Том 8. Рассказы
– Перестаньте смешить меня, Спольдинг! Вы хотите, чтобы я вышла за вас замуж? Так в чем же дело? Какая женщина откажется стать женой Короля смеха? Я согласна. И я не привыкла откладывать своих решений.
Спольдинг был так ошеломлен этим неожиданно быстрым согласием, что забыл о продолжении своей «атаки смехом». Он стоял неподвижно с полуоткрытым ртом и, быть может, в первый раз был смешон, не желая этого. Энергичная женщина быстро взяла инициативу в свои руки. Она позвонила. На звонок вошла седая старушка, похожая на придворную статс-даму.
– Мадам Анжело, – сказала Файт по-французски, – прошу вас немедленно вызвать сюда пастора Гоббса. Распорядитесь, чтобы подали авто. Протелефонируйте Джонсу. Через час мы вылетаем в Сан-Франциско. Три пассажира. Вес… ваш вес?
– Восемьдесят пять, – автоматически ответил Спольдинг.
– У меня семьдесят, у пастора сто. Итого двести пятьдесят пять. Багаж двадцать. Всего двести семьдесят пять. Передайте эти цифры Джонсу. Предупредите, чтобы масла и бензина хватило на весь путь.
Отпустив мадам Анжело и обратившись к Спольдингу, миссис Файт сказала:
– Пастор Гоббс повенчает нас в небе. Не правда ли, это очень оригинально? Вся Америка будет говорить об этом. А в Сан-Франциско мы пересядем на нашу яхту и…
Файт нажала вторую кнопку. Вошла камеристка. Мадлен! Скорее пальто и шляпу! Для авто.
Когда Спольдинг немного пришел в себя от неожиданности, мысли его лихорадочно заработали. Почему Файт согласилась так скоро? Не хитрость ли это? А почему ей и не быть искренней? Разве Спольдинг не молод, не красив? И разве он не герой дня? А миссис Файт – Спольдинг хорошо знал об этом – была в высшей степени тщеславной женщиной. Ее богатство обеспечивало выполнение всех ее прихотей. И лучшим, самым любимым ее удовольствием было читать о себе в газетах. Вся Америка должна была знать, как она выглядит в новом платье, что ей подавали на обед, какие духи она заказала в Париже, какие кружева в Брюсселе, во сколько обошлась ей новая ванная комната розового мрамора. Предложение Спольдинга могло очень подойти к ее тщеславным планам. Согласившись на брак, она может вскоре покинуть его, а потом рассказать об этом интервьюерам, и вся Америка будет смеяться над ним, Королем смеха! Как ловко миссис Файт обманула его! Или она может выйти за него замуж, а потом изобразить себя жертвой насилия. Тоже сенсация! И снова Спольдинг окажется в смешной роли. Или – чем не сенсация! – Файт выходит замуж за Короля смеха в небесах. Неделю, месяц газеты будут пережевывать это событие. Потом она бросит его, разведется с ним, хотя бы на том основании, что не хочет находиться под вечной угрозой быть засмеянной до смерти.
Мысли Спольдинга начали путаться. Он готовился к страшной борьбе, собрал все свои «смехотворные возможности», все силы своих нервов. Он находился в состоянии напряженной боевой готовности… И вдруг эта неожиданная разрядка. Эта столь внезапная капитуляция врага превращала его победу в поражение. Какое потрясение! Что делать, что делать! Нет, черт возьми, он не согласен! И надо просто бежать!
Спольдинг сделал уже шаг по направлению к двери, но Файт следила за ним.
– Куда же вы? – Она ловко ухватила его за рукав и посадила в низкое кресло возле себя. Спольдинг занял это унизительное положение без звука протеста. Решительно с ним делалось что-то неладное. Во всем этом есть что-то… смешное, ужасно смешное.
– Ха-ха-ха-ха-ха! – вдруг закатился Спольдинг таким заливчатым смехом, каким мало кто смеялся из его жертв.
– Что с вами? – спросила Файт, с удивлением глядя на Спольдинга.
– Как это?.. – вдруг начал он, почти на каждом слове прерывая себя смехом. – Как это говорил старик Бергсон? Остроумие часто состоит в том, чтобы продолжить мысль собеседника до той точки, где она становится собственной противоположностью, и собеседник сам попадает, так сказать, в ловушку, поставленную его же собственными словами. Так у нас с вами и получилось! Вы понимаете?
