешила. Просто я не могу. Не импотент, конечно, нет, у меня член колом стоит, а яйца поджимаются от желания, но я не могу. Не хочу делать ей больно, хочу, чтобы привыкла, и мне не пришлось ее уговаривать. Хочу, в конце концов, долго ее раздевать, рассматривать и целовать. Я помешан. Да, осознаю, что помешан. Наверное, с первых минут, как увидел ее, что-то в мозгу переключилось. 
Когда терпеть становится невыносимо, достаю член из трусов и прижимаюсь к ней пахом. Соприкасаемся оголенной плотью. Срываем все барьеры и предохранители. Чувствую, как мне передается ее дрожь. Сам начинаю подрагивать, стоит пройтись раскаленным членом по ее влажной промежности.
— Боже, — она распахивает глаза и смотрит на меня. 
Понимает, что там, между ног, больше не мои пальцы. Ловлю мелькающий в ее глазах шок, вижу его и пытаюсь успокоить так, как могу:
— Тише, все нормально, я не буду… не буду… ты останешься нетронутой. Обещаю, ладно?
Она кивает, а я, мать его, с трудом пытаюсь сдержать это обещание. Соблазн сделать последний толчок и войти в нее одним резким рывком становится слишком сильным. С трудом, блядь… напоминаю себе, что пообещал, что потом, если захочу ее снова, она ко мне и близко не подойдет. Пиздец, меня впервые волнует, что кто-то меня к себе не пустит. Не осознаю, когда секс стал не просто сексом, когда он стал… этим. Тупой дрочкой, как у пацана, честное слово, который в своей жизни бабу ни разу не видел. Именно так себя чувствую, но не перехожу барьер. Не рискую.
Веду членом по ее клитору, размазываю влагу по складочкам, параллельно ловя дрожь ее тела и громкие выдохи. Скольжу по ней взглядом. В памяти навсегда фиксируется оголенная грудь, тонкая талия, задранная юбка и широко разведенные ноги. Мне нравится. Мне пиздец как нравится. Я это навсегда запомню и, уверен, буду дрочить по ночам на это зрелище. 
— Боже… я… 
Второй ее оргазм накрывает и меня. Бурно, сильно, до одурманивающей дрожи, которая передается и мне. Я кончаю ей на живот. Плюю на правила приличия – когда вообще они меня интересовали? – и смотрю, как капли спермы покрывают ее белоснежную кожу. В моей копилке фетишей с Романовой пополнение. Я хочу видеть свою сперму на ней. В мыслях сразу множество различных картинок возникает, и поэтому член дергается снова. Мне мало. Мне слишком всего не хватает. С ней.
Мне несвойственно оставаться после секса. Обычно в момент этих мыслей я уже натягиваю штаны и говорю, что позвоню, но сегодня все иначе. Я одеваюсь, но не ухожу. Стираю салфетками, найденными на столе, сперму с ее живота, помогаю ей привести себя в порядок и ложусь рядом. Обнимаю ее, прижимая к себе. У нас нихера не закрыты двери, и если прибитому папаше вдруг захочется зайти в комнату – он сразу поймет, чем мы тут занимались, но на это мне наплевать. Пусть знает. И даже не думает ее трогать.
— Стас… — мямлит неразборчиво куда-то мне в ключицу.
— М-м-м…
— Это ведь… серьезно? В смысле, не говори, что это ничего не значит.
— Не скажу.
— Честно? — по голосу слышу, что удивлена.
Я, по правде, и сам ошарашен.
— Умгу.
— Надо сказать родителям.
Мне – не надо. Откровенно по хрену, че они там придумают в ответ, че могут выдать. Ее кукушка наверняка ужаснется после всего, что я ей наплел, а отец, как и всегда, будет орать. 
— Если хочешь – скажем.
— Мы теперь… кто мы друг другу?
— Мы теперь просто мы, зай… 
— Это значит вместе?
— Это значит да.
Сам в осадке от таких заявлений. Я – и вместе. С кем-то. Теперь получается, что уже не один. Пока она успокаивается и тихо сопит на моем плече, я мысленно считаю, сколько у меня бабок, и куда мы можем свалить. Почему-то думаю, что нам очень скоро придется, потому что ни ее мать-кукушка, ни мой папаша-дятел не одобрят наших отношений. Хотя… я и сам их не одобряю. Такие хорошие девочки не могут быть с такими плохими парнями.