Поэты 1790–1810-х годов

  
298. БЕЙРОН В ТЕМНИЦЕ [309]
 
Элегия
 
 
 
Последний солнца луч погас за Апеннином;
 
На стогнах Павии умолк народный шум.
 
Шотландии брегов туда за смелым сыном
 
          Несется окрыленный ум.
 
 
 
Ты ль это, коему дивится современник,
 
Чьей лире внемлет свет, как голосу веков,
 
Ты ль, в мрачности глухой, дни, как шиллонский пленник,
 
          Ведешь средь тягостных оков?!
 
 
 
Ты ль это, доблестный питомец Альбиона,
 
Свободы, красоты и мужества поэт,
 
Ты ль зришься в горести, отторгнутый от лона
 
          Веселий, как другой Манфред?
 
 
 
Но что! Твой ясный лик как будто оживился,
 
Каким-то счастием взор снова возгорел;
 
Светильник твой потух, но пред тобой открылся
 
          Небесный свод — и ты запел:
 
 
 
«Британия! Страна Шекспира и Невтона,
 
Страна, где я вкусил и жизнь, и бытие,
 
Где человек, как мир, под сению закона
 
          Свершает поприще свое!
 
 
 
Приветствую тебя из сей темницы дальней,
 
В глубокой мрачности вздыхаю о тебе,
 
Твой образ льет елей моей душе печальной
 
          В сей тяжкой, горестной судьбе.
 
 
 
О юность! Ты в мечтах меня обворожила,
 
О жизнь! Я, кубок твой держав, того не зрел,
 
Что пена лишь края той чаши серебрила [310],
 
          И, жизнью упоенный, пел!
 
 
 
Но песни бытия могли ль мне быть заменой?
 
Воображение звало меня на-юг:
 
Там небо чистое, там бор всегда зеленый
 
          И пышный, ароматный луг.
 
 
 
Туда помчал меня корабль, с стремительностью мысли,
 
Туда, где некогда жил в неге гордый мавр,
 
Где скалы над водой ужасные нависли
 
          И вечно зеленеет лавр.
 
 
 
И ты, отечество полубогов, героев,
 
О Греция, была ль забыта мной когда?
 
Я пел твой стыд — и тьмы одушевленных строев
 
          Тебя спасают от стыда.
 
 
 
В окрестностях Афин, на бреге Саламины,
 
Любил я соловья внимать в тиши ночной;
 
И горы, и ручьи, и на полях руины
 
          Гласили о веках со мной.
 
 
 
Я видел всё, что зреть и славно, и достойно,
 
И, жажду знания желая утолить,
 
Бросался в Геллеспонт и сей пролив спокойно
 
          Дерзал и без любви преплыть.
 
 
 
И ты, о славный град тиранския свободы,
 
Супруга Адрии, на океане Рим,
 
Венеция! Тебя, неся на жертву годы,
 
          Я посвящал мечтам моим.
 
 
 
Я счастлив был, когда поэзией высокой
 
Слезу участия мог из очей извлечь,
 
Исхитить из души глас совести глубокой
 
          Иль из руки тиранский меч.
 
 
 
 Но древо знания, увы! не жизни древо! 
 
Кто более страдал, лишь тот один мудрец;
 
Утешить не могла меня прелестна дева,
 
          Ни слава… сей минутный льстец.
 
 
 
В супружестве, в любви поэт непостоянный,
 
Отец бездетный здесь, отчизны вдалеке,
 
Кто мог бы к пристани меня вести желанной,
 
          Какой повериться руке?
 
 
 
Сомненье Каина, таинственность Манфреда
 
Весь наполняют дух, всё сердце тяготят;
 
Завидна участь мне твоя, певец Готфреда:
 
          Тебя герои защитят.
 
 
 
Ринальдо и Танкред; их меч благочестивый,
 
Их провидению открытые сердца
 
Промчат через толпу, поэт боголюбивый,
 
          Тебя вселенной до конца.
 
 
 
Но более я вам завидую, поэты,
 
Вам, коих чувствия, души небесный жар
 
Земною лирою ввек не были воспеты,
 
          И вы, не покидая лар,
 
 
 
В сердечной простоте вкушаете блаженство!
 
Для вас зари восход есть мира торжество;
 
Для вас прекрасный день есть жизни совершенство,
 
          Природы роскошь, пиршество.
 
 
 
Вы любите цветам и зелени дивиться,
 
Внимать журчанию ручья и до росы,
 
Прельщенны соловьем, на берегу забыться,
 
          Не видя, как бегут часы.
 
 
 
Мне, мне другой удел! Колеблемый судьбою,
 
Как брошенный корабль грозою между скал,
 
От страха и надежд я гордою душою
 
          Спастись несчастием желал.
 
 
 
Желал — и вот оно! Хаос непостижимый,
 
 Все чувствия души в одно совокупя, 
 
 Теснит меня, и бог ужасный, но незримый, 
 
          Гласит: „Я предварял тебя!“
 
 
 
Всё кончилось! едва вступил в житейско поле
 
И из конца в конец то поле пройдено.
 
Увы! Есть смертные, кому в жестокой доле
 
          Достигнуть лета не дано!»
 
 
 
Так пел Бейрон. Лице британца возгорелось,
 
И на глазах его блеснули две слезы;
 
Казалось, зарево вечернее зарделось,
 
          Гоня следы дневной грозы.
 
 
 
Темница ветхая вняла певцу Корсара,
 
И чувство горести тюремщик ощутил;
 
И узник за стеной божественного дара
 
          Впервые сладости вкусил.
 
 
 
Италия! Земля природы и искусства,
 
Почто, подобяся Армиде красотой,
 
Зовешь в сады сии: там услаждаешь чувства
 
          И гроб готовишь золотой?
 
 
 
А вы, о гении, лишенные приюта,
 
Вы, Бейрон, Дант и Тасс, герои без войны,
 
Для вас не создана в теперешнем минута,
 
          Но веки в будущем даны.
 
 
<1822> Варшава