– Ничего не понимаю, – ответила Файт.
Спольдинг закатился смехом еще более буйным.
Затем вдруг перестал смеяться, как будто в нем что-то оборвалось. Он замолчал и стал серьезным, даже мрачным.
– Я, увы, понял сразу слишком много. И поистине я попал в ловушку, которую сам поставил. Я до конца понял секрет смешного, и смешного больше не существует для меня. Для меня нет больше юмора, шуток, острот. Есть только категории, группы, формулы смешного. Я анализировал, машинизировал живой смех. И тем самым я убил его. Вот сейчас я смеялся. Но мне удалось и этот смех анализировать, анатомировать, убить. И я, фабрикант смеха, сам больше уже никогда в жизни не буду смеяться. А что такое жизнь без шутки, без смеха? Без него – зачем мне богатство, власть, семья? Я ограбил самого себя…
– О чем вы болтаете, Спольдинг? Придите, наконец, в себя! Или вы пьяны? – с раздражением воскликнула Файт.
Но Спольдинг, опустив голову, сидел неподвижно, как статуя, в мрачной задумчивости, не отвечая на вопросы, не обращая внимания на окружающих.
Его пришлось отвезти в больницу. Главный врач нашел у Спольдинга душевное расстройство на почве крайнего истощения нервной системы. «Величайшие артисты-комики нередко кончают черной меланхолией», – говорил врач. Но его молодой ассистент, оригинал и любитель парадоксов, уверял, что Спольдинг убил дух американской машинизации.
Невидимый свет
По всему видно, что Вироваль – знаменитый врач.
– Приходится согласиться, если это видно даже абсолютно слепым.
– Откуда вы знаете, что я абсолютно слепой?
– Меня не обманут ваши ясные голубые глаза. Они неподвижны, как у куклы. – И, тихо рассмеявшись, собеседник добавил: – Между прочим, я вертел пальцем перед самым вашим носом, а вы даже глазом не моргнули.
– Очень любезно с вашей стороны, – горько усмехнулся слепой и нервно пригладил свои и без того причесанные каштановые волосы. – Да, я слепой и сказал «по всему видно» по старой привычке. Но богатство и славу можно воспринимать не только зрением. Лучший квартал города. Собственный дом-особняк. Запах роз у входа. Широкая лестница. Швейцар. Аромат дорогих духов в вестибюле. Лакеи, камеристки, секретари. Фикси рованная высокая плата за визит. Предварительный осмотр ассистентами. Мягкие ковры под ногами, обитые дорогим шелком кресла, благородный запах в этой приемной…
– Замечательная психическая подготовка, – негромко заметил собеседник, сморщив в иронической улыбке свое желтое лицо. Он бегло осмотрел роскошную приемную Вироваля, как бы проверяя ощущения слепого. Все кресла были заняты больными, многие из которых носили темные очки или повязки на глазах. На лицах пациентов – ожидание, тревога, надежда…
– Ведь вы недавно потеряли зрение. Как это произошло? – обратился он снова к слепому.
– Почему вы думаете, что недавно? – удивленно поднял брови слепой.
– У слепых от рождения иные повадки. У вас, по-видимому, поражены зрительные нервы. Быть может, наркоз нерва, как последствие весьма неприя! ной болезни, которую не принято называть…
Щеки, лоб и даже подбородок слепого порозовели, брови нахмурились.
– Ничего подобного, – быстро, с негодованием в голосе заговорил он, не поворачивая головы к собеседнику. – Я электромонтер. Работая в одной из экспериментальных лабораторий Всеобщей компании электричества по монтажу новых ламп, излучающих ультрафиолетовые лучи…
– Остальное понятно. Я так и думал. Отлично! – собеседник потер руки, наклонился к слепому и зашептал ему на ухо: – Бросьте вы этого шарлатана Вироваля. С таким же успехом вы могли бы обратиться за врачебной помощью к чистильщику сапог. Вироваль будет морочить вам голову, пока не вытянет из вашего кошелька последнюю монету, а потом заявит, что сделал все возможное, и по-своему будет прав, так как ни одной монеты больше из вас уже не извлечет ни один специалист. У вас много денег? На что вы живете?
